Поцелуй в щеку мне не понравился, поцелуй был уже лишним.
— Может, о деле поговорим? — вклинилась я сердито.
— Тут они, — спохватился Вадим, — и Пересвет, и девица его... Без десяти двенадцать пришли, сейчас в баре сидят...
Войдя в холл гостиницы, я бросила взгляд в огромное, во всю стену, зеркало, и осталась весьма довольна нашей маскировкой. Полдня было потрачено не зря. Меня трудно было узнать в суровой брюнетке с короткой стрижкой, в черных очках и в брючном костюме. Но кто изменился неузнаваемо, кардинально и бесповоротно — это Елена Вячеславовна. Грымза-учительница с бесцветными волосами и в бесформенной одежде исчезла без следа. Из глубины зеркала выглядывала эффектная молодая женщина с огненно-рыжими волосами, в темно-зеленом деловом костюме с юбкой, не прикрывающей круглые колени, и в туфлях на высоком каблуке.
Елена взглянула на себя в зеркало, кокетливо поправила густую рыжую гриву и, гордо улыбнувшись собственному отражению, двинулась навстречу судьбе.
Мы свернули в сторону бара, провожаемые заинтересованными мужскими взглядами. Вадим шагал между нами, явно польщенный таким вниманием.
На пороге бара мы остановились и произвели первичный осмотр местности. В этот час бар был почти пуст, только за одним столиком две немолодые дамы вполголоса по-английски выясняли отношения, да за другим столиком, в самой глубине помещения, пожилой представительный, судя по всему, немец негромко разговаривал с парочкой русских, в ком нетрудно было узнать Валерия Васильевича Пересвета и девицу, которую мы застали накануне в чрезвычайно пикантном виде в компании никчемного Елениного мужа.
На этот раз девица была одета и выглядела несколько пристойнее, чем при нашей последней встрече. Зато Валерий Васильевич имел совершенно жалкий вид. Лицо его покрывали красные пятна, губы тряслись, и казалось, что этот солидный деловой человек сейчас разрыдается. Немец сказал ему что-то, по-прежнему негромко, и Пересвет вскочил, с грохотом опрокинув стул, и, не разбирая дороги, двинулся к дверям бара. Неудивительно, что наши траектории при этом пересеклись.
Елена Вячеславовна налетела на Пересвета, извинилась перед ним и чуть заметно прикоснулась рукой к его пиджаку. Валерий Васильевич был настолько подавлен, что только пробурчал в ответ что-то нечленораздельно. Я столкнулась с девицей, подручной Пересвета, и с невинным выражением лица осведомилась у нее:
— Девушка, простите, это не вы трусики потеряли? Девица взглянула на меня удивленно, но в следующий миг она меня узнала и ускорила шаг.
А когда Пересвет подошел к выходу из бара, навстречу ему вошли двое мужчин — хорошо знакомые мне два капитана, Быков и Овечкин.
— Гражданин Пересвет? — вежливо осведомился капитан Овечкин.
— Да, что еще? — проворчал Валерий Васильевич.
И тут Быков в свойственной ему грубой манере набросился на Пересвета и заломил его руки за спину.
— В чем дело? — завопил тот полузадушенным голосом.
— Слава, не перегибай! — поморщился Овечкин и помахал перед носом Пересвета какой-то бумагой: — Ознакомьтесь, это ордер на ваш обыск!
— По какому праву? По какому поводу? С какой стати? — надрывался Пересвет. — Вы что же — прямо здесь будете меня обыскивать?
— Нет, конечно, — ответил вежливый Овечкин, — да это и не понадобится! — И он с торжествующим видом вытащил у Пересвета из кармана небольшой блестящий предмет.
— Что это? — произнес капитан, разглядывая золотую вещицу. — По-моему, золотой медальон! А что на нем за надпись, интересно? — Он приблизил медальон к глазам и с выражением прочитал: — Федор Алексеевич Скавронский! Ах, как интересно! Как же попал к вам этот медальончик? Не из квартиры ли убитой вами Лидии Андреевны Скавронской?
— Я первый раз вижу этот медальон! — истерично завопил Валерий Васильевич, на глазах багровея, как переспелый помидор. — Вы мне его сами подсунули!
— Что? — заревел взбешенный Быков. — Он меня оскорбляет при исполнении!
