Игорь Гречин - Тайна Тихого океана

– Да ладно, я ж вам, оглоеды, весь бекон отдал! – вскинулся полумегатонник гвардии старшина Глеб Колесов, тишком намазавший бутерброд толстым-толстым слоем рокотовского паштета, пока однополчане отвлеклись на артисток. Сам Рокотов топтался поблизости – ему из присланных продуктов достался фиг, потому как молодой еще, а «дедушкам» калории необходимы. Глаза матроса метались туда-сюда – от певуней к быстро исчезающему содержимому посылки и обратно.

– А я не люблю бекон. Я паштет люблю! – возразил сержант Кудлатый.

– Хоре ругаться, мужики, – встрял тоже несколько подсевшим от близости дамского общества голосом прапорщик Доровских и сунул пустую руку в ближайший сугроб. Вынырнула рука уже с видавшем виды алюминиевым чайником.

– Ладно, – смилостивился Кучин, поскольку полковник перестал заслонять красавиц. – Я ж не жлоб какой-нибудь. Держи. – Он достал из пакета банку и кинул ее Зыкину. Зыкин хмуро поймал банку на лету. – Тебе половина и мне половина. Сечешь мою доброту? А ты даже угорьков электрических наловить заленился. Эх, Синдерелла, Синдерелла… Больше ничего из провизии не прислали? Ну тогда пошли к ребятам, нефиг тут единоличником сидеть… – И отвернувшись, старослужащий замурлыкал: – И я хочу в Бразилию, к далеким берегам…

Следует признать, что голос у него был.

Зыкин вздохнул, поплотнее запахнулся в полушубок, подхватил посылку и следом за старшиной захрумкал по снегу в сторону костра. По дороге они синхронно ногтями взрезали банки, отогнули крышки с неровными краями и принялись прихлебывать тягучую сладкую массу.

– Садитесь, мужики, – подвинулся на запорошенном бревне мичман Мильян, завидев подошедших Кучина и Зыкина. Глазки его уже подозрительно блестели. – «Спрайту» хотите?

– Ну-ка, ну-ка! – Генерал, который неприкаянно бродил среди бойцов, отказываясь от угощений и выискивая наверняка заныканную мегатонниками водку, оживился и торжествующе потянул руку к литровой пластиковой бутыли, где густо бултыхался «Спрайт». – Дайте-ка сперва мне попробовать, что у вас там за горючее…

Зыкин подумал, что мичман начнет Ваньку валять, будто и не слышит ничего из-за скрипов и шорохов в динамиках, но вышло иначе.

– Конечно, товарищ генерал, пожалуйста, угощайтесь! – лучезарно улыбнулся Мильян, переложил бутыль из левой руки в правую и только потом протянул ее генералу.

Бойцы затаили дыхание, на миг даже забыв про певуней.

Генерал недоверчиво бутыль осмотрел, понюхал горлышко, сделал осторожный глоток. «Спрайт». Чистый. Не подкопаешься. Командир растеряно хмыкнул и вернул лимонад Мильяну. Тот взял бутыль правой рукой, переложил в левую и отдал Кучину.

Присев на бревнышко, Кучин раскрутил содержимое бутылки «винтом» и сделал могучий глоток. Крякнул. Закусил сгущенкой. Выдохнул:

– Ниче… Хороший лимонадик уродился. – На глазах его выступили слезы; он передал бутылку Зыкину. – На, земеля, приложись по случаю.

– Не, спасибо, я не пью, – отказался тот, грустно лелея взором солистку и даже не замечая, что носки в забытой посылке уже не видны из-под снега. Она – известная актриса, а он кто? Невидимый боец невидимого фронта, и все… Конечно, можно попытаться заинтересовать певунью рассказами о своей нелегкой службе, о заданиях, однако говорить правду запрещала подписка, а врать Зукин не умел.

– Так! Вы что тут мне голову морочите?! – взъярился Евахнов, который внимательно наблюдал за перемещениями «Спрайта». – Старшина Кучин, отдать мне бутылку!

– Есть! – гавкнул Кучин. Чуть замешкавшись, переложил емкость в другую руку и радушно протянул генералу.

Генерал в бессильной злости сплюнул и отвернулся. Нет, не понимал он мегатонников. Хотя…

Хотя не мечтал он уже о генеральском звании на своем северо-западном посту. Думал, и в отставку полковником уйдет, а вон оно как все переменилось. Новая должность оказалась с повышением.

А мегатонники хитро перемигнулись. Наивный, кто ж «ничейника» за руку умудрится поймать?

