— Разрешите опускать гроб в могилу? — на ухо вдовцу просвистел распорядитель траурной церемонии.
— Давно пора!
Кладбищенское непотребство не укрылось от взора полковника Судакова. Начальник Службы безопасности присутствовал на похоронах супруги мэра по протоколу.
Контрразведчик отметил: сразу после того, как двое молодых людей поспешно покинули церемонию, Коровко и Альберт опомнились.
Полковник послал капитана Сырова проследить за странной парочкой. Сам он остался на кладбище, а затем отправился на поминки.
Безумные ласки мэра с его телохранителем не повторялись.
1.
Той же ночью сделался пожар в четырехэтажном особняке Службы безопасности. Огонь занялся сразу с двух сторон, что исключало неисправность в проводке. Ничем не примечательный прохожий заметил с улицы пробивающийся в окнах огонь и побеспокоил охрану здания.
Очумевшие со сна охранники, осмыслив случившееся, впали в транс. Непритворное одурение снимало с них подозрение в злом умысле.
О том, что без поджигателя не обошлось, говорили во весь голос. Прохожий, разбудивший охрану, естественно, был арестован. В то, что он Герострат, никто не верил, но для предотвращения кривотолков следовало действовать, даже совершая при этом ошибки. Полковник Судаков принял решение совершить еще одну ошибку — арестовать всех охранников.
Городские обыватели сразу утихомирились. Поняли, что чекисты ушами не хлопают.
* * *
Еще до появления пожарных у пылающего особняка собралась вся Воробьевка. Контрразведчики отгоняли неорганизованное население подальше от места катастрофы, но запретить глазеть на пожар не могли.
Игрек привлек внимание полковника Судакова.
От восторга при виде всепожирающего огня юнец прослезился.
— Боже мой! — самозабвенно лепетал он. — Боже мой, какой класс!
Сергей Павлович Судаков в сердцах пообещал при случае отрубить мальчонке голову за кощунство.
Девица с горящими глазами бесстыдно жалась к охальнику. Она была счастлива его счастьем. С освещенным заревом пожара вдохновенным лицом шлюха (в чем Сергей Павлович не сомневался) казалась персонажем из какой-то оперы. Эпическое действо требовало пения, а не обыденной стертой речи.
Кто-то из сумасшедших, повинуясь естественному порыву, запел: «Эх, дубинушка, ухнем…»
Это уже было нарушением общественного порядка. По знаку полковника Судакова безумца увезли.
— Почему здесь столько сумасшедших? — раздражался Сергей Павлович.
— Потому что все с ума посходили! — откликнулся здравомыслящий созерцатель.
* * *
Иные из наблюдателей обнаружили свое безумие только при виде пожара. Их воодушевление сублимировалось в сексуальное возбуждение, совладать с которым они не могли. Мужчины и женщины, впервые увидев друг друга в гибельном пекле, взявшись за руки, скрывались под сенью дерев.
Пир во время чумы!
— Ты счастлив, мой миленький? — вопрошала Алевтина красного от жара Игрека.
— Чудо! Это чудо!
Судакову померещилось, что молодые люди улетели.
Так и вышло. Сделав два шага, Ведьма и Ангел упали в кусты.
Ошалевшая Люся глядела на огонь в одиночестве. Душевнобольные бесновались возле нее, но девушка их не видела. Она переживала то, что лишь один мужчина смог ей подарить, да и то всего однажды.
* * *
Доктор Ознобишин на пожар припоздал. Когда Сизов сообщил ему, что горит Служба безопасности, Иннокентий Иванович подумал:
«Симулирует шизофрению! Завтра же выпишу!»
Первой, кого доктор увидел на пожаре, была Люся. Упираясь спиной в дерево, она сползла на землю. Тело ее, изломанное судорогами, затрепыхалось на газоне.
«Эпилепсия! — удивился доктор. — Как бы язык не прикусила! Надо ей что‑нибудь вставить в рот».
Ничего непристойного Ознобишин не имел в виду.
* * *
Вылетев из гнезда, Кукушка с меланхолическим видом куковала, сидя на корточках. Ей казалось, что через огонь она прикоснулась к вечности.
Ознобишин насчитал, что кому-то Кукушка предрекла больше ста лет жизни.
— Кому ты столько накуковала? — в изумлении спросил Иннокентий Иванович.
— Всем! — Кукушка сделала широкий жест, обнимающий пространство. — Всему человечеству.
— Спасибо, — растрогавшись, проговорил психиатр от имени человечества.
2.
И себе самому Ознобишин не признавался в страхе, который овладел им при известии о пожаре: не его ли глюки запалили Службу безопасности?
