не знал, в смысле чтобы мужчины не знали, какими путями мы превращаемся в красавиц.
— Дим, — я толкнула сидящего на полу Димку. — Не спи, а то всех преступников проворонишь.
Димка поднял на меня усталые глаза.
— Я не сплю. А вы скоро?
— Скоро. Сбегай в Аллочкину каюту, принеси для Ляльки несколько платьев. Посмотрим, какое лучше подойдет. И можно начинать. Все на месте?
Светало. Солнце еще не взошло, но сквозь белый туман, стелющийся над рекой, уже прорисовывались берега. Были видны кусты и деревья, растущие почти у самой воды, редкие лодочки с ранними рыбаками, приступившими к рыбной ловле, поля. Еще полчаса, и наступит утро. Пока же все вокруг и сама яхта были окутаны дымкой. И в неверном свете отступающей ночи все вокруг казалось каким-то нереальным. И это было нам на руку.
Выбравшись на верхнюю палубу, мы все рассредоточились по заранее распределенным местам. Димка прикрывал нас сзади, Борис с капитаном засели в капитанской рубке. Им сверху было все хорошо видно.
Степка с Фирой — малый со старым — тоже участвовали в операции. Куда же без них? Они спрятались за шезлонгами на корме.
Спальный коридор верхней палубы контролировали отец и Сева. Они засели в отцовой каюте, готовые выскочить оттуда в любую минуту.
Командовал операцией, естественно, Климов. Он со значительным лицом руководил нашими действиями, знаками показывал, куда надо идти и что делать, беззвучно ругался, недовольный нашей непонятливостью, и вообще вел себя, как всегда, вызывающе.
По его сигналу одетая в Аллочкино вечернее платье Лялька выбралась из своего укрытия и медленно пошла по палубе вдоль борта яхты.
Дойдя до середины, она остановилась, оглянулась назад, как бы спрашивая, можно ли действовать дальше, и, получив разрешение, подошла вплотную к окну кутузовской каюты и прилипла к стеклу. Что она там увидела, неизвестно, но похоже, что Кутузов ее не увидел. Поэтому Лялька постояла-постояла да и постучала в окно своим «дорожным» газовым пистолетом. Вообще-то у Ляльки и настоящие пистолеты имеются и даже винтовки. Все-таки она охотник. Но этот пистолет потому и называется «дорожный», что она всегда берет его с собой в дорогу, куда бы ни ехала.
— В общем-то это не оружие, — говорит Лялька, — а так, пукалка для острастки. Но все-таки с ним как-то спокойнее.
Увидев в Лялькиных руках пистолет, Климов чуть не взвился за своей тумбой, за которой он прятался.
— Откуда у нее оружие? — прохрипел он. — Она что с ума, что ли, сошла?
Но ему никто не ответил — не до него было.
После того, как Лялька постучала в окно кутузовской каюты, там, видно, произошло кое-какое движение, потому что Лялька резко отпрянула назад и пошла вдоль борта в сторону кормы. Идти Лялька старалась не спеша и с присущей ей грацией. Но по напряженной спине было видно, что она далеко не спокойна. Да и кто на ее месте был бы спокоен, когда в любую минуту сзади на тебя может наброситься убийца.
Подойдя к краю борта, Лялька ухватилась за поручни и романтично уставилась на проплывающие мимо берега. Ветер красиво трепал ее свежевыкрашенные светлые волосы, ярко-красное вечернее платье плотно (даже слишком плотно) облегало Лялькину фигуру, а шифоновый шарфик резво бился по ветру. Короче, ни дать, ни взять картинка из девятнадцатого века.
Я сидела в своем укрытии и, замерев как мышь, боялась даже дышать — не дай бог произвести какой-нибудь шум. Впрочем, это было совершенно излишним. Гул работающих двигателей и плеск воды с лихвой перекрывали все остальные звуки. Так что в принципе можно было не только спокойно дышать, но и даже слегка шевелиться. Но я старалась не делать ни того, ни другого и словно превратилась в соляной столб.
Неподалеку от меня за какой-то здоровенной железной тумбой сидел на корточках Климов. Он тоже замер в ожидании и был похож сейчас на гончего пса. Он весь напрягся, подобрался и было видно, что в любую секунду готов сорваться с места и броситься Ляльке на помощь.
Я глянула в сторону капитанской рубки. Там картина была похожая: к стеклу прилипли две потные от нервов физиономии — Борькина и капитанова. Капитан в эту ночь тоже не спал и из солидарности принимал участие в нашей операции.
Я засмотрелась на капитанскую рубку и чуть было не прозевала момент, когда ситуация у борта вдруг резко переменилась. Сначала я даже не поняла, что произошло. Все-таки шум двигателей здорово перекрывал все остальные звуки.
Я только увидела, что Лялька вдруг отлепилась от края борта и какой-то деревянной походкой двинулась в сторону кормы.
Честно говоря, я была удивлена. Почему туда? Так ведь не договаривались. Там же из всей нашей засады находятся только Степка да Фира. А это не бог весть какое прикрытие. Она что забыла, что ли?
Однако Лялька упорно двигалась в ту сторону. Мне из своего укрытия было плохо видно, что же там происходит, и я посмотрела на Климова. Может, он что-нибудь понимает?
Кажется, Климов действительно что-то понимал, поскольку не только приподнялся с корточек, но и держал уже наготове пистолет.
«Неужели стрелять будет?» — подумала я и еще больше испугалась. А вдруг Климов не очень хорошо стреляет и случайно заденет Ляльку?
Я с ужасом перевела взгляд в сторону кормы. Что там сейчас происходит?
А там происходило следующее. Откуда ни возьмись, на палубе вдруг появилась Альбина. Впрочем, откуда она появилась, известно. Она же еще с ночи сидела в шезлонге и дремала, и теперь Лялька своими хождениями наверняка ее разбудила.
«Ах, как это некстати,» — подумала я.
Надо было заранее увести Муранову с палубы. А теперь вся операция пойдет псу под хвост. Кутузов увидит на палубе постороннего человека и просто не выйдет из каюты. И зря мы старались, красили Лялькины волосы.
Я посмотрела на Климова, потом оглянулась на капитанскую рубку, где, замерев в ожидании, сидели Борька и капитан, потом снова перевела взгляд на корму. Там, по-прежнему, уцепившись за поручни и грациозно замерев в красивой позе, стояла Лялька. Лица ее видно не было, только длинные светлые волосы. И сзади Ляльку невозможно было отличить от Переверзевой. Ну по крайней мере на расстоянии. При этом стояла она по-прежнему одна.
Кутузова нигде видно не было. Впрочем, оно и понятно. В конце концов не дурак же он. Он наверняка уже увидел Альбину и теперь затаился в своей каюте, как мышь.
— Черт бы ее побрал,
