Но обиженный человек не обратил никакого внимания на ее вопрос.
— Вы будете гражданка Маевская? Вы арестованы по подозрению в совершении убийства Станислава Шорохова.
Нонна сунула в карман пачку сигарет и поднялась.
— Ну арестована, так арестована. Только ведь я ни в чем не виновата. И ваш правоохранительный орган — как он там называется? Милиция? Прокуратура? — выпустит меня ровно через неделю. Это я вам говорю, как профессиональный предсказатель.
— Там разберутся, — сердито отозвался тот. — Собирайтесь!
Нонна сняла с дверной ручки тяжелую сумку.
— Да я прекрасно знала, что вы за мной придете. У меня уж все давно приготовлено.
… Боясь хоть одним движением обратить на себя внимание, Машуня слушала, как Колька пытался объясниться с милиционерами, как Нонна что-то сказала на прощание, как тяжелые шаги прогромыхали вниз по лестнице…
Подавленный и растерянный, Колька вернулся в квартиру.
— Дураки! — прошептал он дрожащим голосом. — Они не понимают…
— Что не понимают? — с надрывом крикнула Машуня, вскочив с тахты. Ее всю колотило. Нет, этот день определенно был сумасшедшим! Теперь она уже присутствовала при аресте подозреваемой в убийстве!
— Нонна невиновна! — почти простонал Колька.
— С чего ты взял?
— Ты что, не слышала? Она же только что сказала, что через неделю ее отпустят!
Машуня кинулась в прихожую и принялась зашнуровывать свои сапожки.
— Ага, наверное!
— Ты зря иронизируешь! — проговорил он возбужденно. — Я тоже поначалу не верил, когда она говорила о смерти Стаса! Но теперь уже поздно!
Машуня все никак не могла попасть в рукава своего плаща.
— С меня хватит! Дела мне нет ни до вас, ни до вашей Нонны! Пока.
И изо всех сил хлопнув дверью, она выскочила на площадку.
… Колька бессильно упал на тахту и спрятал лицо в ладонях. Ум заходил за разум! Сначала Стас, друг, лучше которого не было и уже не будет… Потом Нонна… С ней, конечно, безумно тяжело, но он не жаловался, ибо все было хорошо до этой проклятой свадьбы! Они собирались втроем под вечер, трепались ни о чем, пили пиво, смотрели глупые фильмы по видику… Стас рассказывал анекдоты, Нонна вечно поддкалывала то одного, то другого, божилась, что она действительно ясновидящая и ясно видит, что у них в штанах…
А теперь Колька остался совсем один.
Ну почему они встретились с Машей в такой неподходящий момент? При воспоминании о ней ему сделалось еще тоскливее. Она была такой милой и симпатичной… Конечно, она напугалась и убежала. Зачем ей Колькины проблемы? Любая нормальная девушка на ее месте поступила бы точно так же.
Ох, одиночество было липким и холодным как болотная грязь.
* * *
Машуня приоткрыла дверь в свой подъезд, и до нее сразу долетели хрустальные звуки маминого сопрано. Приступы пения овладевали ей обычно под вечер и служили бесконечным поводом для ссор с соседями. Несмотря на все усилия бывшей оперной певицы те никак не хотели приобщаться к культурному наследию своей страны.
Машуне тоже не особо нравилась опера. Но она привыкла. В конце концов родители могут увлекаться и шаманскими напевами североамериканских индейцев, так что это был еще не самый худший вариант.
Она потихонечку вставила ключ в замок и проникла в квартиру.
— И хладный труп мой понево-оле-е, — доносилось из маминой комнаты, встает у вас перед глаза-ами….
— Поет? — осведомилась Машуня у Геракла.
Пекинес скорбно хрюкнул и стал потихонечку подвывать.
— Безумная семейка! — пробормотала Машуня и быстренько проскользнула к себе, но монументальная родительская фигура тут же возникла на пороге ее комнаты.
— Ты где была так долго? — спросила мама расстроенно. — Я уже вся издергалась! Хотела в милицию звонить.
«И ты туда же», — подумала Машуня и пожалела, что за размышлениями о сегодняшних происшествиях не успела изобрести никакого достойного оправдания. Сказать, что была у Кольки и присутствовала при аресте подозреваемой в убийстве ясновидящей, которая знает все наперед: и про свой арест и про свое освобождение? Так мама так переволнуется, что всю ночь будет петь. А если наболтать, что допоздна трудилась в адвокатуре? Тоже не сработает: она прекрасно знает, что никакой работы у Машуни нет, и ей приходится брать взаймы даже на проезд.
