Все это замечательно, но я даже не знаю, где эта квартира. Я смутно припоминал, что Родни живет где-то в Деревне. И то хорошо на данный момент, когда я сижу в этой тачке. Шофер, ясное дело, запомнит такого чудака, очень скоро газеты запестрят моим изображением, и, может быть, первый раз в своей тоскливой и нерадостной жизни его озарит свыше.
— Притормози здесь, — сказал я.
— Здесь?
Мы были где-то на Седьмой авеню, в паре кварталов от площади Шеридан.
— Останавливай, — повторил я.
— Дело хозяйское, — пожал плечами таксист, пользуясь тем оборотом, который, как мне всегда казалось, является архивежливой формой выражения крайнего презрения.
Я вытащил бумажник и заплатил по счетчику плюс чаевые — как раз в таком размере, чтобы не поколебать его презрения. Отсчитывая деньги, я начал горько сожалеть об отданной Рэю и Лорену тысяче. Самое неудачное капиталовложение в моей жизни. Будь у меня эта тысяча, я располагал бы куда большей свободой передвижения. Сейчас же, после расчета с таксистом, в кармане у меня оставалось семьдесят долларов с мелочью. Не густо. И непохоже, чтобы старик Род принадлежал к тому сорту людей, которые оставляют крупные суммы в пустой квартире.
Но где ее искать, эту квартиру?
Ответ я нашел в толстенной телефонной книге. Листая ее, я возносил молитвы Всевышнему за то, что он сделал Родни Харта актером.
Вообще мои знакомые не стремятся попасть в справочники, но актеры — особая порода, они только что не пишут своих телефонов на стенах общественных сортиров. (Некоторые, однако, и это делают.) Старина Род должен непременно значиться в телефонной книге. Фамилия Харт встречается сравнительно часто, зато Родни — сравнительно редкое имя. Вот он, слава тебе, Господи, вот его адрес — на Бетьюн-стрит, где-то в западных дебрях Деревни. Тихая, затерявшаяся среди других улочка, куда не ступает нога туриста. Что может быть лучше?
В телефонной книге был указан не только адрес Родни, но, как положено, и телефон. Я опустил десятицентовую монету и набрал номер. (Перед ограблением всегда так делается.) Обычно достаточно выждать семь гудков, но я человек обстоятельный и, прежде чем обчистить квартиру, терпеливо жду долгих двенадцать. Я слушал, пока не прогудело семь раз, но вдруг кто-то взял трубку. Я едва удержался на ногах.
— Семьдесят четыре девятнадцать, — пропел приятный женский голос.
Мой страх схлынул. Я понял, в чем дело. Актеры не только помещают номера своих телефонов в указатели, но и записываются на информационное обслуживание. Голос в трубке принадлежал кому-то вроде телефонного секретаря, а названный ею номер был не что иное, как четыре последние цифры телефона Родни Харта.
Я откашлялся и спросил, когда вернется Родни. Сладкий голос услужливо сообщил, что он будет на гастролях еще три с половиной месяца, что в настоящее время он находится в Сент-Луисе, что мне могут дать его номер в отеле, если я пожелаю. Я вежливо отказался, огромным усилием воли подавил ребячье желание оставить ему шутливое послание и повесил трубку.
Я едва не запутался в лабиринте улочек, но в конце концов обнаружил Бетьюн-стрит и пошел по ней, высматривая дом Родни. Дом стоял в полуквартале от улицы Вашингтона. Пятиэтажное кирпичное здание, бедноватое на вид и не претендующее на шик, отличимое от своих жилых собратьев и складов по обе стороны улицы разве что ржавой железной табличкой с номером на входных дверях. Я постоял на тротуаре пару секунд, убедился, что за мной никто не следит, и вошел в подъезд.
Я пробежал глазами ряд кнопок на домофоне, ожидая увидеть под ними имена знаменитостей и звезд, но Хелен Хейес там не было и Лантов тоже. Род, однако, был, имя было написано чернилами на бумажке; он значился как Р. Харт, проживающий в квартире 5-Т. Поскольку дом пятиэтажный и на каждом этаже помещаются две квартиры, 5-Т означает, что он занимает на верхнем этаже тыльную квартиру, то есть выходящую во двор.
Старые привычки живучи. Я крепко нажал на кнопку 5-Т и стал ждать, не отзовется ли кто-нибудь по домофону. Никто не отозвался. Потом я подумал, не нажать ли еще одну кнопку. Наугад. Всегда так на работе делаю. Люди не боятся из своей квартиры отпереть наружную дверь. Если же кто-нибудь потом высунется на лестницу посмотреть, кто идет, ты улыбаешься виноватой улыбкой и говоришь, что забыл ключ. Действует безотказно. Однако Род живет на самом верху, значит, придется топать четыре этажа, и если кто-нибудь меня сейчас заметит, может узнать потом, когда газеты напечатают мой портрет. Тогда мне отсюда не выбраться...
Нет, не стоит рисковать. Тем более что мне потребовалось всего пятнадцать секунд, чтобы открыть замок. Как будто сильный порыв ветра распахнул передо мной входную дверь.
