Генерал, понимая мои желудочные терзания, молча крутил баранку.
– А каковы пределы самообороны? – спросил я высокопоставленного шофера, но тот, поглощенный нервным автомобильным движением, воздержался от ехидной реплики.
Тогда я сам решил ответить на идиотский вопрос.
– Значит, профессоров и доцентов по мере возможности не бить по голове и прочим научно-исследовательским органам…
Вместо устного подтверждения ограниченных полномочий шеф врубил силовой хит.
– Конспирация превыше всего!
– Конспирация превыше всего!
– Конспирация превыше всего!
Об этом и еще о сломанных, исковерканных и неизвестных судьбах профессиональных разведчиков бойко, под скрипично-духовое сопровождение, орал из стереоколонок отпиаренный по всем частотам и каналам рэпоречитативист последнего звездного призыва.
Шеф в цивильном, скромно подчиняясь светофорным правилам, тихонько подпевал ультрапатриоту:
– Приказы не обсуждаются!
А я старался унять правую ногу, которая упорно пыталась отсчитывать забойные такты.
– Приказы не обсуждаются!
– Приказы не обсуждаются!
Ритмичный попсовый инструктаж нагнетал фиолетовое настроение.
Наконец Алексей Николаевич прекратил музыкальное воспитание барабанных перепонок, и мы заговорили о том, что напрягало нас обоих.
– Денис, только не входи в роль безынициативного робота.
– Постараюсь.
– Но и не пытайся демонстрировать излишнюю лихость.
– Постараюсь.
– Ну, а в случае чего мы придем на помощь.
– Обойдусь! – буркнул я.
Вряд ли еще предоставится возможность безнаказанно похамить генералу.
Алексей Николаевич обогнал автобус.
– Запомни, ученые хуже любого хамелеона. Дома – примерный семьянин, с друзьями – душа нараспашку, а в своем кабинете – диктатор и самодур.
– А кто же вы, генерал Яранцев? – не спросил я.
Хорошего помаленьку.
Шефу и так предстоят нелегкие дни – прессовать будут в двенадцать трубок и один мобильник.
Очередной светофор издевательски выдал красный.
Шеф снова врубил диск.
– Конспирация превыше всего! – заорал очнувшийся от паузы фанерный попугай.
Генеральские пальцы забарабанили по баранке.
Я тоже вписался в ультрапатриотический ритм.
Теперь мы подпевали оба:
– Приказы не обсуждаются!
– Приказы не обсуждаются!
– Приказы не обсуждаются!
Часть вторая Президентские органы
Форсированную неделю я, по совету генерала, начал с просмотра видеоматериалов по садоградскому научно-исследовательскому центру.
Совершенно секретно.
Детям до шестнадцати.
До восемнадцати.
До двадцати.
Кроме научных изысканий, в исследовательских пределах творилась полная, но односторонняя порнография.
Камеры зафиксировали безудержную мастурбацию женщин в самых неподходящих местах, с использованием как искусственных фаллосов, так и подручных средств неизвестного мне назначения.
Некоторые особы производили манипуляции не таясь, прямо на глазах коллег-мужчин.
Ускоренная прокрутка не помогала, и каждые два часа я менял исподнее.
Это же мука из мук – наблюдать эротические потуги, безответный флирт, напрасные сексапильные усилия, несостоявшиеся служебные романы, нерезультативные соблазнения…
И при всем при этом – дикое и необъяснимое поведение мужского контингента, независимо от возраста, остепененности, темперамента и должности.
Как будто всем садоградским представителям сильного пола отрезали яйца.
И женщины в любом виде их не интересовали вообще.
Ученые перепалки.
Пустая болтовня.
Глубокомысленные размышления.
Немотивированные ссоры.
Глупые склоки.
Сельскохозяйственные проблемы.
Глобальные продовольственные вопросы.
Исторические экскурсы.
Поэтическая белиберда.
Демонстрация эрудиции.
И – ни слова о бабах.
И никаких сексуальных проявлений, даже самых примитивных и зачаточных.
Эпидемия хронической импотенции.
Если внутреннюю ученую ситуацию перенести на весь Садоград, то вроде бы сами собой напрашивались два очевидных ответа и единственный, но весьма казуистский вопрос.
Шпионы и «крот» драпанули, не выдержав перманентного мужского бессилия.
Криминальная бытовуха тоже легко вписывается в ситуацию: любому членоносцу непросто совладать с нервами в период нестояния.
Массовая половая дистония научных кадров и обслуживающего персонала не вызывала сомнения.
