Ознакомительная версия.
— Нет, — буркнула подруга, — хотели бы убить, били бы сюда! — Она ткнула мне в шею. — А тебя элементарно оглушили.
И она взялась за телефон:
— Алло? Отделение? Здравствуйте! Говорит Таисия Алексеевна Лапкина… Да… Лапкина. Почему «опять»? Да не украли… Нет, я не по поводу убийства, я по поводу соседки, Митрофановой Светланы Сергеевны. Да… Какого еще дяди племянница? Вы что, издеваетесь? — Я увидела, что лицо у подружки сделалось пятнистым, как камуфляжная куртка, только красно-белого колера. — Я издеваюсь? Да к ней ночью ворвались… Нет, ничего не украли… А я откуда знаю, они не сказали… Чем воспользовались? — Тайка покосилась на меня. — Нет, этим не воспользовались. Как чего? Чтобы вы пришли, вы же милиция… — и, вздрогнув, отпрянула от телефона. — Себе санитаров вызови, козел! — бросив трубку на рычаг, в сердцах добавила Мегрэнь.
Мы тихо сидели на кухне, сложив ладошки на коленочках и поминутно вздыхая. Трогать стоявшую посередине стола бутылку Мегрэнь не разрешила, самоуверенно утверждая, что добьется соблюдения законности и заставит снять с нее отпечатки пальцев.
Звонок в дверь заставил нас вздрогнуть, но Мегрэнь тут же зацвела и лихо подмигнула:
— Я говорила, придут, куда денутся?
На пороге стоял Ринат и вид имел измученный и печальный.
— А где все? — удивилась Мегрэнь и даже заглянула ему за спину.
— В трубе, — нелюбезно отозвался участковый и без приглашения вперся в кухню.
— Ноги вытри! — басом сказала Тайка, сломав брови на переносице.
Но участковый был не из пугливых. Не обратив внимания на грозный вид подруги, он плюхнулся на табурет и подпер подбородок кулачком:
— Ну?
— Баранки гну, — ядовито проблеяла Тайка. — Ты почему на происшествие один пришел?
Ринат поднял на нее воспаленные глаза и с сердцем сказал:
— Послушайте, меня из-за вас уволят, ей-богу… Говорите, в чем дело, или я за себя не отвечаю…
Я вздохнула, рассказала, предъявила шишку, вазу и даже оставленную ею на полке свежую царапину.
— И ничего не пропало?
— Нет, — ответила я и расстроилась. Всем бы больше понравилось, если бы вынесли полквартиры.
— И полный порядок?
— Полнейший. Если не считать шишки в полголовы, треснутой вазы и выпитого коньяка…
— А коньяк, значит…
— Я не пила… — И все началось заново.
В результате Тайке удалось-таки всучить упорно отбивавшемуся Ринату пустую коньячную бутылку, добившись честного слова, что он отдаст ее на экспертизу. После этого участковый живо ретировался, что в принципе было на него не похоже. Но последние деньки, видно, доконали даже его.
— Слышь, Свет, я чего пришла-то… — вспомнила Мегрэнь, задумчиво глядя в окно, за которым уже начинало темнеть, — помоги мне в квартире убраться, а?
Когда мы с Мегрэнью закончили наводить порядок, за окном уже было хоть глаз коли. Смачно хрустнув суставами, подружка выпрямилась и пробормотала:
— Господи, неужели все?
— Да вроде бы… — устало откликнулась я, с размаху плюхаясь в кресло. — Ой!
— Ты чего? — полюбопытствовала Тайка, а я извлекла из-под своей пятой точки пестрый полиэтиленовый пакет.
— Не заметила да села… Тайка, это ж папка Татьяны Антоновны! Как она здесь оказалась? Ты же ее…
Мегрэнь призадумалась, с сомнением разглядывая мою находку.
— Так я вроде отнесла… Светик, ты чего, и правда, думаешь, я помню, что тогда делала? У меня про вчерашнее в голове, муть какая-то, как квас с осадком. И знаешь… как-то все это… жутко неправильно…
— В каком смысле?
— Ну… и то, что случилось, и папка эта дурацкая… И что я ее не отдала вовремя… И вообще…
— Послушай, — сердито прервала я, — только давай не будем заниматься самобичеванием! Здесь никто ничего заранее не знал! И папка совершенно ни при чем! Не думаю, что ты могла бы этой папкой что-нибудь изменить. Тем более что мы даже не знаем, что там.
Впрочем, это было не совсем верно. И я, и Тайка много раз видели у Татьяны Антоновны эту старую коричневую папку со шнурками. В ней лежали какие-то бумаги, преимущественно старые фотографии, и я сама пару раз видела, как Татьяна Антоновна их рассматривает. После этого она становилась немного печальной и отрешенной, что неудивительно, ведь фотографии были совсем старыми, и, скорее всего, тех, кто на них запечатлен, давно уже нет в живых. Мы с Тайкой никогда не интересовались содержимым коричневой папки, сама Татьяна Антоновна нам ничего не показывала. Лишь однажды, когда я принесла ей из булочной свежего хлеба, она, грустно улыбнувшись, кивнула в сторону лежащей на столе раскрытой папки:
— Здесь все, что у меня есть…
Я тоже улыбнулась в ответ, отдала батон и ушла, а после и думать об этом забыла. А пару лет назад Татьяна Антоновна попросила Тайку снять в банке ячейку и отнести туда папку на хранение. Конечно, Тайка удивилась, но просьбу выполнила, хорошо понимая, что Татьяна Антоновна уже давно достигла того почтенного возраста, когда любые, даже самые нелепые идеи кажутся вполне логичными.
