— Итак, мамаша Совиньи, вы изволили вернуться?
Наджиба взвыла в отчаянии, поняв что эта маленькая потаскушка распотрошила и прочла всю ее тайную корреспонденцию.
С гибкостью косули она выскочила из комнаты и побежала к лестнице. Но вдруг споткнулась, покатилась вниз и ударилась о пол мастерской. Когда прошло головокружение, Наджиба попыталась встать, но не смогла. Почувствовав острую боль в лодыжке, она поняла, что при падении сломала ногу. Ее вырвало. Боль была непереносимой, сломанная нога существовала как бы отдельно от ее тела.
Мари-Шарлотт медленно приближалась. Она спускалась с лестницы вихляющей походкой, изображая из себя модель, демонстрирующую коллекцию одежды.
Она встала, как истукан, перед Наджибой.
— Итак, мамаша Совиньи сломала себе лапку? Она больше не сможет писать? Ты писала правой или левой ногой, подлюга?
Мари-Шарлотт ударила Наджибу в лицо каблуком.
— Ой-ой-ой, эти признания в любви! Ты, должно быть, вся исходила, кончая, когда писала эти письма. Держу пари, закончив свой лепет, ты пальцем влезала в свою п…у. Сколько пальцев ты в нее засовываешь, чтобы кончить, мисс Кускус? Два? Три? А может, всю кисть? Я сгораю от желания засунуть самую острую отвертку в твою поганую п…у, потаскуха, чтобы доставить тебе сильные ощущения. Держу пари, ты еще ни разу не трахалась? Арабская крыса без девственной плевы — это все равно что вокзал Сен-Лазар без поездов. Да-да, гениальное траханье с отверткой. Нужно поискать для тебя толстую дубину или кочергу! Когда на тебе женится какой-нибудь вонючий араб с лошадиным членом и будет тебя трахать, ему покажется, что он на Елисейских полях. Ты поверила, что красавчику Эдуару больше делать нечего, как обхаживать козлиху вроде тебя! Ты только и годишься на то, чтобы петь ему дифирамбы в письмах. Подожди пока я найду тебе член, моя птичка!
Мари-Шарлотт порылась в гараже и остановила свой выбор на огромном разводном ключе, длиной сантиметров в тридцать.
— Вот прекрасное средство для девочек! — сказала она. — Раздвинь-ка ножки, мисс Совиньи, я попробую его вставить.
Эта фурия попыталась насильно раздвинуть ноги Наджибы; причиняемая ею боль была настолько невыносимой, что несчастная взвыла. Она собрала все свои силы, сделала неожиданный рывок вперед и вырвала ключ из рук своей мучительницы. Наджиба изо всех сил ударила им Мари-Шарлотт, повалила ее. Головка ключа задела плечо и размозжила ключицу Мари-Шарлотт. Маленькая фурия отлетела назад. Она стала икать от боли.
— Вонючая стерва! Я тебя прикончу!
Левая рука безжизненно повисла вдоль тщедушного тельца.
Взгляд Мари-Шарлотт метал молнии, она мысленно изобретала самые изощренные пытки. Она собиралась убить Наджибу и насладиться зрелищем ее мучительной смерти.
Так как ключ по-прежнему был в руках арабки, девчонка решила к ней не приближаться: энергия отчаявшихся людей часто творит чудеса…
Мари-Шарлотт поскуливала, прижимая здоровую руку к сломанной ключице. Она снова окинула взглядом гараж в поисках орудия мести. На глаза ей попался бидон, верхняя часть которого была срезана на одну треть, превращенный в небольшой бак, наполовину заполненный бензином. Этот бензин использовали для промывания деталей мотора. Мари-Шарлотт принюхалась, и на ее лице появилась довольная улыбка. В нескольких метрах от нее несчастная Наджиба пыталась дотащиться до двери, но без всякого результата.
— Не утомляй себя, мисс Совиньи! — кричала Мари-Шарлотт. — Не пытайся опередить меня со своей сломанной ногой!
Не в силах ухватить бак двумя руками, Мари-Шарлотт умудрилась взвалить его на бедро, придерживая здоровой рукой.
— Эй, развалина, у меня невероятная идея — устроить здесь фейерверк!
Она подошла к Наджибе сзади и мощным рывком вылила на нее содержимое самодельного бака.
— Это бензин! — объявила она.
Она поставила на землю бак, порылась в карманах джинсов и вынула оттуда маленький белый плоский предмет.
— Зажигалка! Я тебе предоставляю великолепную возможность вообразить уравнение: бензин плюс огонь равняется пожар.
Мари-Шарлотт собрала кусочки бумаги и сделала факел.
— Я сейчас зажгу этот бумажный факел, поднесу к тебе и мадам Совиньи станет Жанной д'Арк!
— Нет! — простонала Наджиба. — Ты не можешь этого сделать!
