На проводе, трущемся о барабан лебедки, содрало изоляцию. Вспыхнули искры.
– Сейчас оборвется, – сказала Бетси, ни к кому не обращаясь. – О Господи, опусти их сюда невредимыми!
Джимми расставил руки:
– Прыгай, Джинджер, я под тобой!
Джинджер хотела что-то сказать, но глаза ее закатились под лоб, голова бессильно склонилась набок, и она обмякла. Шики отпустил ее, провожая взглядом, и она полетела вниз, к Джимми.
В брызгах рассерженных искр и едком дыме провод закоротило на барабане лебедки. Изоляция задымилась, провод прогорел. Порвался. Шики полетел вверх, как прыгун на банджи.
Он оттолкнулся ногами и упал на Гонг Вознесения.
БУМM – бумм – бумм!
Освобожденный от оков дирижабль взмыл в небо.
– Аллилуйя! – заорал Пэтч так громко, что спугнул грифов, все еще сидевших, нахохлившись, на другом конце крыши. Они зашипели и захлопали крыльями, побежали, подпрыгивая, вдоль внешней стены, набирая разбег, спрыгнули с края, исчезли из виду и снова появились неясными силуэтами, летящими к горам.
Шики отскочил от гонга, сгруппировавшись, перекатился по гудрону крыши, как приземлившийся парашютист. Через секунду его голова в парике лежала на коленях у Бетси – соломенная шляпа парила где-то над Гатлинбургом. Бетси гладила его по голове:
– Вы целы?
– Ничего не сломал.
Несмотря на пульсирующую боль в бедре и ободранном колене, он сумел сохранить свой акцент: «Нитшего не зломаль».
– Джимми? – спросил он. – И его девушка?
– Джинджер. Вы ей спасли жизнь. Тот старик сказал, что Джинджер сломала Джимми ключицу, когда на него упала. Они оба в шоке. Скажите… я вас знаю?
Шики провел рукой по лицу, обнаружил накладную бороду и темные очки на месте, парик набекрень, но все еще на голове. Он поправил парик. Радуясь, что здесь так темно, он со своим амишевским акцентом произнес:
– Я не отсюда. Я амиш.
С парковки донеслось многоголосое «Ооох – ааах!», и Шики с Бетси поднялись на ноги посмотреть. Сперва кто-то, потом все, стоящие внизу, увидели зрелище взмывающего ангела, а под ним, в полутораста футах, появляясь и исчезая в луче прожектора, летел Крили Пэтч, Посланец, цепляясь за качающуюся лестницу, как воздушный гимнаст в цирке.
Бетси нахмурилась:
– Этот человек не заслужил вознесения в небо.
– Заслужил, заслужил.
Шики послал Пэтчу воздушный поцелуй.
Потом подошли Джинджер и Джимми. Джинджер, не мог он не заметить, отлично смотрелась в клетчатом пиджаке Мори и забытой спецовке ремонтника, намотанной вокруг пояса, как пеленка. Мори заложил правую руку Джимми ему же за пазуху, чтобы иммобилизовать сломанную ключицу.
Джимми выпрямился, сказал:
– Со мной все в порядке, – и рухнул на колени.
Шики положил руку на плечо Бетси:
– Может быть, поможешь своим друзьям спуститься на парковку? Там есть «скорая помощь».
Она кивнула:
– Да благословит вас Бог, сэр. Я не знаю, во что верят иностранцы вроде вас, но я буду молиться за вашу душу.
Шики обнял ее в благодарность и повернулся к Джимми, снова вставшему. Из-за сломанной ключицы Джимми получил не объятие, а осторожное пожатие и долгий взгляд. Шики взъерошил ему волосы.
– Ладно, давайте отсюда. Ты отличный парень… и может, мы когда-нибудь еще увидимся, да?
Попросив Мори помочь, Шики направил прожектор на парапет вокруг крыши. Он расстегнул рубашку и вылез из комбинезона, убрал маскировку, снял носки, белье и туфли. Взял что-то из кармана и повернулся к Мори:
– Ну как, Молот, готов к новой карьере?
Мори поправил бабочку.
Шики указал на кобуру:
– Пророки с оружием не ходят.
Мори поморщился, но снял кобуру и оставил ее на крыше.
– После этого Ноева потопа, – говорил Шики, – зазвучавшего Гонга Вознесения и «светляков», которые своими глазами видели полет Пэтча на дирижабле, у нас такая публика, за которую умереть можно. – Он повернулся к Мори, лекторским жестом поднял палец. – Послушай, если ты собираешься творить чудеса, то надо тщательно убедиться, чтобы… ладно, черт с ним, для уроков нет времени. Ты дальше будешь действовать сам по себе.
Он заглянул за низкую стену, на парковку внизу.
– Высоты не боишься?
Мори покачал головой, и Шики продолжал:
– Это хорошо. И последнее, пока я еще здесь. Это теперь твое шоу, но… ты не просто их возьми, ты еще о них заботься, ладно?
