Поскольку моя машина стояла всего в нескольких шагах от места происшествия, добежала я туда за пару секунд. Парень лежал на боку, скрючившись и обхватив руками голову. Между пальцами мелькнуло что-то ярко-красное, и я с ужасом поняла, что это кровь: у парня разбита голова. Над ним нависал капот пыльной «Волги», то есть еще чуть-чуть — и все, хана, по нему проехалась бы тонна металла, резины и пластика.
Водитель «Волги», в ужасе метался между автомобилем и лежащим парнем, то и дело повторяя: я его не сбивал, я его не сбивал!.. Кто-то уже склонился над пострадавшим, схватил за запястье, пытаясь прощупать пульс. Разумовская, стоявшая чуть поодаль, дрожащими пальцами набирала номер на мобильнике.
— Я звоню в скорую, — сказала она, перехватив мой взгляд.
Ну а я со своей нелепой аптечкой решительно опустилась на колени возле жертвы наезда, лихорадочно пытаясь вспомнить, как поступать в таких случаях. Совершенно точно его нельзя двигать и перемещать — мало ли, вдруг перелом позвоночника! А что делать? Искусственное дыхание? Непрямой массаж сердца?
Мужик, который щупал пульс, уставился на меня.
— Пульс, вроде, есть. Значит, живой. Вы врач?
— Нет! — простонала я в отчаянии. — Я журналистка. А вы знаете, что нужно делать?
— Понятия не имею, — признался мужик. — Первый раз с таким столкнулся.
— Я уже вызвала врачей, — прозвучал откуда-то сверху голос писательницы. — А он вообще-то жив?
Меня лихорадило от волнения и страха. А парень все лежал, скорчившись, словно креветка, и не шевелился, не подавал признаков жизни. Если он сейчас умрет у меня на глазах, я потом до конца дней своих не найду покоя!
Собравшись в духом, я прикоснулась к его ледяным пальцам и слегка отвела их в стороны, стараясь не думать о том, что из ран сейчас хлынет кровь. Но ничего не хлынуло, и я, слегка успокоившись, отодвинула ладони парня от головы.
— Да это не кровь, это волосы! — воскликнул мужик, весь вспотевший от переживаний. — Волосы крашеные!
Я поначалу ничего не поняла, но когда присмотрелась, то увидела: никакой крови нет, просто у парня волосы выкрашены в интенсивно-красный цвет.
Какое это было облегчение, словами не передать! Вместе с мужиком мы осмотрели парня, насколько могли, и не обнаружили ни малейшего следа крови, никаких повреждений, если не считать крошечной ранки на шее — пореза от бритья.
— Эй, пацан, ты живой? — спросил мой добровольный помощник и пощелкал пальцами перед носом у парня. — Что с тобой? Очнись, слышишь?
В эту самую секунду парень открыл глаза и посмотрел на меня в упор невидящим, как будто мертвым взглядом. Я пошатнулась, дыхание перехватило, словно мне в сердце загнали ледяную иглу. А в следующий момент где-то в другом измерении завыла сирена «скорой помощи».
* * *
— Это была «девятка». Да, совершенно точно. Белая, очень грязная. Нет, номеров разглядеть мне не удалось. Водитель? Ну что вы, там все в одну секунду произошло, водителя я тоже не увидела. Он сбил парня и уехал, даже не остановившись.
Вот уже минут двадцать я давала свидетельские показания, сидя в машине патрульно-постовой службы. Моя писательница, до которой очередь еще не дошла, прогуливалась взад-вперед по обочине; она явно очень устала, но мужественно держалась и никуда не уходила.
— А что с этим… как там его фамилия? — спросила я у капитана, который заносил показания в протокол.
— Девяткин? В больницу его увезли, там разберутся.
Была какая-то роковая шутка судьбы в том, что человека по фамилии Девяткин сбила именно «девятка» — «Жигули» девятой модели.
— Но он хотя бы выживет?
— Девушка, я не Господь Бог, прогнозы делать не могу. И не врач я, понимаете, не врач. Да вы не волнуйтесь, все будет хорошо.
Он искренне мне сочувствовал, этот капитан. Видимо, еще не совсем огрубел он на своей тяжкой работе, за что я была ему благодарна. Увидев, что я от пережитого шока еле держусь, он сходил через дорогу и принес мне кофе из ларька — пластиковый стаканчик с горячей, сладкой бурдой. Я даже растрогалась: еще никогда милиционеры не угощали меня кофе.
Потом меня отпустили, разрешив ехать домой, и занялись Разумовской. Она села в машину, и тут же принялась бурно рассказывать, жестикулируя и размахивая перед носом у капитана зажженной сигаретой. Ну а я вернулась к своему славному кабриолету, украдкой погладила великолепный лакированный бок. Можно было ехать домой… но неудобно бросать писательницу одну. Раз уж взялась подвезти человека, надо сдержать слово. Тем более, у меня в машине так и лежит пакет с ее книгами… И я решила ждать до упора.
Какой день сегодня странный, в самом деле… Совершенно нереальный. Люди, эмоции, события… Жизнь как будто решила держать меня в тонусе, чтобы я не расслаблялась ни на минуту.
А в голове раз за разом прокручивались события последнего часа. Вот мелькнула фигура бегущего человека во всем черном, вот пошел поток автомобилей, дождавшихся зеленого сигнала светофора, потом короткий, страшный удар; человека на мгновение подбрасывает в воздух, он падает на капот «Жигулей», катится и падает на землю. Грязная машина молниеносно исчезает, словно ее не было. Да, парня чудом не раздавило колесами, спасибо водителю «Волги» с его великолепной реакцией.
Я сидела за рулем, бездумно смотрела на бурлящую улицу, не слыша, однако, ни звука, и снова вспоминала взгляд, которым смотрел на меня Девяткин. У него были непроницаемые, остановившиеся, словно неживые глаза… как у мертвого. Он смотрел на меня так, будто не видел. И это воспоминание, занозой засевшее в мозгу, беспокоило меня, как беспокоит скребущее предчувствие тревоги, опасности.
Если бы я тогда прислушалась к нему… Тогда, тридцать восемь часов назад… Но я усилием воли стряхнула с себя наваждение, и снова вернулся привычный уличный шум, голоса прохожих, автомобильные сигналы.
Разумовскую отпустили минут через десять. Она вылезла из милицейской машины, растерянно огляделась и, увидев меня, просияла. Я помахала ей рукой.
— Надо же, а я думала, вы уехали! — сказала она, неуклюже усаживаясь на сиденье и шелестя юбкой. — Как мило с вашей стороны подождать меня.
