Хотя, с другой стороны, тридцать лет назад, когда Степан Семеныч уехал в Париж, Александр Ильич Астахов был совершенно ничтожным персонажем на полотне истории, он ничего не мог и ничего не знал.
Он был кем-то вроде Вани вот сейчас…
Но, с другой стороны, Астахов-старший имел какие-то деловые отношения с Гарпагиным.
Он должен знать.
— А Жак? — спросил Иван, справившись с собой. — У нас были некоторые основания считать, что Жак Дюгарри точно так же…
— Да нет, что вы! — перебил его Жодле. — У Жака просто в голове бы все это не уложилось! Он совершенно искренне полагал, что его хозяин — простой рантье. Он, по-моему, был искренне привязан к месье Гарпагину, и тот, по мере возможностей своей скупой на эмоции, да и на деньги тоже, расчетливой натуры, тоже питал к Жаку некоторую привязанность.
Откровенно говоря, я сам не знаю, в чем выражалась деятельность месье Гарпагина и почему именно ему я должен был передавать всю информацию. Хотя у него большие связи, он несколько раз сводил меня с нужными людьми и, мне кажется, бывал в России несколько раз уже после своей официальной эмиграции во Францию. Разумеется, бывал совершенно по другим документам.
— Он сильно рисковал, если это так, — на автопилоте сказал Иван Саныч, — при Советской власти его ждал бы расстрел, и ничто другое.
— То есть ты, Жодле, стало быть, не убивал Жака и не крал мильен, так? — влез Осип, у которого были свои, не состыковававшиеся с течением диалога Жодле — Астахов соображения.
— Так…
— А хто же енто мог сделать? У Семеныча были…
— Погоди! — перебил его Иван Саныч. — Не беги впереди паровоза. Жодле, в последнее время вы не замечали за Гарпагиным каких-нибудь странностей? Ну, чего-то типа мании преследования? Говорил он вам о каких-то своих опасениях? Ведь получается, что вы тесно с ним контактировали.
— Да у него постоянно была мания преследования и самые разные опасения, — быстро проговорил Жодле. — У человека с таким родом занятий, как у него, постоянно что-то… кгм… — француз почесал в голове, а потом произнес: — хотя вот я припоминаю, что он высказывал свое резкое неудовольствие по поводу одного из своих соседей, который якобы может питать к нему неприязнь. Он даже называл имя… не помню, но, кажется, этот человек — таксист.
— Ансельм?! — выговорил Осип.
— Ансельм!! — воскликнул Иван Саныч.
— Ну да… Ансельм. Его зовут месье Ансельм, — подтвердил Жодле. — Я видел его раз или два, и лично мне он показался человеком, который занимается не своим делом. Водительским. Ведь этот месье Ансельм — доктор технических наук.
— Да, он говорил, что в Союзе он занимался другим… научной работой, — выговорил Иван Саныч. — Так вот что я вам скажу: Ансельм тоже работал в КГБ! Ансельм — доктор технических наук, и именно он мог изготовить такой хитрый камуфлет с направленным взрывом, который едва не убил сначала Гарпагина, а потом все-таки уничтожил его сына. Ну конечно! Ансельм!!
Он склонился к Жодле и произнес, сузив глаза:
— И вот что я вам скажу, драгоценный господин Жодле: Ансельм сейчас здесь, в Питере. И я подозреваю, что это он застрелил Магомадова. Конечно, это только рабочая гипотеза, но именно она получает статус главной, — выжимая из себя остатки актерства, мрачно добавил Иван Саныч.
Но это были, кажется, действительно остатки. Его дар смеха, дар перевоплощения, кажется, окончательно иссяк. Он рассматривал Жодле темным испытывающим взглядом и шевелил губами, верно, пытаясь сформулировать дальнейшие вопросы. Но не мог.
Его выручил Осип. Моржов положил тяжелую ручищу на плечо Жодле так, что того перекривило, и сказал:
— Значит, тогда, в «Селекте», вас на нас навел Гарпагин? Сказал — вот робяты из России, ату их, хлопцы! Можешь не отвечать. Усе ясно. А Николя… он что, с вами тоже в деле?
— Нет. Он ничего не подозревал. Николя — болван.
— Это я успел заметить, — сказал Осип. — Но о покойниках не будем говорить плохо. Лучше поговорим о живых… то есть — надеюсь, что о живых. Где Настя, Жодле?
И он тряхнул француза так, что, верно, едва не вытряхнул его из халата вместе с душонкой месье Жодле, верно, передислоцировавшейся в пятки.
— Настя? — быстро заговорил тот. — А я не знаю, где она. В то же утро она со своим дружком сбежала из тюрьмы, куда мы…
— Из тюрьмы? Это за что же? За сопротивление сотрудникам спецслужб при исполнении? — хмуро отозвался Ваня Астахов. — Ладно, не объясняй. Значит, она сбежала?
