И я изложил ей всю историю, и она слушала не перебивая, а когда я закончил, уставилась на меня разинув рот.
— Просто поразительно, — заметила она. — И в течение целой недели ты не обмолвился ни словечком! Это тем более поразительно.
— Да постоянно забывал, — сказал я. — И дело тут, знаешь, вот в чем. Мне, видимо, нужно было время, переварить все это.
— Понимаю, Берн. Поразительно. Я уже затрепала это слово до дыр, но я правда поражена. Это самая романтичная история, которую мне доводилось слышать.
— Ну уж и романтичная.
— А какая же?
— Глупая, — ответил я. — Чистейшая глупость.
— Что ты отдал ей сто тысяч долларов?
— Ну да.
— Женщине, которую, возможно, никогда больше не увидишь?
— Может, и увижу. На марке, — сказал я. — Если эта самая Анатрурия снова о себе заявит. А так — вряд ли.
— И что, Илона совершенно ничего не знала о марках? Ну, о том, что они у тебя и что-то стоят?
— Царнов и Расмолиан вполне могли знать. Сколько эти марки стоят или, по крайней мере, что они стоят немало. Кэндлмас тоже мог знать, он ведь был в своем роде коллекционер. Остальные в этом ничего не смыслили. Но никто из них понятия не имел, что марки у меня. А уж тем более Илона.
— И ты отдал их ей.
— Угу.
— И еще произнес классическую реплику Богги из «Касабланки» о песчинках, да?
— Не напоминай…
— Но почему, почему ты это сделал, Берни?
— Им нужны были деньги, — ответил я. — Применение им я бы тоже всегда нашел, но нельзя сказать, чтоб эти сто тысяч были мне нужны так уж позарез. Я-то могу и обойтись. Им они нужнее.
— Черт возьми, Берн, но они куда нужнее страдающим дисплазией тазобедренного сустава, а ты отдал на это благородное дело всего каких-то жалких двадцать баксов!
— Но эти марки попали сюда из Анатрурии, — возразил я.
— А я думала, из Венгрии.
— Ты прекрасно поняла, что я имею в виду. Они были выпущены ради освобождения Анатрурии, ради общего дела, и даже если бы теперь, после стольких лет, они стоили всех тех денег, то деньги эти все равно принадлежали бы только этому делу и больше ничему и никому. Если, конечно, такое дело вообще существует и такая страна — тоже… Что-то я совсем запутался. — Я замолчал и отпил глоток пива. А затем продолжил: — И если бы она не появилась в «Мюзетт», то еще не знаю, что бы я с ними сделал. Может, позвонил бы королю и отдал марки ему. А может, и нет. Не знаю… Но вышло так, что она все же пришла. Я, как всегда, купил лишний билет и, знаешь, ничуть не удивился, когда увидал, что она сидит рядом.
— Сидит, и что дальше?..
— И я держал ее за руку, угощал попкорном, а потом мы пошли домой, где я и вручил ей целое состояние в виде редких марок, а потом проводил туда, откуда она пришла.
— Успев наговорить кучу цитат из «Касабланки» в ее хорошенькие ушки?
— Да забудешь ты наконец об этом или нет?!
— «Дорогая, что такое надежды и чаяния двух маленьких и жалких засранцев вроде нас с тобой, они как песчинки рядом с анатрурийскими Альпами…»
— Иди ты к черту, Кэролайн!
— Извини… А знаешь, отчего все это с тобой произошло, Берн?
— Догадываюсь.
— Это все из-за кино.
— Ты прямо мои мысли читаешь.
— Просто ты насмотрелся этих идиотских фильмов с Богартом, где он без конца благородно жертвует собой. И когда тебе подвернулось такое выгодное дельце, ты его просто упускаешь! Бедняга Берни! Да почти всем удалось нагреть на этом деле руки, кроме тебя. Больше всего обломилось, конечно, Рэю. Сколько он там заграбастал? Кусков сорок восемь?
— Да, но ему пришлось делиться. Подмазать кого следует. Ведь, согласно официальной версии, это Кэндлмас убил Хобермана. А затем отправился в Нижний Ист-Сайд разжиться наркотой.
— Правильно! Судя по твоему описанию, он типичный наркоман.
— Ну, его и пристрелили, когда возник спор из-за цены. Полагаю, тысяч двадцать пять-тридцать пять в кармане у Рэя все же осело.
— Ну и конечно, он уговаривал тебя взять часть этих денег. Хотел поделиться.
— Нет, ты знаешь, наверное, он просто забыл.
— Но это же нечестно, Берн! Ведь в конце концов именно ты раскрыл дело. А он просто стоял рядом.
— Он не стоял. Он маячил на горизонте.
— Он не дурак. Итак, Рэй получил бабки, Илоне с королем достались марки, а эти три мышкетера заграбастали акции на предъявителя и пустились на поиски потерянных сокровищ. Ну а что досталось тебе? Ты даже не трахнулся с ней на прощанье!
