С потолка свисали, правда, электрические лампочки, которых в эпоху «всадника без головы» не было. Но важнее, что в трех километрах, в деревне, света не было и в нынешнюю эпоху. А тут все в порядке – горят. Автономный движок, значит. Жена Данилы, вся в бусах и браслетах, в замысловато вышитой мексиканской юбке, в мокасинах с бахромой, ставила еду на столы, за которыми расположились спокойные крупные мужики – дальнобойщики. В углу несколько «марсиан» во главе с Захаром коротали время за бутылкой «Марсианского» виски и громко обсуждали исчезновение художника.
– Это беспредел, я так скажу! – шумел Захар. – У инопланетян по всем понятиям – людей искусства – не брать! Не брать, блин, и все! Беспредел голимый, ребя!
Дальнобойщики внимательно слушали.
За стойкой бара в голубой сатиновой блузе и в куртке из белого полотна возвышался сам хозяин Данила. Беседовал с немолодым худощавым человеком с грустными глазами – это был отправленный не так давно в отставку лесник Панин. На стойке между ними стояла трехлитровая банка с маринованными огурцами. Банка несколько выбивалась из общей стилистики. На Диком Западе огурцов не мариновали. Большие емкости имелись, но не банки, а бутыли, и содержались в них не огурцы, а виски. И не «марсианское», а мононгахильский. Чистый кукурузный сок, как говаривал старый охотник Зеб Стумп.
– Спасибо. Держи, – Панин положил деньги на стойку. – Хорошие огурцы.
– Партия удачная, – кивнул Данила. – Тоже раз на раз не приходится. В райцентре еще помидоры есть. Этой же фирмы. Могу привезти.
– Спасибо, не надо. Помидоры у них так себе…
– Мне тоже не пошли, – согласился Данила. – Ты-то как? Обратно в лесники не собираешься?
Панин ничего не ответил, махнул рукой. Будто это от него зависело.
В салун, оживленно оглядываясь, зашли Рогов и Семен. Приблизились к стойке.
– Добрый день, – поздоровался Рогов.
– Добрый, – приветливо ответил хозяин. – Выпить, закусить? Вы у нас впервые?
– Ладно, не буду мешать. Гуд бай. – Панин не торопясь погрузил банку в рюкзак и удалился.
– У вас спирт есть? Неразведенный? – поинтересовался Семен.
Данила удивился, но виду не подал.
– Нет… Спиртом вообще нельзя торговать… А так – что душа пожелает. – Данила указал на полку, заставленную бутылками, содержащими жидкость не только всех цветов радуги, но и любых их сочетаний. – И наше есть, фирменное. Виски «Марсианское». Собственное производство. Трейд марк. На родниковой воде.
– Очень жаль, – отозвался Семен.
– Так, может, пивка? – Данила продемонстрировал бутылку «Очаковского».
– Сэнк ю. Ви ноу дринк, – отозвался Семен. – Перед отъездом виски возьмем. Товарищам в подарок. Сами-то пьете его?
– Еще бы, – слегка обиделся Данила. – Каждую партию лично дегустирую.
– Нам бы позвонить, – попросил Рогов.
Данила кивнул на стоящий на краю стойки телефон. Это был черный антикварный аппарат, с трубкой, витой, как рога у оленя.
– Ноу проблем. Только звонки, господа, платные.
– А если в милицию? – полюбопытствовал Рогов.
– Врачу и шерифу без денег. Это свято, – подбоченился Данила.
– Седьмая поправка к Конституции США, – кивнул образованный Семен.
Данила глянул на него с уважением. Интересный человек: про поправку знает, спирту неразведенного просит.
Рогов стал осторожно крутить диск телефона. Вид у аппарата был такой, что вот-вот развалится, а от диска Рогов ожидал, что тот заскрипит, как старый колодезный ворот. Но механизм, похоже, внутрь древней коробки ковбой-хозяин вставил новый.
– В Техасе я не был, – Семен обвел рукой зал, – тем более в те времена… Но уверен, все там так и было. Очень стильно у вас. В Питере не найдешь такого продуманного дизайна.
Тут Семен, конечно, приврал немножко. В том смысле, что судить о дизайне питерского общепита мог только по столовой Главка. Там и впрямь с оформительским решением было не ахти. А так в кафе-рестораны Семен не хаживал, благоразумно предпочитая домашнюю пищу.
– Это мы с женой учудили, – расцвел Данила приятной открытой улыбкой. – Для привлечения публики. Я с детства ковбойские фильмы люблю. И лошадей. Раньше в колхозе зоотехником был. Теперь колхоза-то нет. Лошадей всех продали…
Семен глянул по сторонам, подумал, откуда же «мустанговые» шкуры по стенам, но скользкую тему затрагивать не стал. На это есть санэпидемстанция. Спросил:
– Ну, и как публика? Привлекается?
