Отвалившись от спинки стула, Михал Ольшевский опять схватил в руки «Перечень» и принялся снова перечитывать его. Память у молодого искусствоведа была прекрасной, а последние десять лет жизни он только и занимался тем, что старательно изучал все доступные материалы по интересующему его вопросу: антологии и книги по искусству, статьи и публикации в газетах и журналах, наших и заграничных. Отказывая себе во всем, все имеющиеся средства, каждый грош вкладывал в покупку специальной литературы и в поездки по музеям и художественным галереям Европы. Можно смело сказать — в своей области Михал Ольшевский был очень знающим специалистом. А благодаря редкой памяти он накопил массу сведений. Знал, что из предметов старины находилось в польских музеях и частных коллекциях до войны, что разграблено и вывезено в войну, что попало в музеи за рубежом, а что навеки пропало.
И вот теперь Михал Ольшевский с потрясающей ясностью понял: ни один из перечисленных в «Перечне» шедевров нигде не появлялся. Ни один! Никогда! И нигде, не только в Польше. Произведения искусства такого класса, а также эти редкие монеты не могли бы промелькнуть незаметно. А ни об одном из них Михалу не встретилось никакого упоминания.
Завещанные Зофьей Больницкой сокровища не были тщательно подобранной коллекцией, а просто случайно собранные редкости, драгоценности, монеты, которые десятилетиями подбирали, копили, хранили самые разные люди, наверняка не любители-коллекционеры. И если такой клад попался кому-то в руки, вряд ли он остался в целости. Если достался обыкновенному человеку, не коллекционеру, тот наверняка продал бы что-нибудь ради денег. Если достался коллекционеру — тот наверняка обменял бы что-нибудь на нужный ему экспонат…
Глядя в раскрытое окно на ночное небо, по которому весенний ветер быстро гнал облака, молодой человек попытался наконец четко сформулировать вывод, к которому пришел после ознакомления с этими старыми документами: все эти невероятные сокровища до сих пор лежат спрятанными там, где спрятал их старый нотариус Варфоломей Лагевка, выполняя волю своей клиентки Зофьи Больницкой, урожденной Хмелевской!
Понадобилось не менее получаса на то, чтобы Михал Ольшевский вновь обрел способность здраво рассуждать. Гигантская, всепобеждающая радость окрыляла и вдохновляла на подвиги. Наличие каких-то там наследников Михал пока не брал в голову, с ними потом всегда можно будет договориться, может, что в музей продадут, а уж в том, что разрешат сфотографировать сокровища, позволят их описать, короче — предоставят возможность ознакомить с ними весь мир — и сомневаться не приходится. Главное — наконец в их многострадальной стране появятся такие памятники декоративно-прикладного искусства, такие шедевры ювелирного дела, каких ни в одном зарубежном музее не увидишь!
Итак, остановка за малым — отыскать эти сокровища. Наверняка, спрятаны они надежно, иначе бы не сохранились до сих пор. Где же старый нотариус Лагевка мог спрятать доверенные ему сокровища? Наверняка где-то закопал. Михал прикинул размеры клада — получился ящик, напоминающий формой и размерами вот этот большой стол. Что ж, сундук таких размеров вполне можно закопать, известны клады и более габаритные, но вот где его закопали?
И Михал Ольшевский вновь, уже в который раз, принялся перечитывать доставшиеся ему старинные бумаги, пытаясь отыскать в них хоть какое-нибудь упоминание о месте нахождения сокровищ. Тщетно. Перетряхнул все до одной бумаги — нигде ни намека. Остался лишь большой запечатанный конверт. Мололодой искусствовед ни за что не позволил бы себе его вскрыть, если бы печати оставались целыми, но злосчастная алебарда их сломала. А конверт, возможно, представляет последний шанс…
Михал взял в руки конверт, и опять долг ученого и совесть честного человека заставили его заколебаться. Коль скоро все эти сокровища переданы на хранение нотариусу и нигде не упоминается об их местонахождении, значит, именно в завещании все сказано. Завещание же положено вскрывать после смерти завещателя, только в присутствии нотариуса и наследников. Хотя… Хотя нотариус Лагевка и без вскрытия конверта знал, гда хранится клад, ибо сам получил его от завещательницы. И сыну, по всей вероятности, устно передал тайну. А клад во что бы то ни стало надо найти! Нет, прочь сомнения, это и в самом деле последний шанс!
Михал огляделся и с удивлением обнаружил, что уже глубокая ночь, а в кабинете горит настольная лампа. Значит, сам же ее и зажег. Итак, за дело!