Перескакивая через несколько ступенек сразу, я вбежал на пятый этаж и остановился, чтобы отдышаться. На двери квартиры Рода была бляшка 5-Т. Я подошел к двери, прислушался, потом оглянулся на квартиру 5-Ф на другом конце площадки. Света из-под двери не видно. Порядок! Я постучал в мою квартиру, немного подождал, постучал снова. Потом вытащил набор инструментов.
В двери у Рода было три замка. Какой-то умник уже ковырялся стамеской или отверткой вокруг одного из них, но, видно, бросил эту затею. Больше всего хлопот будет с хитроумным цилиндровым «медеко», за ним шел обычный «сегал» с клиновидным ригелем. Кроме них, был еще врезан дешевый серийный замок, простая железка. С него я и начал, чтобы не мозолил глаза, затем взялся за «сегала». Он хорошо держит дверь, когда в квартиру ломится какой-нибудь обезумевший от травки подонок, и простой отмычке не поддается. Но инструмент у меня что надо, да и рука набита, так что я недолго с ним чикался. Вот вошли в зацепление собачки, и ригель вышел из запорной коробки. Теперь оставалось самое трудное.
«Медеко» рекламируется как устройство, которое можно отпереть только ключом. Чушь собачья! Таких замков не существует в природе. С другой стороны, это преувеличение простительно.
Мне пришлось выполнять две операции одновременно. Представьте себе, что вы дешифровальщик и вам нужно прочитать текст, закодированный на сербско-хорватском языке, которым вы не владеете. И вот вы вынуждены не только подбирать ключ к шифру, но и учить незнакомый язык. Вот на что похожа работа над «медеко». Этот замок так хитроумно устроен, что я несколько раз оплошал. Например, услышав стук открываемой двери, так перепугался, что затряслись руки. Потом только сообразил, что дверь-то на четвертом этаже! Малость успокоился — и снова взялся задело. Поворачиваю, поворачиваю — никак! И вдруг надавил инструментом вглубь, и — о, чудо: «Сезам откройся!» Я проскользнул в растворенную дверь и заперся на все три замка, как старые девы в романах.
Первое, что я сделал, — это обошел всю квартиру, чтобы убедиться, что в ней нет никаких других человеческих тел, кроме моего собственного. Это не отняло много времени. В квартире была одна-единственная, правда, просторная, комната, поделенная на две части книжным стеллажом, отгораживающим место для спанья, небольшая, скромная кухонька и совсем крохотный и неприглядный санузел. Когда я зажег там свет, по ванне врассыпную побежали тараканы. Я погасил свет и вернулся в комнату.
Нет, ничего, уютное местечко. Мебель порядком пообтерлась и куплена, видно, подержанной, но вполне удобная. То тут, то там пальмы, филодендроны и другие комнатные растения, названия которых я не знаю. На стенах — афиши, причем не какая-то дешевка, на которой намалеваны Богарт или Че Гевара, а солидные листы, возвещающие о вернисажах, с изображением Миро, Шагала и других художников, чьи имена я тоже не знаю. В общем и целом у Рода, кажется, неплохой вкус для актера.
На полу был постлан старый ковер или кусок ковра площадью футов двенадцать или около того, багрового цвета. Обвязка наполовину оторвалась, местами он протерт до нитей. Не ковер, а недоразумение. Надо притащить тот, бухарский, окровавленный, почему-то подумалось мне.
Меня всего передернуло.
Бухарский ковер не окровавлен, поправил я себя. Лорен просто свалился на него в обмороке. А вот ковер в спальне, которого я не видел, очевидно, окровавлен.
Кто прикончил человека в спальне? И кто он, убитый? Сам Фрэнсис Флэксфорд? Согласно моей информации, он должен был уйти из дома не позднее восьми тридцати и возвратиться не раньше полуночи. Но если весь смысл этой информации заключался в том, чтобы заманить меня на место преступления и загрести за убийство, то как ей доверять?
«Мертвый мужик, в спальне, с разбитой, окровавленной головой, еще теплый...»
Жуть!..
Если бы у меня хватило ума осмотреть всю квартиру, как только я вошел, все было бы иначе. Быстрая пробежка по комнатам, быстрое прощание с усопшим и столь же быстрое возвращение домой. К тому времени, когда живописная пара мужественных нью-йоркских полицейских вломилась в квартиру № 311 дома на Шестьдесят седьмой улице, я бы сидел в своей башенке из стали и стекла и потягивал виски, любуясь из окна Международным торговым центром. Вместо этого я стал беглецом от того, что сходит в наши дни за правосудие, и по всем очевидным доказательствам — безжалостным убийцей человека, которого я в глаза не видел. Поскольку присутствие духа проявилось у меня в форме его отсутствия, я встретил создавшееся положение тем, что: а) прибегнул к грубой силе и б) скрылся с места происшествия. Если раньше и был шанс доказать, что я в жизни не убил ни одного живого существа, более развитого в биологическом отношении, чем таракан и комар, то теперь этот шанс упущен раз и навсегда.
