Ознакомительная версия.
– Но я вовсе не собирался…
– Сделай одолжение, слушай молча, – загремела Нора, – хочу тебе открыть одну тайну, мало ли что со мной случится. Где сейф, знаешь?
– Да, конечно.
– Шифр помнишь?
– Естественно!
– Отлично. Но, Ваня, в моем доме есть еще один тайник.
– Да? – слегка растерянно спросил я.
Нора кивнула:
– Именно так. Он тут, в кабинете, вот гляди, если влезть в письменный стол, вынуть все ящики из «ноги»… Действуй, Ваня, чего заснул?
Я начал выполнять требования Элеоноры – сначала вытащил из «гнезд» и поставил на пол ящики, набитые всякой лабудой, потом снял панель, прикрывавшую низ тумбы, и увидел в небольшом пространстве железную коробку.
– Тут все самое ценное! – закричала вдруг Нора. – Вот ключ от шкатулки, без него ее не открыть! И сломать нельзя, замок с секретом, начнет посторонняя рука отмычкой ковырять, мигом внутри специальный механизм сработает, и содержимое сгорит. Сейф по принципу «если не мне, то и никому» сделан, ясно?
Я, слегка ошарашенный новым обстоятельством, кивнул.
– Вот ключ, – протянула мне Нора изогнутую железку, – повесь на шею и не снимай никогда, спи с ним!
– Хорошо.
– И не уходи из квартиры.
– Ладно.
– Ваня!!!
Я спохватился и произнес нечто вроде торжественного обещания пионера: «Торжественно клянусь и обещаю быть верным делу хранения шкатулки»…
Успокоенная Нора уехала, а я засел за каталог. Тем, кто никогда не занимался подобной работой, сообщу, что она нудная, тоскливо-методичная, и устаешь от написания карточек хуже, чем от рытья канавы.
Около шести вечера я пообедал и, несмотря на две чашки кофе, начал отчаянно зевать.
– Поспал бы часок, – заботливо предложила Вера, моя грязные тарелки.
– А работа? – еле ворочая языком, напомнил я.
– Толку от тебя сейчас все равно нет, – вздохнула девушка, – ложись, покемарь, я разбужу тебя через два часа, встанешь и продолжишь работу.
Желание смежить веки было настолько сильным, что я не стал возражать, а доплелся до кровати и упал в нее, успев подумать: «Оказывается, выражение «сон валит с ног» соответствует действительности».
До носа долетел неприятный запах сырости, глаза распахнулись, взгляд обежал комнату: серо-желтые обои, на потолке следы протечки, покосившийся трехстворчатый гардероб, тумбочка и окно, напоминающее бойницу.
Я сел, потряс головой, затем встал и, чувствуя слабость в ногах, добрел до подоконника и глянул на улицу. Похоже, помещение, в котором невесть каким образом очутился Иван Павлович, находится на втором этаже, перед зданием простирается площадь, забитая палатками, далее желтеет особняк, на котором пламенеет огромная вывеска «Молостово». Очень напоминает здание вокзала. Внезапно мне стало жарко. «Молостово»? Минуточку, я сошел с ума? Каким образом я попал сюда? Господи!!!
– Иван Павлович! – раздалось из противоположного конца комнаты. – Ну разве можно так вскакивать?
Я ощутил приступ головокружения, вцепился пальцами в подоконник, обернулся и увидел симпатичную девушку в белом халате.
– Ну вот, – всплеснула она руками, – на секунду отлучилась, а вы именно в этот момент и проснулись.
– Вы кто?
– Галя, – улыбнулась особа.
Я собрался продолжить расспросы, но тут дверь снова хлопнула, и в крошечном помещении стало тесно от людей: Нора, мой друг и по совместительству сотрудник милиции Макс, Андрей Владимирович – личный врач хозяйки, парочка незнакомых мужчин с хмурыми лицами, женщина в белом халате…
– Это что? – растерянно попятился я.
Андрей Владимирович ухватил меня за руку.
– Сядьте, голубчик. Аня, возьмите кровь на анализ, Галя, принеси шприц.
– Кто вас сюда привез и почему я сам тут оказался? – недоуменно вопрошал я, стойко терпя уколы.
– Он в порядке? – перебила меня Нора.
– Да, – кивнул врач, – я говорил ведь, что это простая, но очень эффективная комбинация из снотворного и…
– Тогда поехали в Москву! – велела хозяйка.
– Объясните, в чем дело, – окончательно растерялся я.
– Дома! – гаркнула хозяйка. – Тут близко, мигом долетим. По коням, господа!
В кабинет Нора пригласила лишь Макса и меня. Андрей Владимирович, медсестры и мрачные мужики остались пить чай на кухне.
– Садись, Ваня, – велела Элеонора и вдруг радостно добавила: – Я нашла Франсуазу!
– Кого? – подскочил я.