— Я была… — начала она тянуть время, но тут мама сама пришла к ней на помощь:
— А тебе тут один молодой человек звонил, — сказала она, улыбнувшись какой-то новой хитренькой улыбкой. — Очень, между прочим, вежливый. Мы с ним минут сорок о тебе разговаривали.
— Какой именно? — переспросила Машуня, не совсем въезжая в родительские слова. Это было совершенно не похоже на маму: так легко отказаться от темы позднего возвращения дочери ради постороннего молодого человека.
Та сделала вид, что не заметила сарказма ребенка.
— Это был следователь Иван Федорчук, — сказала она, явно смакуя понравившееся имя. — Он, между прочим, сразу в тебя влюбился, как только увидел. По-моему, он положительная личность… Как думаешь?
При известии, что Федорчук вторгся в ее личную жизнь, Машуня совершенно обозлилась.
— Ничего он не положительный! — резко отозвалась она, закидывая сумку к себе на стол. — Он меня сегодня на свидание звал. А я не пошла!
— Это почему?! — опешила мама. — В кои-то веки нормальный человек…
— Он совершенно ненормальный! Абсолютно! Патологически! Он меня сегодня пытался тортом «Ёжик» накормить. А я его есть не стала!
— По-моему, ты дуришь! — оскорбилась мама, как будто она лично пекла этого «Ёжика». — Если бы меня кто-то тортиком кормил, я бы…
— Ну и водись с ним сама! — жестокосердно отозвалась Машуня, прекрасно понимая, что у мамы нет возможности водиться с Федорчуком.
Мама еще чуть-чуть постояла на пороге дочкиной комнаты, а потом отправилась к себе, потихоньку напевая:
— Только шелковое сердце, шелковое сердце никогда не будет любить…
Тот факт, что она перешла на эстрадные песни, еще сильнее заставил Машуню насторожиться. Это могло значить только одно: мама что-то задумала…
Конечно, разгадать ее тайное намерение было несложно. Но Машуня просто-таки возмутилась подобными действиями: ее родная мамуля, которая в жизни не верила ни одному мужчине, начиная от бывшего мужа и кончая Президентом Российской Федерации, вдруг неожиданно залюбила какого-то Федорчука и решила отдать ему своего ребенка!
Бог его ведает, что он там ей наговорил, какие тайные струны души задел, но это ему даром не пройдет! Машуня окончательно рассердилась и решила не поддаваться ни на какие провокации. Хватит уже: один кандидат в бой-френды за два дня обманул ее, женился на другой и умер, второй оказался таким чистоплотным и правильным, что аж с души воротило, а третий — вообще вон чего!
Нет уж, господа! Фигушки! Всем Федорчукам на свете — война! Машуня объявила эту новость Гераклу и отправилась в ванную чистить зубы.
Пеликанова была опытной надзирательницей, и всякое уже происходило перед ее бдительными, замечающими малейшее нарушение очами. Каких только подозреваемых и обвиняемых ей не приходилось сопровождать, обзывать и тыкать дубинкой! Воровки, душегубки, шантажистки, хулиганки, наркоманки… Была даже одна фальшивомонетчица с тремя высшими образованиями.
Но такой, как гражданка Маевская, Пеликанова еще не видела. Странности начались сразу же после того, как ее поместили в десятую камеру. Вместо того, чтобы забиться в уголок, рыдать и предчувствовать всякие напасти, как делают все дамочки в дорогих пальто, попадающие в следственный изолятор, Маевская самым непостижимым образом передружилась со всеми уголовницами и за какие-то пару минут стала «своя в доску».
Пеликанова видела все это собственным глазом в глазок, после чего пошла и рассказала о происшедшем другим надзирательницам, попивавшим ряженку в подсобке. Девчонки долго удивлялись, качали головами и припоминали, случалось ли что-либо подобное раньше. В воздухе поплыли предположения: а может, эта Маевская какая-нибудь шишка? Или, может, гипнотизер? Или на худой конец она денег пообещала сокамерницам, чтобы они ее не трогали? Ведь в десятой камере сидят одни убийцы и умышленные причинительницы тяжкого вреда здоровью!
Чудеса продолжились на прогулке. Паханша Клубничка — огромная бабенция с могучими руками и грудями, похожими на склад арбузов — нежно обнимала Маевскую за талию и о чем-то с ней разговаривала. При этом у Клубнички в глазах дрожали слезы, а лицо ее собеседницы было преисполнено спокойного разума.
Пеликанова толкнула в бок свою подругу и коллегу Дуняшу.
— Атас, да?! — восхищенно прошептала она.
— Не знаю, — Дуняша была более осторожна в своих эмоциях. — Посмотрим.