— Д-да.
— И она в Париже?
— Ну… наверно, да.
— А, черт! И тут она устроилась лучше всех! — горячечно выкрикнул Иван, и на шум в комнату вошла Ирина.
— Что-то ты расшумелся, Ваня, — сказала она. — Да и месье Жодле, я смотрю, с лица спал. Ты уж меня извини, Эрик, что все так получилось, — произнесла она, обращаясь к французу, потерянно смотрящему в пол, — но так было нужно, понимаешь.
Тот ничего не ответил.
— Ира, выйди, пожалуйста, — хмуро сказал Астахов, — тут серьезный мужской разговор. А зачем вы приехали в Петербург, месье Жодле? Я, конечно, понимаю, что номинально вы сотрудник российско-французско-американского СП, а именно — медиа-холдинга «Вега-СМF». Но это так… сказки для генерала Карасюка и маршала Гуркина. А вот действительно что вы делаете в России, а? Повторно собираете информацию, что была на том диске?
— Вот ты и сам сказал… — мрачно отозвался Жодле.
— Да только, видно, кто-то не хочет, чтобы вам это удалось, раз угрохали Магомадова, — сказал Иван. — Хотя Маг человек такой, что его могли порешить по старым счетам. Друзья по балашихинской ОПГ и все такое. Кстати, а если Гарпагин играл на вашей стороне, какого хрена надо было поджигать его дом? Он не похож на человека, который может допустить, чтобы его дом сожгли… даже из каких-то высших соображений конспирации?
— Тут вот какое дело, — глухо сказал Жодле, — Гарпагин сам виноват. Мое начальство распорядилось сжечь дом Гаопагина как раз в ту ночь, когда возгорание можно было приписать на счет молнии.
— То есть… то есть тебе было поручено ликвидировать Степана Семеновича?! — воскликнул Астахов.
— Да. Или, что лучше, имитировать его смерть. В последнее время мы почувствовали, что Гарпагин скоро запалится. На него вышли, его отрабатывают. Возможно, люди из ФСБ. Мне велели вычистить канал Гарпагина, можно с ним самим. Но старый лис почувствовал опасность и уехал. У него несколько квартир по Парижу, некоторые оформлены на третьих лиц. Его сложно выловить. Да я, честно говоря, и не стремился. Главное, сгорел дом и номинально Гарпагин стал мертв еще до своей истинной смерти в больнице.
— Ладно… — сказал Иван Саныч, откровенно «приплющенный» всем услышанным, — у тебя есть какая-нибудь пишущая аудиоаппаратура, Жодле? В смысле, чтоб с микрофоном было… вот так.
— Центр есть…
— Музыкальный центр? Нормально. Так вот, сейчас ты наговоришь на кассету все, что только что нам рассказал. И чтобы без фокусов. Кассету мы приберем, а дальше видно будет.
На лице Жодле появилась длинная полуулыбка: кажется, у него было предложение по-иному разрешить создавшуюся ситуацию.
— Господа следователи, — почти торжественно сказал француз, — мне кажется, что не стоит омрачать отношения России и Франции очередным шпионским скандалом. Главный виновник, месье Гарпагин — мертв. Мы же с вами, как люди культурные, могли бы договориться. Делаем так: не записываем никакой кассеты, я немедленно уезжаю в Париж, а вы продолжаете вести расследование, но уже… но уже имея в кармане сто тысяч франков, скажем.
Он улыбнулся Осипу, и в тот же миг Осип хлестнул его по лицу так, что Жодле упал с дивана на ковер.
— Продажная скотина! — воскликнул Моржов гневно. — Да как ты смел предлагать нам взятку! Ты думаешь, буржуйская душонка, что все на свете продается и покупается?! Не-е-ет уж!
Жодле сплюнул кровавую слюну из разбитого рта и произнес хладнокровно:
— Все понял. Сто тысяч больше не предлагаю. — Он вытер губу ребром ладони, а потом упруго выбросил:
— Триста тысяч.
…Через полчаса Иван Саныч, Осип и Ирина вышли из подъезда Жодле и сели в Иринину машину. Иван Саныч посмотрел на Осипа, потом на Иру, и мрачно спросил:
— Что это, Осип, тебе пришло в голову торговаться с французом? А вдруг он просек бы?…
— Просто я вспомнил анехдот, — сказал Осип. — Прямо про нас с тобой, Саныч. Приезжает в Париж делегация. Ентот… гид ведет их по Парижу и балакует: вот енто Ейфелева башня, а рядом — продажные женщины. Едут дальше. Гид грит: а вот енто — Триумхвальная арка, а окол нее — продажные женщины. А один туррыст спрашивает: а в Париже есть непродажные женщины? «Есть, — грит гид, — но они очень дорого стоют». Усекаешь, Саныч?
— Ага, — отозвался Астахов, — ты изобразил непродажную женщину и потому стоил Жодле очень дорого.