Иннокентий Иванович опасался, конечно, не банальных поджигателей со спичками и канистрой бензина. Мог ли кто‑нибудь из его питомцев воспламенить контрразведку на расстоянии?
Таких талантов за ними не водилось, к сожалению.
— И вы тут, доктор? — со злорадством проговорил кто-то за спиной. — Наверно, неспроста?
Ознобишин обернулся.
Раскрасневшийся близ огня полковник Судаков пылал ненавистью… К кому? Не к тому ли человечеству, которому Кукушка предрекала долгие лета.
— Шел мимо, дай, думаю, посмотрю, что горит…
Прикинувшись простачком, Ознобишин почему-то стал оправдываться перед полковником, от которого получал деньги на исследования.
— Надеюсь, — многозначительно протянул Сергей Павлович. — Даже птица не гадит в свое гнездо!
— А мы разве… — когда два человека думали об одном и том же, Иннокентий Иванович поражался.
«Полковник думает обо мне лучше, чем я того заслуживаю, — признавался себе доктор. — Увы, у меня нет возможности нагадить в свое гнездо!»
Когда к полыхающей контрразведке подкатил черный «мерседес» Коровко, Сизарь поспешно вспорхнул с насиженного места.
— Григорий Ильич, она здесь!
— Кто?
— Душа вашей супруги! Погреться прилетела… Вдовец не скрыл раздражения:
«Нигде от нее покоя нет!»
— Пожар — это так эротично! — с придыханием шепнула ухоженная, дебелая дама лейтенанту Мухину.
Пограничник перевел на нее блуждающий взор.
— Вы со мной не согласны?
Мухе почудилось, что ярко — красные губы тетки охвачены пламенем.
— Чего?
— Пожар — это очень сексуально! — в нетерпении прикрикнула дама на увальня. — Огонь похож на любовь!
— Сколько невидимок… — потрясенно пробормотал Муха. — Почему их так манит огонь…
— Не слышу! Вы про что?
Невидящий взгляд пограничника прошел сквозь даму.
— Они такие прыткие, вездесущие…
— Вы про сперматозоиды?
— Невидимки…
— Зачем вам их видеть! — дама потеряла терпение. — Вы что, с микроскопом сексом занимаетесь! Не нужно думать о всякой чепухе! Считайте, что их нет!
— Они есть… их много… Они меня узнали…
— Вы сумасшедший! — дама с опаской отпрянула от пограничника. И наткнулась на Сизаря. — Пожар — это так эротично!
— Даже души умерших занимаются сексом на пожаре!
Дама и от этого глюка испуганно отпрыгнула: сплошные безумцы!
— Оставьте меня в покое! — завопил Муха. — Я не ваш! Меня все видят! Меня можно руками пощупать! Нет, я не невидимка! Я могу пощупать кого захочу, а вы нет! — вряд ли пограничник понимал, что хватает докучавшую ему расфуфыренную тетку.
Дама завизжала в ужасе:
— Пошел вон, козел!
— Видали! — торжествовал Муха. — А теперь вы ее схватите!
Теткина пощечина показалась пограничнику нежней поцелуя.
* * *
Волны теплого воздуха от пожара докатились до двух обнаженных тел, белевших в кустах.
Алевтина чувствовала, что каким-то образом причастна к празднику огня, восхитившему ее любимого.
«Если б я была настоящей ведьмой, — горько вздыхала Тина, — каждую ночь устраивала бы ангелочку такие костры!»
Когда влюбленные, охваченные непереносимым вожделением, упали на землю, девушка вновь испытала волшебное состояние: переселения душ. Произошло это почти сразу после слияния тел. От обычного оргазма случившееся было так же далеко, как свободное падение в воздухе от прыжка с парашютом. Всякий раз, когда подобное происходило с Ведьмой, она замирала от страха:
«Сейчас разобьюсь!»
Пожар обострил все ощущения. И свободного падения тоже.
Безмолвные тени зрителей соснами качались над обнаженными телами, возбуждаясь от зрелища чужой любви. Алевтина и Игрек не удостаивали их вниманием.
«Какое счастье — сгореть вместе с моим ангелом в огне! — блаженствовала Ведьма. — Очистительный огонь… Кажется, я уже обуглилась изнутри…»
* * *
Плаксивый детский голосок совсем рядом поднял стыдливую Ведьму с земли. Ребенку не следовало видеть оргию. Во всем, что касалось детей, Алевтина была девушкой строгих нравов.
Вакханка опустила глаза на своего любовника. И обомлела.