— Наверное, тоже глупость, — согласился я. — Но знаешь, с другой стороны, мне хотелось, чтоб она осталась для меня приятным воспоминанием, а мне вовсе нет необходимости повторять что-либо дважды, чтобы запомнить. На память я никогда не жаловался.
— Это верно.
Я приподнял бокал с пивом и посмотрел на свет.
— И все же, — сказал я, — с пустыми руками я не остался.
— Как это понимать, Берн?
— Помнишь, я говорил, что забрал из квартиры Кэндлмаса резную фигурку вудчака?
— Ну?..
— А когда навестил Чарли Уикса в его отсутствие, то помимо марок прихватил еще кое-что. Мышь, ту самую статуэтку, что подарил ему Хоберман.
— Ты хочешь сказать, что две эти безделушки могут обеспечить тебе безбедную старость?
— Нет. Пожалуй, я оставлю их себе в качестве сувениров. А настоящий навар собираюсь снять завтра вечером.
— А что будет завтра вечером?
— Человек по имени Сунг Юн Ли отправится смотреть «Чинк[30] в шкафу».
— Это что, шоу такое?
— Да, на Бродвее. У «Хелен Хейес». И знаешь, билеты ужас до чего дорогие! Купил парочку у спекулянта, и обошлись они мне почти в двести баксов.
— И все для того, чтобы вытянуть его из квартиры, — догадалась она. — Но что это за тип, черт побери, и что это за квартира, из которой ты хочешь его вытянуть?.. О, погоди минутку! Люди, живущие внизу, под Кэндлмасом, но только я забыла их фамилию.
— Лерманы.
— И он живет у них по обмену. Правильно?
Я кивнул:
— И их не будет еще целый месяц, а квартира так и ломится от разного добра. И лучшего расклада просто быть не может! Никакой системы сигнализации, замки — просто детские игрушки, да и парень, что живет там, ничего не хватится, потому как вещички не его. Он и носа не сует в их шкафы, комоды и чуланы. И все, что я там возьму, можно запросто обратить в наличные еще до того, как они успеют вернуться.
И я продолжил свое повествование, описывая ей разные замечательные предметы, которые успел заметить во время краткого своего визита в квартиру Лерманов. А когда закончил, она сказала:
— А знаешь что, Берн? Ты меня порадовал.
— В смысле?
— Ну, что снова стал самим собой. Богарт, конечно, совершенно замечательный тип, но только на экране. И все это его благородное лузерство никакого отношения к реальной жизни не имеет. Я рада, что ты собрался что-то украсть. Правда, Лерманам, конечно, это выйдет боком…
— О, уверен, они все застраховали.
— Даже если и нет, все равно, рада за тебя… — Она нахмурилась. — Так ты сказал: завтра? Не сегодня?
— Нет. А почему ты… — Я взмахнул бокалом. — О, понял! Нет, разумеется, завтра. У меня на сегодня совсем другие планы. Кстати, может, хочешь присоединиться? Но только придется отправиться прямо отсюда.
— Ну, не знаю… — протянула она. — Я дошла уже до середины новой Сью Графтон, и мне не терпится узнать, что будет дальше. Знаешь, этот роман, это действительно нечто!
— Да тебе все ее романы нравятся.
— А больше всего нравится знаешь что? Что она никогда не повторяется, просто поразительно!
— Вот как?
Она кивнула.
— Садизм, разные там выверты, — сказала она. — Римские оргии, инцест. Пиры в тогах… И знаешь, что я тебе скажу, Берн? Это куда извращеннее всех тех историй, в которые раньше попадала эта ее Кинси.
— Господи! Так, стало быть, ты еще тогда была права насчет Кинси?
— Я знаю, что была права, причем сама она, заметь, ничем подобным никогда не занималась. Все остальные, да, пожалуйста, сколько угодно, но сама она — ни-ни.
— А кстати, как называется?
— «„И“ как Клавдий».
— Очень завлекательно, — заметил я. — Но, с другой стороны, посидеть дома и почитать ты всегда успеешь. Идем, составишь мне компанию.
— Но куда ты собрался, Берн?
— В кино.
— Но ведь фестиваль с Богартом закончился, Берни. Или я ошибаюсь?
— Да, раз и навсегда. Но в «Сардонике», это в микрорайоне Трайбека, начинается показ фильмов с Айдой Лупино.
— У меня вопрос, Берн. Зачем это?
— Что ты, собственно, имеешь против Айды Лупино?
— Ничего. Вот уж не предполагала, что ты такой киноман, Берн. А чем она замечательна, эта Айда Лупино?
— О, она мне всегда нравилась, — ответил я. — А сегодняшние фильмы вообще нечто особенное, первым идет «Они ехали ночью», а потом «Высокая Сьерра».