Кое-как, наощупь солистке удалось вставить нужный штекер в нужное место. К великому огорчению зрителей она выпрямилась и повернулась к микрофону. Положила на него ладонь. На миг замерла, дав слушателям время проникнуться. И…

Одинокий, удивительно чистый девичий голосок медленно, проникновенно затянул под задумчивый перебор струн соло-гитары:

Песня разлились над заледенелыми топями, казалось, отодвинула морозы, согрела землю красивой мелодией. Эхо от ревербератора наполнило жизнью стылые болота. Даже снежинки приостановили свой полет, замерли во вроде бы потеплевшем воздухе, наслаждаясь музыкой…

И вдруг – грянуло. Бас-гитара, ритм-гитара, фоно, ударники, слаженный квинтет лихо подхватили припев:

Бойцы хорохороились. Каждому хотелось выдвинуться вперед на максимально допустимое к девушкам расстояние. Каждому хотелось слушать и слушать. Заткнувшись самому и заткнув рот соседу. Но поступить так – значило дать повод для насмешек на год, типа «Ради бабы на елку влезет». И каждый считал своим долгом, перекрикивая музыку, завернуть какую-нибудь сентенцию. Дескать, девичьи чары мне по барабану.

– Хорошо поют, чертовки, хоть и с акцентом, – покачав головой, надсадно проорал прапорщик Доровских (которому, все знали, медведь на ухо наступил) и бережно подул на горячий чай. – Жалко девок.

Her weapons were her crystal eyes… – неслось с «концертной площадки».

Солистка сделала шаг вперед, оседлав микрофоную стойку, как ребенок деревянного коня. И бедрами начала выделывать такие кренделя, что мало кто смог бы вытерпеть пытку. Ведь вроде для всех она это вытворяла, но ни для кого конкретно.

– А вкусненьким можно было бы и поделиться, – сказал в пространство сержант Кудлатый. – Западло в одиночку-то сладкое жрать… – Где женщины, там до ссоры недалеко.

– Брось, Витек. Ты ж знаешь, что Валера сам не свой до сгущенки. Пусть порадуется напоследок. Ему скоро на дело идти. – После того, что бойцы видели на импровизированной сцене, неожиданно спокойный голос сработал не хуже ушата холодной воды в летний день. И – что удивительно: сказано было тихо, а все услышали.

Мегатонники обернулись. Неизвестно как, неизвестно когда, не оставив за собой даже цепочки следов, среди них оказался тринадцатый обитатель объекта У-18-Б – высокий худощавый блондин в накинутой на плечи зеленой фуфаечке. Аккуратно поддернув брюки, он примостился на краешке бревна. Откинул со лба непослушную прядку волос. Зевнул.

– Толян! – воскликнул Кучин, невольно притоптывая ногой в такт движению бедер солистки. – Здорово! «Спрайту» будешь? По случаю!

– Лучше чайку горяченького налейте, – попросил прапорщик Анатолий Хутчиш. – Что у вас тут за дискотека? Спать не даете.

– Товарищ генерал поздравляет нас с Рождеством!!! – объяснил Шикин, передавая Хутчишу исходящую паром эмалированную кружку.

– А! Ну-ну. – Хутчиш кружку взял, неторопливо обернулся и, не вставая, кивнул Евахнову: – Здравия желаю, товарищ генерал.

Генерал засопел. Будь его воля, он сгноил бы ни в грош не ставящего начальство наглеца на нарядах вне очереди. Но знал генерал, что этот обуревший прапор ему не по зубам. Да что там ему, – сам министр обороны как-то объявил Хутчишу десять суток «губы», а на следующий день примчался самолично извиняться. Не просто извиняться – перед строем!

На третьем глотке сгущенки Зыкину в рот полезла какая-то инородная пакость. Мысленно выматерившись – даже сгущенку нормально варить разучились, уроды! – он подцепил пальцами кусочек обслюнявленной полоски, потянул наружу, но потом передумал и незаметно затолкал обратно.

– Товарищ генерал, разрешите обратиться! – решил разрядить обстановку сержант Кудлатый. У него бабушка была армянка. – А танцы будут? Ну, в целях близкого ознакомления с творчеством вокально-инструментального коллектива… – И подмигнул с той долей панибратства, которую генерал еще мог позволить.

И кончилась песня. И снова вроде бы забарахлила техника у девчат. Может, падающий снег закоротил контакты? Девицы-красавицы словно чувствовали, что их пожирают глазами. Такие позы принимали, так томно выгибали спинки, что у бойцов пот на лбу проступил.

– На его месте я б туда не совался, – задумчиво протянул Кучин, наблюдая, как полковник Авакумский, скользя по льду, бежит к замолчавшим девушкам, чтобы объявить следующюю песню.

– Ну так и предупредил бы, – логично посоветовал Кудлатый. Из ансамбля ему больше всего нравилась та, что за ударными. Егоза.