Нора и Макс переглянулись, потом приятель сказал:
– Уж извини, пришлось тебя использовать в качестве подсадной утки.
– Меня?
– Ну да.
– Простите, господа, – решительно сказал я, – но я ничего не понимаю.
– Если сейчас спокойно выслушаешь меня, то разберешься, – пообещала Нора, – кстати, где ключ от сейфа? Ну тот, что я велела на шее носить.
Я схватился за грудь.
– Пропал.
Элеонора радостно засмеялась:
– Теперь понял?
– Нет.
– Ну тогда по порядку, – потерла руки хозяйка, – значит, слушай. Борис Гофмайстер, богатый ювелир и вдовец, отец красивой юной девушки, совершил слегка опрометчивый поступок – взял и влюбился в Ольгу Корякину. Соображаешь, о ком идет речь?
– Ну да, – кивнул я, – бывшая сотрудница лавки писателей, в молодости хорошенькая брюнетка, она мне азбуку подарила.
Нора усмехнулась:
– Знаешь, Ваня, в годы советской власти писатели считались элитой. Многие из них были вполне обеспечены, имели машины, дачи и даже ездили на отдых в Болгарию! Ясное дело, что некоторые женщины были готовы на все, чтобы стать спутницей жизни члена Союза, а где лучше всего ловить творческую личность?
– В издательстве, – ответил я.
– Э нет, – продолжала улыбаться Нора, – там они появляются редко! Более эффективные места для охоты иные: Центральный дом литераторов, так называемые дома творчества, например, в Переделкине, и поликлиника. Среди этих мест ЦДЛ, безусловно, первенствовал. Во времена твоего детства, Ваняша, там обслуживающий персонал, ну, администраторы, работницы бюро пропаганды и всяких отделов, типа творческих кадров и иностранного, состоял в основном из женщин, как на подбор, красавиц. Любая могла смело стать «Мисс Москва», но у большинства девушек была иная задача – превратиться в супругу прозаика или поэта, на худой конец критика. А на официанток местного ресторана приходили полюбоваться даже сверхизбалованные советские актеры: Машенька, Анечка, Валечка и другие были так хороши, что впору снимать их в кино.
Какие драмы разыгрывались в ЦДЛ! Какие писатели бросали прежних жен и уходили к молоденьким! Какие скандалы с битьем зеркал случались в старом здании на улице Воровского, ныне Поварской! Бог мой, для описания событий не хватает Гомера! Чего стоила хотя бы история поэта К., с которым прощались два раза. Одна церемония состоялась для троих детей и экс-жены, вторая для молодой супруги и официального бомонда.
Олечка Корякина была из тех девочек, которые очень хотели стать обеспеченными супругами литераторов. Едва закончив училище, она по огромному блату устроилась в буфет ЦДЛ и открыла охотничий сезон на мужа.
Сначала девочка совершила ошибку – в семнадцать лет она забеременела от одного маститого поэта и родила мальчика, Владю. Юная Олечка полагала, что жена рифмоплета, узнав об измене, соберет чемодан и уйдет, оставив четырехкомнатную квартиру и двухэтажную дачу. Поэтому молодая мать явилась к законной супруге, положила перед той пищащий сверток и заявила:
– Ваш муж стал отцом, о чем вы и не подозреваете.
Ох, как ошибалась наивная девочка! Официальная мадам и не собиралась лишаться благ из-за, как она выразилась, «зигзага» мужа. Против Олечки ополчилась целая рать: дети поэта, которые были старше незадачливой любовницы, подруги дамы и даже коллеги по работе. В результате Корякину выгнали вон, правда, поэт признал мальчика, дал ему свою фамилию и денег на коляску, потом устроил Олю на работу в Лавку писателей, но это все, более никакой помощи. С тех пор жизнь девушки – череда романов, ни один из которых не закончился законным браком. Отчего Олечке не везло? Понятия не имею. Может, на хорошеньком юном личике слишком явно читалось слово «деньги»? Или Оля просто не умела долго находиться «в образе», слишком рано из-под грима милой девушки вылезало мурло прожженной тетки? Другим фартило, они находили богатых мужей, а Оля по-прежнему сладко улыбалась, отпускала книги членам Союза, завязывала быстро заканчивающиеся отношения и… все!
Сына Ольга ничтоже сумняшеся сдала на пятидневку, ребенок ужасно мешал матери, порой она забывала его забрать в пятницу, маленький Владя рос сорной травой. После детсада он плавно переместился в интернат и, к вящей радости мамы, оказывался дома лишь на каникулах. Впрочем, в летние месяцы Оля отправляла сына на весь сезон в лагерь.
Когда мальчику исполнилось четырнадцать, возможность пребывания для него в интернате закончилась. Далее жизнь Владика могла потечь по одному из двух путей: мальчик после окончания восьмилетки поступает в ПТУ и получает рабочую специальность, либо он завершает десятилетку и идет в институт.
Ознакомительная версия.
