– Вот, Эжени, – Кристиан появился рядом так внезапно, что Женя вздрогнула. – Твоя вода.
Он протянул бутылочку. Холодная минералка комом бухнулась в желудок, и легче от этого не стало ни на йоту.
– Крис, ну вот что, что она могла наговорить?!
– Мы разберёмся с этим, дорогая. Садись, – он распахнул пассажирскую дверь.
– Спасибо. Нет, ты знаешь, а я сама ей позвоню! – Женя приземлилась на сиденье и достала из сумочки телефон. – Наговорила она там… вот ведь, а!
Кристиан сел за руль, но машину так и не завёл.
Гудки в трубке тянулись мучительно долго. Так что пришлось зайти с другой стороны – позвонить на ресепшен и попросить соединить с управляющей отелем. Женя надеялась, что не придётся представляться, но без этого, увы, не получилось. Хорошо, что сегодня дежурил Люк, который не стал задавать лишних вопросов.
Наконец, Моник взяла трубку.
– Слушаю! – прозвучало отстранённо и по-деловому.
– Моник, привет, это Эжени…
– О, здравствуй! Как ты себя чувствуешь? – Тон голоса мгновенно изменился. Теперь казалось, что бывшая подруга говорит вкрадчиво, осторожно взвешивая каждое слово.
«Может у меня и правда паранойя?» – промелькнула мысль, а следом за ней сразу же вторая, ворчливым голосом Макса: – «Как известно, даже если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят!»
– Спасибо, всё в порядке! Меня уже выписали…
– Это замечательно!
– … а ещё меня уволили из музея, ты уже в курсе?
Моник тяжело вздохнула.
– Конечно, я знаю, Эжени. Видела бумаги, и Фабрис говорил… Мне очень жаль. Поверь, мы с ним пытались убедить мсье Роше, что… – она замялась. – Одним словом, он был непреклонен.
От того, как она мимоходом упомянула Эдуара, у Жени мурашки побежали по плечам.
«Так это он настоял на моём увольнении? Или Моник снова мне врёт?»
– А ещё я была в полицейском участке, общалась с комиссаром Салазаром. – Женя покосилась на Кристиана и тот одобрительно кивнул – мол, давай, прижми её. – Знаешь, что он мне заявил?
– О… – по возгласу было непонятно, что Моник имеет в виду. – И что же?
– Оказалось, моя версия событий… тех, из-за чего произошёл пожар в башне… отличается от той, которую сообщила ты!
В конце фразы нервы Жени сдали, и последние слова она практически выкрикнула. Кристиан тут же взял её за свободную руку, призывая не паниковать. А в трубке воцарилось молчание. Наконец Моник успокаивающе произнесла:
– Мне жаль это слышать, Эжени. Не расстраивайся, пожалуйста. В этом нет ничего позорного или стыдного, если ты видишь вещи немного по-другому. Не так, как все остальные. Со временем всё наладится, нужно только следовать рекомендациям специалистов.
Женя нервно хихикнула.
– Каких ещё специалистов? По вранью?! Моник, я думала после твоих откровений в башне меня уже ничем не удивить. Но теперь мне даже интересно, что ты наплела комиссару?
Француженка вздохнула и, чётко произнося слова, словно разговаривала с ребёнком, сказала:
– Описала всё, как было, Эжени. Как я заметила, что дверь в башню открыта, поднялась на третий этаж и увидела, как ты чертишь эту чёртову пентаграмму на полу и бормочешь что-то про приворот, про вечную любовь. Извини, но я не могла прикрыть тебя. Не в этот раз. Пожар – это слишком серьёзно. Могли пострадать люди. Не понимаю, как я раньше не замечала, что твой интерес к мсье Роше вышел за профессиональные рамки.
– Что? – еле слышно прошептала Женя.
Она просто не верила своим ушам.
– Да, Эжени, прости, но твоя одержимость Эдуаром вызывает серьёзные опасения. Все эти странные ритуалы… Я думала, что ты шутишь. Но приносить в жертву мышей, чтобы вызвать романтический интерес мужчины? Серьёзно?!
– Какие ритуалы?! – взвилась Женя. – Причём здесь мыши! Я сама перепугалась, когда обнаружила их в комнате. Да ещё и на подушке. Теперь, впрочем, понятно, что ты и к этому свою руку приложила, да, дорогая подруга?
– Эжени, я клянусь тебе…
Француженка попыталась что-то сказать, но Женя её перебила.