— Что ты сказала? Что я не смогу это сделать? Где ты это вычитала, в Коране небось, сучья девственница? Я еще найду немного бензина, чтоб все хорошо полить вокруг. Мне так хочется все тут сжечь! Настал конец гаражу твоего красавчика-князя! В огонь твои письма на уровне пятого класса! Грязная дочь консьержки! Вонючая поэтесса! Я себе кишки надорвала, когда читала!
Она на память процитировала письма:
— «Твоя тень — это больше не твоя тень, это я следую всюду за тобой по земле!» Уникальная хреновина! Я ими подтиралась, так велико было мое восхищение. Даже Виктор Гюго меркнет в сравнении с тобой. Ты, гнида, — гигант пера! Жаль, что подобное произведение не дойдет до широкой общественности, а то бы ты стала звездой первой величины в мировой литературе! Куда эти мудаки подевали бензин? Наверняка они его оставили в гараже, хоть у них нет насоса…
Мари-Шарлотт заглянула под лестницу и обнаружила там несколько канистр с бензином, стоящих в ряд. Она схватила одну из них.
— Полная победа! Подлюга, ты свернула мне плечо и что-то там поломала, сифилитичка проклятая!
Мари-Шарлотт подтащила канистру к Наджибе и увидела, что ее жертве ценой огромных усилий удалось подняться, уцепившись за спецодежду, висящую на стене.
— А! Ты хочешь сгореть стоя, — издевалась Мари-Шарлотт, — ты не права, это не очень удобно.
Ей было трудно открыть канистру одной рукой.
— Я думаю, что канистры будет достаточно, — размышляла вслух девчонка. — Они имели неосторожность хранить бензин в жилом помещении. Держу пари, что полиция, обнаружив другие канистры, составит акт о взрыве. Будет премиленький фейерверк! Ты подохнешь с блеском!
Она ударила ногой канистру, та перевернулась, и все ее содержимое с бульканьем вылилось на пол. Мари-Шарлотт подталкивала ее к лестнице, дрожа от приятного возбуждения.
— Знаешь ли ты, что я плевать хотела на счастье? — сказала она Наджибе. — Я собираюсь исполнить половой акт соло, пока ты будешь гореть. Я начну сейчас же. Со мной это происходит в исключительных ситуациях: немного потереть п…у, и я кончаю: так я устроена. Ну, смотри, я спускаю джинсы и трусы. Ты хорошо видишь мою пушистую кошечку? Моя подруга ее безумно любит: но я предпочитаю ласкать ее сама. Даже парни меня не возбуждают. Я себя трахаю сама, и мне совсем не стыдно об этом говорить. Я ни от кого не завишу и не боюсь смерти! Я сама себя удовлетворяю!
Она сладострастно всунула руку в промежность, продолжая болтать. Ее лицо побледнело, нос заострился, рот приоткрылся — это были первые признаки экстаза.
Но через некоторое время она прервала свое занятие.
— Это еще не все, — сказала Мари-Шарлотт.
Она подобрала бумажный комок, который уронила, и поднесла к нему зажигалку. Ей мешали двигаться спущенные джинсы. Девчонка приближалась к бензиновой луже походкой пингвина. Мари-Шарлотт посмотрела на свою жертву сквозь пламя, но, внезапно перепуганная, опустила факел. Наджиба стояла у стены, опираясь на свою здоровую ногу, чтобы сломанная не касалась пола. Она размахивала каким-то забавным ружьем, с таким коротким стволом, что, казалось, оно состояло лишь из приклада. Глаза молодой арабки, потемневшие от дикой ненависти, казались остриями. Правой рукой она пыталась нащупать спуск. Наконец указательный и средний пальцы Наджибы осторожно проникли в спусковую скобу и нажали на оба спусковых крючка сразу. Раздался оглушительный выстрел, от которого она оглохла; деревянный приклад больно ударил ее в грудь.
Словно в замедленной, нереальной съемке она увидела, как голову Мари-Шарлотт разнесло на куски. Наджиба знала, что это страшное видение будет преследовать ее всю жизнь.
* * *
Нина не плакала.
Она сказала Розине:
— Это странно, но я не могу плакать.
А Розина плакала.
Они шли, поддерживая друг друга, по одной из аллей Монпарнасского кладбища, на котором у родителей Нины было куплено место. Похороны прошли с большой поспешностью. Казалось, что все — от священника и до служащих похоронного бюро — хотели поскорее покончить с маленьким трупом зловредной девчонки.
Нина продолжала:
— Ты видишь, Бог сжалился надо мной и забрал ее. Я больше не могла жить с такой дочерью. Каждую секунду я ждала самого плохого, и вот это самое страшное пришло, и я не боюсь сказать, что это мне принесло облегчение.
Розина понимала ее, но не разделяла этих чувств. Она по-своему любила Мари-Шарлотт.