Заканчивая юридический, Томаш неплохо разбирался в новых законах. Всю дорогу он разъяснял Агнешке, какие она должна иметь документы и кому их представить, начиная дело о вступлении во владение унаследованной недвижимостью. Документов требовалось несметное количество. В свертке с дневниками обнаружились нотариальные акты, заверенные копии ипотечных накладных и завещания, в том числе и хронологически последнее завещание бабушки Юстины, написанное на всякий случай, но по всей форме, в присутствии и при участии нотариуса. Томаш пришел к выводу, что документов достаточно. Он в принципе поддерживал желание Агнешки стать владелицей поместья предков, хотя особого смысла в этом не видел.
Сам Томаш был так называемым потомственным интеллигентом, в их роду никогда не водилось никаких существенных материальных ценностей, прецедент Агнешки интересовал его с чисто профессиональной точки зрения и являлся чем-то вроде боевого крещения. Просто любопытно, в состоянии ли он так все организовать, чтобы официальному адвокату уже нечего было делать? А официального придется искать, если Агнешка желает все оформить по закону.
– А как к этому относятся твои старики? – поинтересовался он, покончив с юридическими аспектами.
– Да никак! – немного раздраженно ответила Агнешка. – Отец вообще ни во что не вмешивается, а мама, кажется, немного дуется на бабулю, что та оставила все мне, а не ей. Хотя честно признается, что старьем никогда не интересовалась. Бабушка всю жизнь проторчала над старыми бумагами, а маму это злило, только бабуле старалась не показывать. Говорит – если бы не Феля, пришлось бы самим готовить еду и убирать квартиру, мама, по ее словам, умела только распоряжаться. И все.
– Ну и читать тоже…
– Да! Это она доказала. И еще, кажется, бабушка умела транжирить деньги.
– Очень редкое в женщине умение! И было что транжирить?
– Изредка было. Если бы я отыскала клад, тоже бы немножко потранжирила.
– С удовольствием бы поглядел. А пока поглядим на твои владения.
Владения выглядели ужасно. Прежние деревушки превратились в городки, прежний сад перестал существовать, прежний хутор стал составной частью госсельхоза, развалившегося после жалкого десятилетнего прозябания. Помещичий дом стоял в некотором отдалении в окружении каких-то унылых развалин, да и сам был такой же развалиной, ведь за последние десятилетия его всего раз ремонтировали. А использовали за эти десятилетия и в качестве дома отдыха, и в качестве дома культуры с кафе, одно время он служил резиденцией дирекции госсельхоза, потом превратился в склад его же, госсельхоза, готовой продукции, был жилищем агронома и чем только еще не был. Сейчас же он стоял пустой и заброшенный, а повисшая на одном гвозде табличка с надписью "Памятник старины" только усугубляла общее впечатление запущенности.
Дороги к дому не было, подъехали с трудом, и оба вышли из машины. Агнешка глядела на дом и чувствовала, как ее все больше охватывает волнение. Еще бы, ведь это было поместье какой-то из прародительниц, нелегальной наполеоновской дочери, здесь провела всю жизнь управительница, милая панна Доминика, здесь Матильда прятала императорские презенты и морочила голову своей экономке сухим вареньем. Интересно, сохранились ли еще книги в библиотеке, а среди них "Отверженные" Виктора Гюго на французском языке?
Долго так стояла Агнешка, и много мыслей пронеслось в ее голове. Томаш деликатно не мешал девушке, тоже осматривая старинную постройку.
– Неужели тут нет сторожа? – удивился он, глядя на окна, в которых еще чудом уцелели стекла. – Никто не присматривает?
Агнешка проглотила ком в горле и ответила почти нормальным голосом:
– Чуть ли не сто лет за домом присматривал некий Польдик, нечто вроде мажордома, доверенный слуга, а потом управляющий, сменил на этом посту панну Доминику. Сейчас наверняка уже умер, хотя после войны еще был жив. Ему было бы… погоди, подсчитаю… около ста двадцати пяти лет. Может, оставил какого заместителя, обрати внимание, полвека дом без хозяина, а выглядит вполне прилично. Надо бы поузнавать.
– Как же войти внутрь? Дверь имеется, но, похоже, заперта.
Они обошли вокруг дома и обнаружили еще два входа – бывший черный и дверь, выходящую в сад, тоже бывший. Выяснилось также, что внизу окна застеклены, выбиты лишь некоторые на втором этаже. А все двери заперты,, так что проникнуть в дом можно было, лишь выбив стекло или взломав дверь.
– Словно и впрямь Польдик постарался, – пробормотала Агнешка.