— Слава, не перегибай! — успокоил его Овечкин. — Гражданин Пересвет не хотел тебя оскорбить. Он волнуется. Его можно понять. Ведь его сейчас арестуют. Гражданин Пересвет, вы арестованы по обвинению в убийстве Лидии Андреевны Скавронской!
Валерий Васильевич побледнел, как белокочанная капуста, и под руки с двумя капитанами покинул гостиницу.
С интересом наблюдая за этой захватывающей сценой, я как-то совсем упустила из виду белокурую девицу, ассистентку Пересвета. Когда же я вспомнила о ней, девицы и след простыл. Это у нее явно было в крови — умение тихо и незаметно исчезать в решающий момент.
Насладившись сценой ареста Пересвета, мы решительно двинулись к столику респектабельного немца.
— Шпрехен зи дойч? — решительно обратилась я к нему, выдав за один раз все свои скудные познания в немецком языке.
— Естественно, — усмехнулся немец, — но я и по-русски тоже немножко говорю.
Это было не совсем точно — говорил он по-русски отлично, безо всякого акцента.
— В чем дело? — спросил он, окинув нашу троицу осторожным взглядом, — я могу вам быть чем-то полезен?
— Я — Елена Вячеславовна Подберезкина, — решительно начала Елена, — племянница недавно скончавшейся Лидии Андреевны Скавронской.
И она выложила на стол свой паспорт и еще разные бумаги — в частности, завещание своей тети, где было черным по белому — точнее, фиолетовым по желтоватому — написано, что Лидия Андреевна Скавронская завещает все свое имущество племяннице, Подберезкиной Елене Вячеславовне.
Немец надел очки и внимательно ознакомился со всеми документами. Затем он поднял на Елену глаза и по-прежнему осторожно спросил:
— И вы, Елена Вячеславовна, хотите мне что-то сообщить?
— Я хочу вам назвать одно имя, — решительно заявила она, — Элеонора Дузе.
— Была такая актриса, — с улыбкой проговорил немец.
— И не только актриса, — Елена Вячеславовна, не дожидаясь приглашения, села за столик напротив немца, — еще была такая собака, сенбернар. Сука Элеонора Дузе. Эта собака спасла жизнь моего двоюродного прадеда Ивана Скавронского, когда он был ребенком... Вытащила его из воды. Поэтому в семье называли ее ангелом-хранителем...
Немец смотрел на Елену Вячеславовну с доброжелательной улыбкой и как будто еще чего-то ждал.
И тогда я, повинуясь неосознанному внутреннему порыву, положила на стол, поверх документов Елены Вячеславовны, то, что накануне, повинуясь такому же неосознанному порыву, прихватила в квартире покойной старушки Скавронской.
Изящно гравированный диплом Императорского общества собаководов. Диплом суки Элеоноры Дузе.
Я положила этот диплом поверх остальных документов, как кладут козырную карту поверх простых, и, как положено козырю, собачий диплом сыграл.
Немец улыбнулся еще шире и сказал, немного привстав, как бы приветствуя свою клиентку:
— Это именно то, чего я ожидал. Предъявив этот диплом, вы подтвердили свои права.
— Права на что? — стараясь не показывать свое волнение, спросила Елена Вячеславовна.
Немец откинулся на спинку стула и начал:
— Простите, что я только сейчас представляюсь вам. Меня зовут Дитер Гейнце, я сотрудник швейцарской адвокатской конторы «Блюменталь и Блюменталь». Эта контора расположена в Берне и уже свыше ста пятидесяти лет известна в Швейцарии и во всей Европе своей безупречной и весьма успешной деятельностью. Приблизительно девяносто лет назад в контору «Блюменталь и Блюменталь» обратился русский промышленник Федор Алексеевич Скавронский. Господин Скавронский считал, что Россия в то время находилась на грани серьезного политического кризиса, и хотел в связи с этим хранить часть своего капитала в Швейцарии. Время показало, что господин Скавронский был прав. Он оставил Блюменталям распоряжение управлять своим вкладом и передать его впоследствии тому из своих родственников, кто предъявит в качестве пароля диплом Императорского общества собаководов на имя суки сенбернара Элеоноры Дузе, поскольку эта собака сыграла важную роль в истории семейства Скавронских. Блюментали весьма успешно управляли вкладом, и к настоящему времени он значительно возрос...