– Грех жаловаться. Да у нас и место выгодное – на десять кэмэ взад-вперед конкурентов нет. И просто поклонники появились. Из Пскова за виски каждый день едут. Вот только бы пришельцы не распугали. Слышали, еще один пропал?
– Слышал. Мы в деревне остановились, так что – в курсе событий. И что вы об этом думаете?
Данила пожал плечами:
– Вроде бы бред, какие к черту зеленые человечки… Но люди-то исчезают. Да и следы есть.
– Значит, верите? – прищурился Семен. – В зеленых человечков?
– Не знаю, что и сказать, – смутился хозяин. – Это ведь – как в Бога…
Подошел Рогов.
– Спасибо, дозвонился… Обещали проверить.
– А вот скажите, – обратился Семен к Даниле, – Вы, как и многие другие, называете этих человечков зелеными. А не красными, например. Но ведь их никто не видел! Почему именно зеленые?
Данила подумал с полминуты.
– Наверное, так экологичнее. Цвет леса, травы. Красные – страшнее…
* * *
Жора Любимов чесал в голове. Денек сегодня выдался странный. С утра по ноль-два названивал мужской голос, судорожно приговаривая: «Убили-убили, убили-убили». На дополнительные вопросы не отвечал, через некоторое время бросал трубку.
Пять минут проходит – снова звонок. Та же волынка. «Убили-убили, убили-убили». И снова без подробностей. Пробили номер – канал Грибоедова. Помчались. Старикан полоумный в комнате без мебели, сидит на полу: «Убили-убили». Оказалось, соседи по коммуналке украли у него колбасу (соседи, впрочем, клялись, что он сам ее из окна выкинул, целился в бродячую собаку, которая вовсе не была против такой агрессии) и тем самым убили в нем веру в человечество.
Колбасострадальца переправили на Пряжку, в Главк вернулись – и тут Васька со своим загадочным запросом.
В кабинет зашел Виригин. Жора молча сунул ему листок с телефонами Серебрякова Владимира Петровича, члена Союза художников, и с данными Карелова Сергея Николаевича, проживающего по адресу улица Марата дом 35, квартира…
– Чего это? – прочел бумагу Виригин.
– От Рогова запрос.
– На что?
– Вот этих двоих орлов проверить. Кто, что за птицы, и где находятся.
– Зачем они Рогову в деревне? – удивился Максим.
– Якобы гуманоиды их похитили…
– Кто?!
– Ну, пришельцы. На летающей тарелке прилетают и тибрят людей. А наши их ловят.
– Пришельцев?!
– Ну. Соскучились по оперативной деятельности. Вернутся – ты их дежурствами как следует нагрузи.
– До самогонки дорвались, – разозлился Виригин. – На халяву. А ведь уезжали под лозунгами борьбы за трезвость! Ну, я им!
– Я, понятно, тоже так подумал, – кивнул Любимов. – Но голос трезвый. Спросил – говорит, в рот не берем. Только молоко козье. Правда, имя у козы какое-то странное. Джульетта Абрамовна, что ли…
– Да ладно тебе, – не поверил Макс. – Джульетта Абрамовна – это наша библиотекарша.
Жора пожал плечами:
– Все вопросы к Рогову. Только у них мобилы не работают. Там электричества нет.
– М-да, – задумался Виригин. – Надо Шишкина, наверное, повеселить. А то он какой-то мрачный. Зубы болят, типа.
– Васька просил не говорить никому. Иначе, мол, в психушку отправят и с работы турнут. То есть, в обратном порядке.
– Значит, соображают еще что-то.
– Зря мы их отпустили, – вздохнул Жора.
– Да-а… Слушай. А может, это с саммитом связано? – вдруг предположил Макс.
– Чего?!
– Инопланетяне, – Максим и сам не совсем понял, что сказал.
– Меркель, что ли, хотят похитить?
– Ну вроде того… Такой у них точно нет.
– Ты, Максим Палыч, голова, конечно. Точно начальству не говори, а то всем Главком отправят ловить… марсианских террористов.
Уже когда Виригин ушел, Любимов неотчетливо вспомнил, что Рогов еще зимой бормотал про возможный бизнес – людей на Марс продавать. Да уж, трезвость ребятам явно не впрок – лучше б пили…
* * *
Рюмкой Стрельцов все же ограничился одной. Странно – ожидаемого (после такого-то перерыва!) божественного удовольствия не испытал. Можно было и не пить.
Ладно, дальше видно будет…
Гриша взял полотенце, двинул на озеро. Федор Ильич тоже пошел с ним – до родника, воды набрать.
– Наломался сегодня, – уважительно-сочувственно произнес Федор Ильич.
– Да нет, ничего, порядок.
