— Да брось, Яцек, не знаю, как долго это все продлится, ты-то за что будешь страдать?
— Ничего страшного, не такие уж это страдания. А пока будешь на приёме в «Европейском», на часок съезжу по делам и вернусь. Домой тебя доставлю лично, не нравятся мне эти… водовороты вокруг тебя. Не знаю, чем это пахнет, но не верю в такое паршивое стечение обстоятельств, так что уж ты разреши немного при тебе пооколачиваться. Впрочем, околачиваться намерен и без твоего разрешения.
— Да нет, ради Бога, и знаешь, я буду рада, — призналась Доротка. — Вчера я просто перепугалась, сегодня меня уже не трясёт, но страх не совсем прошёл. Только давай договоримся. Околачиваться будешь не задаром, считай, я взяла такси… ну, скажем, часа на два-три. Слышал ведь, теперь я богатая наследница, могу себе позволить, — пошутила девушка. Яцек несколько минут назад пришёл к выводу, что пора приударить за этой красавицей, начать ухаживать по всем правилам, а значит, и презенты любимой дарить, а тут получается — она собирается ему платить! Хотел возмутиться, но хватило ума промолчать и проявить тактичность.
— О'кей! Значит, договорились: когда ты меня вызываешь, то платишь нормально, а когда я вызываюсь сам немного подежурить, то уж это моё дело. Договорились?
— Договорились! — улыбнулась Доротка.
Торжественная церемония получилась не очень торжественной, а даже немного смешной, но все прошло, как надо. Молодые неотрывно смотрели Доротке в рот, совершенно не обращая внимания ни друг на друга, ни на главного сотрудника Загса.
В конце концов тот тоже перестал обращаться к ним, а адресовался только к Доротке, и торжественную заключительную речь произнёс явно по её адресу. Доротка прекрасно владела собой, не улыбнулась, не сбилась и все превосходно переводила, так что брачный союз был заключён между теми, кто хотел его заключить, никаких ошибок и накладок не произошло. И брачующиеся, и гости были в полном восторге. А больше всех восторгался Яцек. Дороткой, разумеется. Мало того, что прекрасна, как ангел, вон как шпарит на нескольких иностранных языках сразу!
На свадебном приёме в небольшом зале отеля «Европейский» молодые посадили Доротку без церемоний между собой и наговорились, кажется, наконец за все предшествующие месяцы! Молодой муж, толстенький датчанин среднего возраста, хватив пару рюмок, перестал обращать внимание на молодую жену, целиком посвящая его Доротке. Та даже почувствовала себя неловко. И только под занавес торжества он пояснил свой интерес к прекрасной переводчице.
— Я и не предполагал, что у вас в Польше могут быть драгоценности такого класса, — сказал датчанин. — Таких изумрудов мне не приходилось ещё встречать. Изумительное колье!
— Фамильные драгоценности, — скромно потупилась Доротка.
— Такие драгоценности должны храниться в банковских сейфах, а вы носите их так открыто… и без сопровождения охраны. Странная все-таки страна ваша Польша. Должно быть, тут очень безопасно?
— В нашей Польше все уверены, что это имитация, Чешская бижутерия. Я и то удивлена, что вы сумели определить подлинность колье.
— Так я же по профессии ювелир. Тоже фамильная черта! — рассмеялся новобрачный.
Доротка не сочла нужным выводить иностранца из заблуждения относительно того, что в Польше безопасно живётся. Безопасно, ха-ха! Особенно в свете последних покушений на неё… Но поносить родину непатриотично, и разговор перешёл на другие темы, к которым переводчица сумела подключить и новобрачную. Вскоре начались тосты и застольные речи, вот где пришлось Доротке поработать!
Приём не затянулся, к семи вечера уже кончился. Яцек с машиной ждал у входа, домой Доротка вернулась в целости к сохранности.
— Зайди к нам, пожалуйста, — попросила Доротка. — Сейчас начнутся расспросы о свадьбе, поможешь мне рассказывать. И возможно, меньше будут издеваться надо мной, все-таки присутствует посторонний, а то ведь просто житья нет, к каждому слову придираются! А я в последнее время стала какая-то раздражительная, обидчивая. И обязательно заставят обедать, а я после приёма просто не в состоянии. Надеюсь на твою помощь, обычно Сильвия в меня пихает все, что от обеда осталось. Не бойся, тётка Сильвия готовит вкусно.
— Я уже заметил это, — пробормотал Яцек и принял приглашение Доротки, не предчувствуя ничего плохого.
* * *
Первой Бежан отловил сестру Мартинека. Зайдя за сынишкой в детсад, она поспешила домой, чтобы к пяти успеть приготовить обед. К этому времени обычно возвращался с работы её муж.