Внутри конверта оказалось два завещания и акт, составленный нотариусом.
Михал развернул первый попавшийся под руку документ. Некий Казимеж Хмелевский дня 7 августа 1874 года от Рождества Христова завещал настоящим все свое состояние ясновельможной панне Катажине Больницкой, дочери Влодимежа и Зофьи, или потомкам названной панны Катажины. Дальше шло перечисление того, что именно наследовала Катажина Больницкая. Поскольку упоминались мельницы, хутора и прочая недвижимость, Михал не стал терять время, отложил в сторону неинтересный документ и взялся за следующий. Ага, вот то, что он искал! Снова конверт, поменьше, опять запечатанный, а на нем строгая надпись: «Вскрыть после смерти Катажины Войтычковой, урожденной Больницкой».
Мельком подумав о том, что теперь-то эта Катажина уж наверняка умерла, Михал решительно сломал печать и впился глазами в текст. Нижеподписавшаяся Зофья Больницкая, урожденная Хмелевская, в здравом уме, хоть и не совсем здравом, по причине возраста, теле, завещала настоящим все свое громадное состояние Паулине Войтычко, старшей дочери Катажины Войтычковой, урожденной Больницкой, вышедшей вопреки воле родителей замуж за Антония Войтычко. Наследство состояло из нескольких частей. Во-первых, приданое вышеупомянутой Катажины, которого ее лишили после побега из родительского дома и выхода замуж за нежелательного родителям кандидата. Во-вторых, имущество, завещанное Катажине или ее наследникам ее дядей, Казимежем Хмелевским. В-третьих, состояние, оставшееся после кончины сестры пани Зофьи, графини Марии Лепежинской. В-четвертых, личное состояние пани Зофьи Больницкой в виде драгоценностей, редкостей, старинных вещей и одного портрета кисти итальянского художника. Недвижимость, завещанная Катажине Войтычко или ее старшей дочери Паулине состояла из четырех хуторов, двенадцати мельниц, бесконечных десятин леса с двумя лесопилками, одного винокуренного и двух пивных заводов. Что касается последних, оказывается, доставку хмеля обеспечивал русский купец Федор Васильевич Кольцов, с которым было подписано особое на этот счет соглашение. Михал Ольшевский припомнил, что данное соглашение уже попадалось ему среди прочих документов. Наверняка оно перестало действовать уже после первой мировой войны…
Михал продолжал свое захватывающее чтение. Он узнал, что денежная часть наследства вложена во всевозможные доходные предприятия. Имелись и наличные — те самые пятнадцать тысяч рублей золотом. Что же касается ювелирных изделий, драгоценных предметов старинного прикладного искусства, золотой и серебряной посуды и пр., фигурирующих в «Перечне», то все они сложены в деревянный сундук, окованный железом, и переданы на хранение исполнителю данного завещания, нотариусу Варфоломею Лагевке вместе с ключами. Названный хранитель обязуется во имя Божие беречь порученные ему сокровища, принимать все меры для их безопасности. Сверх того, Зофья Больницкая обязала того же нотариуса осуществлять контроль и над завещанной ее дочери недвижимостью, над всеми этими хуторами, мельницами и прочими лесопилками до того момента, когда они будут переданы наследникам в соответствии с последней волей завещательницы. И еще раз подчеркивалось — непременным условием передачи наследства является смерть Катажины Войтычковой. Наследница, ее старшая дочь Паулина, не имела права ничего унаследовать при жизни матери. Очень небольшую часть £воих богатств пани Зофья Больницкая завещала единственному оставшемуся в живых сыну Богумилу Больницкому — без всяких условий и ограничений.
Дочитав в превеликом изумлении до конца это необычное завещание, Михал Ольшевский узрел подписи двух свидетелей: Дамазия Менюшко и Франтишека Влукневского. Кажется, фамилия Влукневский ему уже где-то встречалась..
Порывшись в документах, Михал быстро отыскал два упоминания о Влукневбком. Нотариус Лагевка-младший управлял имуществом пани Зофьи с помощью Божией и Антония Влукневскога Наверное, это сын Франтишека. И второе упоминание: «Паулина Влукневская, урожденная Войтычко». Из этого следовало, что наследница пани Зофьи Паулина Войтычко вышла замуж за одного из Влукневских, судя по дате, за сына Франтишека Влукневского, может быть, как раз Антония. Франтишек Влукневский был одним из свидетелей, знал содержание завещания, ничего удивительного, что постарался женить сына на старшей дочери Катажины, наследнице сказочных богатств.
