— Влюбленная ведьма становится ангелом! — изрекла как-то Алевтина, предаваясь любви с Игреком.
«А ангелы далеко не безгрешны!» — это изречение ведьма не обнародовала.
Его Долговязый мог бы угадать по печальному лицу своей любовницы. Если б его занимало, что у нее на сердце. Увы, ангел витал в облаках, спускаясь иногда на землю, чтоб причинить боль влюбленной ведьме. Сам он в своей третьей жизни боли еще не испытывал, поэтому не ведал об ощущениях человека, которому говорят:
«Ты сегодня мордоворот какой-то! Прямо ведьма!»
Или:
«Ты породнила всех мужиков Воробьевки! С тобой не спали только невидимки!»
Небесно — голубые глаза Игрека чернели от удивления, когда он видел слезы своей подруги.
«Что у тебя болит?»
Алевтине разонравилось кружить мужикам головы напрасной надеждой на любовные утехи, а у Игрека, напротив, голова шла кругом, когда он чувствовал себя победителем, хотя его победа была обеспечена еще на старте.
Бедняжка потеряла вкус к колдовству. Она знала великое множество таинственных заговоров, рецептов чудодейственных отваров, но к чему вся эта алхимия, когда все желанное достигнуто. Оно носит короткое имя: Игрек.
— Какая же ты ведьма! — подкалывал Алевтину злой мальчик. — Вегетарианка! Травоядное! — Ангел желал роковых страстей.
Алевтина поведала Игреку даже то, что скрыла от доктора Ознобишина: как летала на ведьмин шабаш, натерев тело зловонной мазью, приготовленной из яда столетней кобры и крокодиловых слез.
Долговязый ангел захлебывался щенячьим визгливым смехом, как от щекотки:
— Ты летала в ступе с помелом в руке?
— Я же не Баба — Яга! — пыталась улыбнуться Алевтина. — От мази все тело горит огнем, а потом сгорает и становится невесомым. Как пушинка. Ветерок подует — и ты воспаряешь…
Шаловливый ангел не верил ни слову своей возлюбленной.
— Что у вас творится на шабаше? Групповуха с чертями?
— Ну почему обязательно групповуха? — обижалась недавняя гетера. — Просто женщины развлекаются…
— Знаю я, как женщины развлекаются!
Знал Игрек только про необузданные любовные развлечения самой Алевтины.
Под уничижительный смех своего ангелочка Ведьма печалилась:
«Если дьявол — это падший ангел, то, может, и ангел — бывший дьявол?»
5.
Несмотря на помехи, чинимые Сизарю недоброжелателями, он приближался к пику своей потусторонней карьеры.
В бане Сизов свел короткое знакомство с телохранителем Коровко Альбертом. Заметив следы укусов на фаллосе дружбана, Сизарь грубовато пошутил:
— Что ж ты свое тело-то не хранишь?
Разомлевший после пива Альберт разоткровенничался с экстрасенсом:
— Кусачая, сука! — речь шла, конечно, о мадам Коровко.
* * *
— Ты не раскручен! — упрямо твердил Сизарю знакомый священник отец Никодим, у которого глюк время от времени просил рекомендации в семьи, где имелся свежий покойник. — Твой дар — дар Божий, а не диавольский, он не противоречит вере нашей православной…
— Тогда помоги раскрутиться, батя! — суетился душевнобольной Сизов. — Пообщаться с душой усопшего — дело богоугодное.
— Фифти — фифти! — кротко промолвил батюшка.
— Не понял!
— Когда поймешь, приходи, раб Божий… Ты кем крещен?
— Сизарь я.
— А на иностранца не похож. Когда Господь тебя вразумит, приходи.
Вразумленный раб божий Сизарь вскоре явился к отцу Никодиму.
— По рукам! — согласился глюк. — Тебе половина всей выручки от общения с бессмертной душой и мне половина.
Отец Никодим в задумчивости сунул указательный палец в нос. И произнес сакраментальное:
— Ты, раб божий, еще не раскручен!
* * *
Узнав от хранителя тела мэра, что мадам Коровко приказала долго жить, Сизарь уразумел: его час пробил.
Напросившись в дом скорби, глюк вступил в связь с душой новопреставленной Коровко.
— Что она говорит? — взволнованно выкрикнул вдовец Григорий Ильич.
— Она ничего не говорит! — строго ответил Сизарь.
Коровко приуныл.
— Бессмертная душа вашей супруги…
— Она бессмертная? — снова не сдержал волнения Коровко.
— Безусловно. Так же, как и ваша. Грешная душа вашей супруги…
— Она грешная?