Как известно, Бежан старался установить со свидетелями дружеские отношения, беседовать с ними непринуждённо. Едва войдя в квартиру, он сразу понял — не вовремя явился, поскольку из кухни доносились бульканье в кастрюле и шкворчание на сковородке. Хозяйке явно не до посторонних посетителей. Однако комиссар был парень находчивый, предложил побеседовать в кухне и даже вызвался помочь, если можно.
Сестра Мартинека от помощи не отказалась.
— Очень хорошо, вот, снимите кожицу с помидор я уже их ошпарила, сумеете? И лук надо почистить, а потом порезать, желательно помельче, а то я как раз готовлю будынь[3], надо непрерывно мешать.
Старший комиссар полиции умел и лук нарезать, и с помидор кожицу счищать. Очистил и то, и другое, может не очень хорошо, но вполне сносно.
Выбрасывая очистки в пакет с отходами, он мимоходом поинтересовался:
— Ваш брат пересказывал пани то, чему стал свидетелем в доме Вуйчицких, правда? Он нам сам об этом сказал. А мы сейчас расследуем дело об убийстве пани Паркер. Вот почему мне необходимо задать вам несколько вопросов.
— А что? — вопросом на вопрос ответила сестра Мартинека, пытаясь одним глазом глядеть на полицейского, а другим на будынь. — Если считаете, что он вам в чем-то соврал, то сразу заявляю — не соврал. Он слишком глуп, чтобы врать, говорит все, как было.
— Ну, так уж глуп… Я бы выразился по-другому — Мартинек на редкость правдолюбив. Нет, нет, во лжи мы его не подозреваем. Дело в другом. Расследование любого преступления, проше пани, дело тонкое, деликатное. Желательно вести его в тайне, но бывает, сведения просачиваются наружу. Вот и теперь полиция пытается определить круг лиц, располагающих информацией. От вас мне хотелось бы узнать, что именно Мартинек рассказывал вам и кто ещё при этом присутствовал. Назовите всех.
— Кого я должна назвать? — не поняла сестра Мартинека. Возможно, её внимание рассеивалось из-за обеда.
— Тех, кто наряду с вами слышал Мартинека, когда он рассказывал об интересных событиях, случившихся на минувшей неделе в доме, где он постоянно бывал. Ну, родные, знакомые, может, случайные лица.
— Родных, пан полицейский, можете сразу исключить, ни отец, ни мать никогда не слушают, что несёт Мартинек. Вот разве что Кацпер, младший брат… Нет, сомневаюсь, дома я его никогда не вижу без наушников на голове. Знакомые же к нам в те дни не заходили, мать болела… А, вы хотели бы знать, кто мог подслушать здесь, у меня? Да, тут была соседка, моя приятельница…
— А вы сами?
— Что я сама?
— Вы сами никому не пересказывали того, что услышали от Мартинека?
Дунув на вздыбившееся молоко, сестра Мартинека совсем прикрутила газ и принялась помешивать с ещё большей энергией. Потом увеличила пламя, и помешивала уже не столь отчаянно, но чрезвычайно внимательно, не отрывая взгляда от кастрюльки. Сложная штука этот будынь… Отставив готовое блюдо в сторону и заменив его чайником, женщина повернулась к полицейскому, решив уделить ему немного времени.
— Я никому не пересказывала, уверяю вас, пан полицейский. Правда, сама слушала с интересом, ведь американская миллионерша для нас такая экзотика, но как-то никому на работе не сказала о ней, не до того было, на этой неделе как раз была срочная работа, не до болтовни. А после работы я никогда не задерживаюсь, опрометью бегу в садик, там сердятся, если ребёнок остаётся после четырех. Уверяю вас, мне не до болтовни было. Извините.
Опять повернувшись спиной к посетителю, молодая женщина принялась разливать ещё не остывший будынь по мисочкам, комиссар же принялся нарезать лук, стараясь сделать это поаккуратнее.
Навык кухонной работы у него был немалый, часто помогал жене. Кухонные занятия не мешали следователю думать. Опыт и интуиция подсказывали — в данном случае он имеет дело с человеком вежливым, доброжелательным и не заинтересованным в сокрытии правды. Ему говорили правду, в этом не приходилось сомневаться. Он научился безошибочно улавливать в показаниях свидетеля насторожённость, скрытую враждебность, притворную искренность и даже сердечность, страх, фальшь, показное стремление помочь родной полиции, злонамеренное желание обвести её вокруг пальца, словом, тысячу всевозможных побуждений. Сейчас он имел дело с показаниями искренними и нейтральными, без каких-либо эмоций.
