А где у вас ресторан? Хочешь коктейль?
— Утро раннее, — напомнила Рита, еле переставляя ногами.
Ужасные догадки играли в салочки, перескакивая друг через друга, стараясь оказаться первыми. Рита храбро гнала их из головы, хотя заподозрила, что это была трусость.
— Как отдыхаешь?
— Так отдыхаю, аж устала, — честно призналась Рита. — Кто с вами приехал?
— Олежка твой любимый, — весело перечислял Ковылев, — и Никита. Может, тебе молочный коктейль заказать? А мороженое?
— Да закажите уже, — разрешила Рита, понимая, что он не отстанет. Но, как известно, от нее-то тоже отделаться сложно: — А кто у нас Никита?
Ковылев необычно игриво подозвал официанта и сделал заказ. Его настроение должно было передаться окружающим, но на Риту оно не действовало. Девушка, напротив, была слишком серьезна.
— Банкир. Деньги привез. Что ты переживаешь, дорогая моя? Мнительная стала.
— Что-то подсказывает мне, что не зря Елена боялась.
— Может, и не зря.
— Она его боялась? Этого человека? Никиту?
Догадываясь о самом страшном, Рита в панике подскочила, но Ковылев резко схватил ее за руку и потянул обратно в кресло. Взгляд его искрил металлической стружкой раздражения. Но он справился с порывом слабости. Взял себя в руки и ласково проговорил:
— Рита, ну кому она нужна?
— Я вам не верю. Вы лжете. Зачем вы привезли сюда телохранителя Красновых?
— Что ты болтаешь? — пренебрежительно махнул на нее Ковылев. — При чем здесь Красновы?
Рита устало откинулась на спинку дивана, закрыла лицо руками и прошептала:
— Я узнала его. Я фотографировала на полигоне, фотографии у вас на флешке.
Ковылев равнодушно пожал плечами:
— Ну какая разница, Риточка? Ну работает Никита на Красновых. Ну и что теперь?
— Он не банкир. Сегодня утром он чуть не сбил ее на машине.
— Дорогу надо внимательно переходить, — поучительно заметил Ковылев.
Рита в панике округлила глаза. Она перестала понимать своего начальника. Точнее, все было совсем наоборот. Она стала понимать начальника. Он превратился в настоящего монстра, которому неинтересна, безразлична человеческая жизнь. Он сам привез сюда человека, который пытался сбить Елену. При этом он все это прекрасно знал еще до того, как Рита ему позвонила. Он позволил шкафоподобному мужчине подняться в номер хрупкой напуганной женщины. И что он в паре с трусливым Олегом сейчас сделают с ней, известно одному богу.
Ее бросило в жар. Вот теперь-то стало понятно, что Рита виновата в неприятностях Елены Даниловой. Нет ей оправдания. Она сообщила Ковылеву о своем информаторе.
Она возмущенно выдохнула:
— Что вы собираетесь с ней сделать? Убить?
— Риточка, ты что? — он развел руками. — Вокруг столько свидетелей. Подумай сама, кто будет ее здесь убивать?
— А кто вас остановит, когда вы погрузите ее в свою машину и вывезете… на карьер.
Ковылев устало выругался. Наигранность веселья улетучилась. Он вздохнул и пояснил:
— Ни я, ни Олег ее даже пальцем не тронем.
— Для этого приехал Никита. — Она обреченно сложила руки. — Я прошу вас, остановите это.
— Если бы я мог, Риточка. Но светофоры не я переключаю.
— А кто? Кто дал указание убить Елену Данилову?
— Спроси это у Краснова-старшего или младшего.
Она не могла больше вести неконструктивные переговоры. Ее миссия была выполнена. Информация получена. Картинка сложилась. И что ей теперь со всей этой кашей в голове делать?
Она медленно, но твердо проговорила:
— Не ожидала от вас такого. — Встала, гордо, стараясь не показывать своего раздавленного состояния, вышла из-за стола и, ускоряясь с каждым шагом, помчалась в номер Елены Даниловой.
Она боялась не успеть. Она боялась, что придет поздно. Поздно — это когда ничего нельзя исправить.
Она боялась смотреть в глаза женщине, которая пострадала из-за нее.
Она пробежала холл, поскользнулась на плитке, чуть не упала. Устояла. Вбежала на лестницу. Держась за перила и перескакивая через ступеньку, неслась вверх. От страха она забыла, на какой этаж нужно подняться. Проскочила. Вспомнила. Спустилась. Забежала в коридор. В голове стучала мысль, разбавленная страхом: «Ты сама во всем виновата!»
Она боялась опоздать. И опоздала. Все уже закончилось. Без нее.
И ничего не изменить!
* * *
Сергей больше не мог слушать щебетание Леры. Чувство обмана продолжало глушить. Нет, конечно, он много думал всю ночь и пришел к мысли, что сам был слепцом.
Если бы он хотел видеть, он бы все заметил. И Лерины похождения с его другом. И рестораны, и поездки, и сопровождение Николая по магазинам, когда у самого Сергея не было времени и желания (второе чаще отсутствовало). Всю ночь он ругал себя, что не смог распознать обман. Хотя всю жизнь считал, что владеет интуицией, как мастер ювелирного дела — надфилем. Гордился тем, что филигранно использовал ее, и она, кстати, не раз его выручала. А на самом деле все оказалось намного грубее и примитивнее. Он, как пассажир электропоезда, двигался в нужном направлении, не попадая в ямки на дорогах, ухабы и крутые повороты. Потому что всего этого нет на железной дороге его жизненного пути. Так он думал. И ошибался. Все это было, только он не хотел этого замечать. Проблем ему хватало на работе. Он их устранял, обходил, объезжал и избегал. А дома и в семье старался быть в безопасности и любви. И был. Потому что не видел настоящего обмана.
Всю ночь он старался осмыслить свое положение, найти оправдание Лере. Но, видимо, плохой из него судья, потому что личные эмоции перевешивали на чаше весов в сторону обвинения.
Ближе к утру он понял, что обманул сам себя. И оправдания себе не нашел. Мало того, что судья из него плохой, так и адвокат не лучше. И виной всему оказалась совесть (хотя категорически считал, что это воспитание).
Этой ночью все законы человеческой души были перечеркнуты (зря кто-то старался их писать легким почерком по воздушным облакам). Интуиция оказалась выборочная, взгляд — туннельный, чувства — преданы, сердце — разбито. И как-то от этого становилось еще больнее.
Ближе к утру он проиграл борьбу с самим собой. Смирился и договорился с совестью, чтоб замолчала.
Но сегодня его глушил обманчивый голос. Лера щебетала, не останавливаясь. Ее певучий ласковый голос с наигранными нотками мажор, с бодрой радостной окраской не мог обмануть его чувства. Они скрежетали металлом в ушах. Больше ничего не было слышно.
Он недовольно встал из-за стола. Оставил Аню в полном одиночестве. Вернулся в номер. Здесь оглушала тишина. Она была везде. В номере. На балконе. В голове.
Он прошел в ванную и оперся о раковину. Из зеркала на него смотрел одинокий мрачный мужчина. Это он сам. Да, он одинок. Да, он