— Так же, как и ваша! — осадил мэра Сизарь. — Ведите себя скромней! Она дает мне понять, что не простила пакость, которую вы учинили с черепом Засекина.
Мучимый раскаянием, Коровко застонал.
— И то, что вы пытались изнасиловать свою избирательницу на сцене…
В толстом теле мэра стали зарождаться рыдания, похожие на собачий лай.
— И то, что вы…
— Я понял! — пролаял Коровко.
— И то, что…
— Виноват! Грешен!
— Только, чтоб отомстить вам, она взяла в любовники Альберта!
Любопытствующая публика перестала дышать.
— В любовники — Альберта? — недоверчиво переспросил Коровко, подозревая, что души тоже могут безбожно врать, они ж человеческие!
Толпа скорбящих исторгла из своей среды преступного телохранителя.
— Раиса сама меня попросила… Я… А я… — жалкий лепет оправданья, как было сказано по другому поводу. Судьбы свершился приговор.
— Как мужчина Альберт великолепен… — неделикатно продолжал душеприказчик Сизарь, — но душа его пуста. Поэтому я не знала с ним высокого наслажденья… Из моих вещей отдайте ему нижнее белье…
— Зачем мне! — ужаснулся телохранитель, польщенный тем не менее признанием его мужского дара.
— Он хам… — обнародовал глюк душевные движения покойницы. — Я искусала ему член.
— Это правда? — рогоносец обратился к своему телохранителю.
Альберт со скорбным видом кивнул.
Коровко хотел, чтоб тот немедленно предъявил вещественные доказательства супружеской измены. Но сообразил, что сие в присутствии усопшей станет кощунством. Вдовец отдышался. И произнес громогласно, как на трибуне:
— Я прощаю грешную душу Раисы.
Сизарь сосредоточился, вник в последнее желание бессмертной души. И провозгласил:
— Благая весть! Душа Раисы прощает грешную душу Григория!
Обливаясь очистительными слезами, Коровко и Альберт обнялись.
* * *
На другой день отец Никодим сообщил Сизарю:
— Ты раскрутился. Сегодня одна душа сразу после отпевания желает тебе открыться.
— От богоугодных дел никогда не отлыниваю!
6.
Алевтина мечтала поразить воображение Игрека какой-нибудь дьявольской затеей. То, что все живое подле ведьмы жаждало плотской любви, давно уже не трогало Ангела. Жуликоватый Сизарь утверждал, что даже души умерших в присутствии вакханки изнемогают от вожделения.
Тина не верила свистуну. Она надеялась получить отдохновение от неутолимой любовной страсти хотя бы после смерти.
Вместо эффектного трюка у ведуньи вышел конфуз.
Праздник прощания с жизнью зачаровал Игрека. С похоронной процессией он последовал до кладбища. Дважды бедный глюк расставался с жизнью, но столь пышных церемоний не удостаивался. Роскошные похороны привлекли и Ведьму. Ей уже приходилось видеть гробы, обустроенные по последнему слову техники — с факсами и сотовыми телефонами. Новые русские ничем не отличались от язычников, клавших в усыпальницу лук со стрелами или меч. В прежние времена, правда, случалось, и жен клали к покойному мужу. Нынешние вдовы предпочитают оставаться на поверхности земли.
На сей раз в гробу покоилась дама, разодетая, как на бал. Безутешный супруг Коровко и в голове не держал залезть к ней в гроб.
Подле него со скорбным ликом присутствовал Альберт. Вездесущая кладбищенская молва провозгласила, что над гробом усопшей муж и любовник обнялись и простили друг друга.
Тронутая красивой легендой, Алевтина пробралась поближе к рыдающим мужчинам.
* * *
Жизнь оказалась красивей худосочных легенд.
Под звуки духового оркестра муж и любовник, обливаясь слезами, упали друг другу в объятия. Их поцелуй обнаружил страсть, владевшую обоими. Могучий язык Коровко проник в рот Альберта и стал там беззастенчиво хозяйничать.
Телохранитель, в свою очередь, будучи не в силах сдержать возбуждение, стал легонько поглаживать своего шефа пониже спины. Непристойный жест не укрылся от пытливых взоров скорбящих.
Мэр Коровко и сам не оставил без внимания мускулистую задницу своего телохранителя.
Лобзанья над гробом грозили закончиться непристойностью. Охваченные сладострастием, мужчины готовы были свалиться на покойницу. Тина, поняв, что она виновница умопомрачения, ринулась прочь. Беспечный Игрек, заливаясь хохотом, попытался ее удержать. Ведьма лишала его упоительного зрелища.
К разочарованию зевак, Коровко и Альберт очнулись, с недоумением воззрились друг на друга.