Вопрос вопросов: если Садоград – это кузница по производству самцов, утративших оплодотворительную функцию, то от кого тогда регулярно залетают обитательницы академгородка?
Беременные, беременные, беременные сотрудницы – от легкой округлости до семимесячной внушительности.
Кто-то же с завидной регулярностью брюхатит садоградских дам?
Да и Вампиранью оттрахали без сучка и задоринки, оттрахали до амнезии.
Это как надо было засадить секретной агентше и убежденной лесбиянке, чтобы она забыла о присяге, и не только о ней?
Глава 2 Начальственная призрачность
Насмотревшись на женские вынужденные безобразия и мужское тотальное безразличие к сексу, я решил срочно побеседовать с шефом.
Конечно, я не стал вызывать Алексея Николаевича ни по прямой связи, которую пока не имел, ни по инструкторским каналам.
Еще не хватало, чтобы в этом усмотрели проявление нерешительности и робости, если не сказать трусости, перед садоградским феноменом.
Я прибег к старому и надежному способу откровенного диалога с начальством.
Когда мне надо было проверить какую-нибудь версию, я просто-напросто сосредоточивался, напрягал сознание, подсознание, надсознание и все прочее ответственное за умственную полноценность.
Если я делал все правильно, то где-то минуты через две передо мной возникал мой непосредственный руководитель.
Иногда в кресле.
Иногда нет.
Порой с одним глазом.
Порой с двумя, но без носа.
Впрочем, даже с фрагментарным начальствующим призраком удавалось плодотворно, а главное, без оргвыводов, подискутировать.
На этот раз я благоразумно сосредоточился на срочном проявлении Алексея Николаевича.
На удивление, генерал явился в смотровую в полном составе: с чихающим носом, платочком и даже сейфом с кактусом.
– Алексей Николаевич, а вы знаете, что я не обнаружил ни одного полового акта в рабочее время?
Генерал осклабился.
– В нерабочее тоже.
Генерал ухмыльнулся.
– Мало того, не было отмечено ни одного служебного заигрывания, ни одного, даже случайного контакта, претендующего на сексуальность, ни одного поцелуя – в общем, тотальная утрата интереса мужского контингента к женским прелестям.
– Ну, я бы тоже под наблюдением не смог заниматься любовью.
Генерал посерьезнел.
– Но я же, Алексей Николаевич, не принадлежу к слабому полу.
– Вижу, не слепой.
– Поэтому меня и заботит ближайшее сексуальное будущее. Мое личное будущее!
– Сдрейфил?
– Никак нет.
– Может, пора вводить в дело твоего дублера?
– Никак нет. Я перенес корь, двустороннюю свинку, ветрянку, ангину, цистит, а уж импотенцию временную как-нибудь вытерплю.
– Ну, если шутишь, я за тебя спокоен.
– Не подведу.
– А вот если допустить, что ты прав насчет полной ученой импотентности…
Призрачный генерал был так же дотошен, как реальный Алексей Николаевич.
– Если допускаем этот вариант, то надо провести экспресс-проверку.
– Это как?
– Ну, собрать все мужское население Садограда на стадионе…
– Не стесняйся, продолжай, продолжай насчет массовой экзекуции.
– Выгнать на поле с десяток самых аппетитных топ-моделей…
– Разумеется, обнаженных.
– Ну конечно.
– А мужиков заставить по команде всех как один спустить штаны до колена!
– Правильно.
– А вот у меня, к примеру, встает лишь на супругу.
– Не верю, – сказал я.
И от этих прямых слов почему-то исчез сейф с кактусом и пол-генеральского торса.
– В Садограде нет стадиона.
Шеф начал ускоренно и необратимо испаряться.
– Все равно я бы не позволил…
Генерал вернулся в кабинет, оставив меня один на один с грядущей сексуальной беспомощностью.
О том, что возможная неприятность может оказаться и необратимой, я старался вообще не думать.
Обидно было лишь за миллионы хронических импотентов, которые даже не имеют права на законную инвалидность и пенсию.
Глава 3 Макетный променад
Больше к вопросу о грозящей на всю оставшуюся жизнь импотенции я не возвращался – ни с виртуальным генералом, устроившимся комфортно в моем подсознании, ни, тем более, с реальным шефом.
Нехорошие мысли я нейтрализовал беспощадным трудолюбием и фанатичной въедливостью, надеясь все-таки, что к моему возвращению из проклятого Садограда какой-нибудь Нобелевский лауреат изобретет эффектное и эффективное средство против утраты истинно мужской ценности.