— Она боится, что ее обворуют, — сообщила подружка, направляясь арендовать ячейку. — Правду сказать, я еще не встречала ни одной старушки, которая бы этого не боялась. Ладно, теперь пусть спит спокойно.
Боялась Татьяна Антоновна воров или нет, было неизвестно, так же как и то, что подвигло ее на этот шаг.
За это время она несколько раз просила меня или Мегрэнь принести ей папку на пару дней, а потом отдавала обратно. Три недели назад Татьяна Антоновна брала и относила в банк свое сокровище сама, а в прошлый вторник попросила об этом Тайку. Подружка папку из сейфа вынула, а вот передать уже не успела…
— Тай, может, глянем, чего мы все время туда-сюда таскали?
— Нет, — назидательным тоном отозвалась Мегрэнь, но я почувствовала в ее голосе некоторую слабину и поднажала:
— Может, там что-то важное? Ну, для следствия…
Тайка посопела, повздыхала, глянула на меня сурово и взяла папку в руки.
Потрепанная тесемка долго не поддавалась, отчаянно сражаясь за последнюю тайну своей хозяйки, но против Мегрэни никому еще не удавалось устоять. Сдалась наконец и папка, и Тайка распахнула картонную обложку. Движимые любопытством, мы с Мегрэнью славно приложились лбами, склонившись над столом одновременно.
— Ну? — Я вытянула шею и увидела сверху ворох старых потрепанных фотографий.
Мегрэнь взяла в руки верхнюю и вдруг нахмурила лоб:
— Да это ж… я…
— Ух ты, какая мордастая! — умилилась я. — А это Зинаида Кирилловна?
На фото и впрямь была Тайкина бабушка Зинаида Кирилловна, а на коленях у нее сидела пухлая малышка со щеками, вываливающимися из шапочки. Подобных фотографий было еще штук десять, на одной я даже узнала себя. Я сидела в песочнице, на голове красовался огромный бант, и вообще я выглядела чрезвычайно мило.
— Рот-то разинула, — покачала головой Мегрэнь, — того и гляди, совок проглотишь…
Я отобрала фотографию и обозвала Мегрэнь дурой.
— А это совсем старая фотка, — тут Мегрэнь вытащила большую черно-белую фотографию на толстом картоне, покрытом замысловатыми вензелями. — Гляди, красота какая!
Фотография и правда была замечательной, аккуратной и четкой, не то что нынешние скороспелки. Фотограф вложил в нее и труд, и душу, поэтому с чистой совестью мог поставить на ней свои инициалы.
— Мастерская Иванкина… — прочитала Мегрэнь выпуклые вензеля в верхнем левом углу. — Москва, тысяча восемьсот девяносто второй… Надо же… Интересно, а это кто?
На фото была запечатлена элегантная пара. Холеный мужчина в темном сюртуке сидел, закинув ногу на ногу, на массивном стуле с витыми ножками. Рядом, положив ему на плечо руку, стояла молодая красивая дама в длинном платье и большой шляпе с перьями.
Тайка перевернула фотографию.
— Флигель-адъютант… — с трудом разобрала подружка полустертую надпись на обратной стороне, — Его Императорского Величества… Ну надо же… Георгиевский Савелий Сергеевич… с супругой… Это родственники. Гляди-ка, прямо вылитая Татьяна Антоновна. Может, это ее мама?
— Вряд ли, — усомнилась я, — им здесь лет по тридцать, не меньше, тогда Татьяне Антоновне уже за сто лет было бы… К тому же мужчину зовут Савелий, а не Антон. Наверное, бабка с дедом.
Тайка кивнула и, задумчиво разглядывая фотографию, протянула:
— Похоже, не из бедных… Вон на мамзели жемчуга какие… Смотри, а серьги-то… не те самые?
Я пригляделась:
— Да так не разберешь… Похожи, конечно…
Одним словом, увлеклись мы с Тайкой не на шутку.
Нашли еще несколько таких же старых фотографий. На одном портрете Савелия Сергеевича имелась надпись: «Властительнице сладких грез с надеждой». На другой фотографии был большой белый дом с колоннами, утопающий в ухоженной зелени, — вероятно, загородная усадьба. На широких ступенях полукругом расположились несколько человек. Мужчины в дорогих сюртуках, женщины в нарядных светлых платьях и с кружевными зонтиками в руках. Среди них я сразу опознала даму с первой фотографии. Она сидела чуть слева в кресле, Савелий Сергеевич стоял за ее спиной. В центре на плетеных креслах сидела пожилая чета — строгий старик с аккуратной седой бородкой и, вероятно, его супруга. С обратной стороны фотографии карандашом написано: «Вельяминово. Георгиевский Сергей Савельевич с супругой Полиной Карповной». Даты не было, внизу еще была какая-то приписка: «…по случаю… торжеств…», но точно разобрать не удалось.
Ознакомительная версия.