– О маловерный! – ответил Мори. – Из-за того, что мне случилось застрелить несколько человек – обманщиков, – ты решил, что у меня нет сердца?
Шики закатил глаза:
– Прости меня.
– Честно тебе сказать, я не был отрезан от того ремесла, которым занимался.
– Это значит, что ты готов?
Мори кивнул и сделал глубокий вдох:
– Готов.
Небрежно отсалютовав рукой, Шики повернулся и вспрыгнул на стену. Залитый десятью тысячами ватт света, он раскинул руки, как олимпийский прыгун с вышки, готовый выполнить прыжок на чистую десятку.
Перенаправленный прожектор привлек внимание зрителей. Они услышали гром, похожий на пушечный выстрел, увидели клуб красного дыма над крышей арсенала, а когда дым рассеялся – там стоял небольшой человек, обнаженный в свете луча, сдвинув ноги и руки раскинув крестом.
– Это Князь!
– Он вернулся!
Дети Света – те, кто еще стоял – рухнули на колени. «Аллилуйя» и «Слава Князю» затрещали в воздухе, как фейерверки на мексиканской свадьбе.
– А это что еще? – спросил один из копов на парковке.
– Осторожнее! – ответил кто-то из пожарных. – Это прыгун.
– Вверх снимай! – велела оператору разбитная блондинка с телевидения. – Общую панораму и наезд. Куда этот параболический микрофон подевался?
– Оно! – заявил Голиаф Джонс и стал раздеваться.
Остальные Джонсы последовали его примеру – мужчины, женщины и дети.
С крыши арсенала Князь обратился к народу:
– Дети Света!
Кладбищенская тишина воцарилась в публике.
– Возвращаюсь я последний раз…
Женщины всхлипывали, начинали рыдать.
– Преподобный Пэтч, – говорил Князь Света, – отправился встретить создателя своего, вознесясь на огромных ангельских крыльях.
– Э, э! – сказал коп, который увидел, что весь клан Джонсов сдирает с себя одежду. – У нас в Гатлинбурге так не делают!
– Я же вернулся, чтобы…
– Вознести нас! – громыхнул Голиаф Джонс. – Мы готовы, Господи!
– Гм… пока еще нет, – ответил Князь. – Но скоро.
– Как скоро? Послушайте, мы проехали долгий путь…
Князь погрозил бородатому священным пальцем:
– Не смей пререкаться со мной, смертный, не то я отправлю тебя в яму адскую, и будешь ты вечно кипеть в серном котле. Я ясно выражаюсь?
– Да, Господи, – робко ответил Джонс.
– Вечность – это навсегда, – напомнил ему Князь, – а «скоро» – это меньше, чем твоя жалкая жизнь. Для вас, техасцев… клан Джонсов?
– Да, Господи, – уже с надеждой сказал Голиаф Джонс.
– Вознесение для вас произойдет… где у вас там самая высокая точка в Техасе?
– Где-то в горах Дэвис, – услужливо подсказал один из Джонсов.
– Вот там оно и будет.
– Ох, – простонал Голиаф. – Это же у черта на куличках. Мы думали…
– Вы думали, что нашли короткий путь в небо? Так вот, здоровяк, это не так просто. Вы же, мои прежние «светляки», слушайте меня!
Старожилы церкви Шики ответили:
– Да, Господи!
– Вы останетесь в Гатлинбурге. Здесь, в Храме Света. И придет к вам новый пророк вести вас. Скоро.
– А как скоро? – спросил Голиаф Джонс, подтягивая штаны. Князь вздохнул:
– На этот раз действительно скоро.
Начальник над приехавшими пожарными тихим голосом по своей рации велел капитану воздушной поддержки запускать вертолет и передвигаться к стене арсенала с лестницей наготове. Спасательная команда приготовила сеть. Операторы держали под прицелом низ стены арсенала – предполагаемую точку падения прыгуна.
– На самом деле, – говорил Князь, – это прямо сейчас. Без дальнейших затруднений представляю я вам… Старшего. Идите за ним, как шли на мной, и помните Золотое Правило: ведите праведную жизнь, и мы увидимся там, наверху.
Он показал пальцем в небо, глаза зрителей проследили невидимую линию до залитого луной ангела-дирижабля: маленького-маленького, но все же еще различимого.
И тут раздался удар грома, вспышка света, поднялся клубом белый дым, а когда он рассеялся, там, где был Князь, оказался человек даже еще меньший, в яркой полосатой рубашке, темно-синих брюках и с красным галстуком-бабочкой. Это он и был – Старший.
Старший воздел руки к небу, как только что Князь. Тишина упала на толпу. Выдержав театральную паузу, Старший заговорил:
– Сделку предлагаю я вам…
Услышав о «крупных новостях», Тадеуш Траут призвал к себе Младшего и его команду впервые после того, как наказал их кегельным шаром. Младший и Персик вошли в его кабинет на костылях. Ящик, считая, что костыли недостойны мужчины, впрыгнул на одной ножке, рукой держась за плечо Персика.