– Может ещё скажешь, что и валерьянку не ты мне подменила? – горько усмехнулась она в трубку. – Я всё знаю, Моник. В больнице сделали анализ крови, и нашли следы психотропных веществ!
– Валерьянку? Ты о чём, Эжени? Я не понимаю… Не знала, что ты принимаешь какие-то лекарства, – она сделала паузу, словно размышляя. – Хотя теперь это многое объясняет, да…
– Господи, какая же я идиотка! После всего, что ты сделала, снова поверила тебе. Наступила на те же грабли! Ты же сама пришла ночью в мою палату и умоляла, чтобы я не выдавала тебя! Плакала, как тебе важна твоя карьера, и что в твоём положении нельзя терять работу!
– В моём положении? – с недоумением переспросила Моник.
– Да. В твоём. Беременном. Положении. Или про ребёнка от Эдуара ты тоже наврала?
В трубке воцарилось молчание. Женя даже проверила, не прервалось ли соединение. Но нет, таймер отсчитывал минуты их разговора. Странного, мерзкого разговора, который пошёл не по плану.
Наконец раздался голос Моник.
– Знаете, мадам Арно, с меня довольно. Я изо всех сил старалась вам помочь, по-дружески войти в ваше положение, – отчеканила она. – Но вижу, что все мои усилия пошли прахом. В ответ я раз за разом получаю лишь упрёки и оскорбления. Но больше я терпеть не намерена! Прошу вас впредь мне не звонить или же ограничиться исключительно деловыми вопросами, если таковые возникнут. Всего доброго!
И в трубке раздались короткие гудки.
– Кристиан, она…
Женя ошеломлённо уставилась на брата, который слышал весь диалог по громкой связи. Нужные слова никак не приходили, потому что сказать хотелось так много, но опустошение и обида горечью жгли язык. Под стать настроению небо набухло хмурыми тучами, ветер гнал пыль по мощёным брусчаткой тротуарам, а на стекло автомобиля упала первая капля дождя. За ней вторая, потом третья.
– Поедем домой, – тихо сказал Кристиан, – я заварю чай, и мы всё обсудим в спокойной обстановке. Во всём разберёмся.
«Сомневаюсь…»
Женя скептически хмыкнула, но потянулась за ремнем безопасности. С третьего раза попала в крепление и, подергав его, раздражённо произнесла:
– И как меня выпустили только из участка! Если я во всём виновата оказалась, съехала с катушек и, дико хохоча, подожгла башню, то надо меня сразу в психушку сдать! Или что тут у вас во Франции? Где чокнутых запирают?!
С каждым словом её голос набирал громкость. А последнее предложение Женя и вовсе выкрикнула, сжимая кулаки.
Кристиан бросил на неё короткий взгляд и повернул ключ зажигания.
– У комиссара два свидетеля произошедшего, – рассудительно произнёс он через некоторое время. – И оба говорят разное. Полагаю, он должен сначала выяснить, чья версия верна. А уж потом… принимать меры.
– Как у тебя всегда всё просто, – буркнула Женя, отворачиваясь к окну.
Ей было стыдно за свою вспышку. Но ещё сильнее ощущалась горькая обида и глухая, беспросветная безысходность. Словно она заперта в комнате, совершенно одна, в ловушке, и стены медленно сдвигаются внутрь, грозя раздавить её, как таракана.
– Ассам, – внезапно произнёс брат, выруливая с парковки.
– М-м-м?
– Ассам подойдёт лучше всего. Поскольку большую часть урожая в Ассаме собирают в период дождей, этот чай называют чаем дождя. Погода сегодня располагает. Он довольно терпкий, ты знаешь? Когда в одной провинции…
– Кристиан! – она довольно резко оборвала начинающуюся лекцию. – Я не хочу сейчас говорить о чае!
– Я просто пытался тебя отвлечь.
Женя спрятала лицо в ладонях и выдохнула:
– Извини, пожалуйста.
Дворники монотонно шуршали по лобовому стеклу. Дождь и не думал заканчиваться.
Дома Кристиан действительно первым делом схватился за чайник. А Женя замерла у балконного окна и невидящим взглядом уставилась наружу. Струи воды хлестали по цветам, обвивавшим решётки, и те мелко дрожали и тряслись в попытке удержаться, не сорваться вниз, под ноги к редким туристам, бегущим по улице, прикрыв головы чем придётся.