– А как его звали по-настоящему? Это кличка или уменьшительное имя?
– Погоди, дай вспомнить.
И вспомнила. В хозяйственных книгах панны Доминики всегда аккуратно записывались нанятые в дом слуги. В 1877 году в буфетные мальчики был принят некий Аполлоний Кшепа из Домбрувки, круглый сирота, сын уже покойного слуги ясновельможной пани. Кроме пропитания, одежды и крыши над головой Аполлонию были назначены еще целых два рубля в год. Единственный раз проскользнула в записках панны Доминики фамилия Польдика, но у Агнешки была хорошая память.
– Аполлонием Кшепой его звали, я точно вспомнила. Так никогда и не женился, но дети наверняка остались, потому что бабником был страшным и многие из окрестных баб и девок оказывались с неожиданной прибылью. А кроме того, он присматривал за прислугой и обучал молодое поколение.
– Откуда тебе это известно? – со смехом поинтересовался Томаш.
– Из дневников и хозяйственных записей прошлого века. Чудом до сих пор сохранились.
– Может, и из детей твоего Польдика тоже кто сохранился? Пойдем поспрашиваем.
– Постараемся отловить людей постарше, может, кто-нибудь что и помнит. Не дети они его, а вот внуками могли бы быть.
Через заросли лопухов и крапивы они продрались к ближайшей хате, изображавшей из себя роскошную виллу времен процветания сельского населения. Жестяные крышки от пивных бутылок в цементном цоколе добросовестно блестели на солнце, торчащий над входной дверью балкончик украшала резная балюстрада. За домом просматривались в траве стеклянные стены и крыши теплиц, а перед домом сидела весьма пожилая особа в брюках и разбрасывала корм суетившимся курам и уткам.
Агнешка сочла особу подходящим для них объектом, и очень скоро выяснилось, что не ошиблась.
В ответ на расспросы приезжих особа, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся чуть ли не столетней, но очень энергичной и разговорчивой бабой, пренебрежительно махнула рукой.
– А, чего там, столько лет прошло, что уж теперь скрывать. Я как раз и буду дочкой Аполлония Кшепы. Мать мне призналась, когда тятя помер, он ничего не знал. Восемьдесят с гаком живу на белом свете, в отца пошла, Польдик до ста дожил, и все мы, его потомки, крепкие. Ну да! Не одна я ему родной дочерью прихожусь, много тут нас таких. А паненка что? По панне Доминике поместье наследует?
– Так вы знали панну Доминику? – обрадовалась Агнешка.
– Как не знать? Мне, чай, уже шестнадцать минуло, когда она преставилась, светлая ей память. Только в толк не возьму, как же это, она ведь девицей померла.
– Да нет, поместье мне переходит не от нее, а от пани Вежховской.
А, тогда понятно. Ясновельможную пани мне тоже доводилось видеть, правда всего два разочка. Как приезжала, так все сбегались на барыню поглядеть, уж больно хороши у нее платья были, да и с народом просто себя держала, хотя и важная барыня. Уже немолодой в ту пору была, больше я о ней наслышана, да и отец мой настоящий о ней много чего рассказывал. Я в ту пору и не знала, что Польдик мой отец, а он знал, ясное дело, и очень заботливый ко мне был, приданое хорошее выделил, когда замуж выходила опосля той войны и еще до этой. Так паненка сюда воротится? Таперича такие времена настали, ну совсем как прежде были, и большевистский коммунизм закончился из пекла родом, так что б ему там на веки вечные оставаться, аминь.
Агнешку даже растрогало столь богоугодное пожелание. Вот, оказывается, и простой народ не любил коммунистов, да и кто их любил, кроме партийной верхушки? Правда, она сама не испытала их гнета на своей шкуре, только по рассказам знает, не довелось ей переживать переломный период, а вот теперь на наглядном примере как-то сразу очень хорошо уловила суть происшедших перемен. Теперешние порядки кажутся ей естественными, этой старой женщине тоже.
– Не знаю, перейдет ли мне поместье, – вздохнула она. – Ведь его у нас отобрали, бабушка мне рассказывала…
– Погодь, – перебила ее баба, – а кем паненке приходится ясновельможная пани Вежховская, законная владелица Блендова? Дочка ее сюда приезжала с двумя девочками, еще при жизни панны Доминики, так те девочки владелице внучками были…
– А я как раз прихожусь внучкой одной из тех внучек.
– А вторая внучка что?
– Умерла, еще в девушках, совсем молодой.
– В таком разе паненка… постой-ка…
