– А-а-а, да просто выражение такое ласковое. Меня так папа в детстве называл, – Клэр хихикнула. – Согласна, для иностранца, наверное, звучит, как бред. Но наверняка в твоём языке тоже полно всяких глупых прозвищ.
Женя хмыкнула, вспомнив исконно русских, сказочных «красну девицу» и «касатика».
«Теперь понятно, почему меня Фабрис блохой называл…»
– Ну так что, согласна? Идёшь? – Клэр выдернула её из воспоминаний и строго погрозила пальцем. – Даже не пытайся отмазаться! Всё, пошла поищу кого-то, кто знает цену этой прелести!
Подруга унеслась, словно маленький, но очень энергичный торнадо.
«Бедный По!» – с улыбкой подумала Женя. – «Мне его уже жалко!»
Она медленно пошла по залу, останавливаясь у каждого из полотен, принадлежащих кисти Бертин Роше. Кроме ворона Женя увидела пару уже знакомых картин – с тряпичной куклой и голыми ветками деревьев. Остальная коллекция была выдержана в том же стиле: мрачные тёмные цвета, резкие ломаные линии, пугающие сюжеты и названия. Впрочем, сегодня, в галерее, заполненной тёплым светом, полотна покойной мадам Роше не вызывали никакого мистического ужаса. Кожа не спешила покрываться мурашками или холодным потом. Руки не тряслись. Дыхание не сбивалось. Возможно, Женя чувствовала некоторую тревогу, но в большей степени за душевное состояние художника, что породило такие образы на холсте.
«Судя по всему моя нервная реакция тогда, в башне, была вызвана той гадостью, что мне подсунула Моник вместо валерьянки», – с облегчением подумала Женя. – «Клэр права. Картины как картины, нет в них ничего особенно жуткого. Кроме того факта, что художник явно был не в себе. Бедная Бертин… Что же творилось у неё в голове?»
Клэр вернулась, когда Женя вновь разглядывала куклу с зашитым ртом.
– Я спросила у девушки-администратора, про цены этой коллекции она не знает. Да и я подозреваю, что такое искусство мне не по карману. Но узнать-то можно. Вдруг скидки есть или рассрочка, да? Короче, к нам должен подойти кто-то из тех, кто в этом разбирается, – бодро доложила подруга. И добавила, глядя на картину: – Фу, ну и гадость. Как в «Матрице», когда Нео рот срастили. Смотрела?
– Не-а. Знаешь, Клэр, это название – самое странное во всей коллекции. «Не дыши в темноте, они услышат», – прочитала Женя вслух и задумчиво провела пальцами по маленькой прямоугольной табличке. Буквы были немного выпуклыми и наощупь выделялись. – Мне сразу вспоминается та ночь, в отеле, когда я проснулась от шороха в комнате, а потом обнаружила, что кукла с комода переместилась в ванную. Она правда была фарфоровая, но всё равно… Как думаешь, могло и с Бертин то же самое случиться?
– Да с чего бы? – фыркнула Клэр. – Тебя-то управляющая от ревности пугала. А художница сама по себе была ку-ку, ты же мне…
Она не успела договорить, так как за их спинами раздались шаги, а затем знакомый голос произнёс:
– Эжени, булочка моя, какая встреча! Так это ты хочешь картину купить?
Она обернулась, обнаружив, что к ним подошёл никто иной, как мсье де Гиз собственной персоной.
– Фабрис!
Клэр хихикнула, бросив многозначительный взгляд сначала на лиловые пуговицы-шарики на белоснежной рубашке мужчины, а затем на засмущавшуюся Женю.
«Ну понятно, теперь эту «булочку» Клэр будет долго мне припоминать».
– Рада тебя видеть! – Женя наконец взяла себя в руки. – Нет, мне этих картин хватило на всю оставшуюся жизнь, благодарю! Это моя подруга интересовалась. Познакомься, Клэр Бенуа.
Клэр смело протянула свою ладошку и сходу начала тараторить, засыпая Фабриса вопросами. Женя даже позавидовала невозмутимости подруги, вспоминая своё знакомство с колоритным мсье де Гизом и то, как она сама была ошеломлена.
– Вынужден вас разочаровать, мадам Бенуа, – тем временем пророкотал Фабрис. – Картины из этой коллекции не продаются. Бертин Роше была моей дорогой подругой, и после её трагического ухода было принято решение, что наследие должно оставаться в собственности потомков.
Клэр разочарованно охнула.
«Можно подумать, она и правда собиралась отвалить кучу денег за этого пожирателя мышей!» – усмехнулась про себя Женя. — «Из своей Марианской впадины, ага».
– Но есть другой вариант… – внезапно предложил мсье де Гиз, как фокусник, достающий кролика из шляпы. – Вы можете заказать фотокопию этой работы и через пару дней забрать постер нужного вам размера, оформленный в подобранный для вашего интерьера багет. Это, конечно, не оригинал, зато и стоимость в разы меньше… Что скажете?
Конечно, Клэр заинтересовалась:
– Кру-у-то!
Бросив на Женю извиняющийся взгляд, тут же сообщила, что готова сделать заказ.
– Всё можно оформить у администратора, – заверил Фабрис и, достав из заднего кармана джинсов телефон, быстро отправил кому-то сообщение. – Предупредил, что вы сейчас подойдёте.
– Супер! Спасибо, мсье де Гиз! Эжени, я быстро, окей?
Подруга убежала, оставив её наедине с бывшим начальником.
– Прекрасно выглядишь, дорогая, – широко улыбнулся Фабрис, но под её прямым укоризненным взглядом эта улыбка медленно угасла, сменившись тяжёлым вздохом. – Да, ты права. Не стоит делать вид, что всё в порядке. Ничего не будет, как раньше… – Он замолчал, окидывая взглядом картину за её спиной. – Я должен извиниться перед тобой. За всё…
Женя тоже отвела глаза, смутившись. С одной стороны приятно осознавать, что тебя наконец услышали, поняли, узнали правду. С другой – уж кто-кто, а начальник всегда был к ней добр.
Разве что один момент всё же хотелось прояснить.
– Зачем понадобилось подменять картины там, на чердаке? – спросила она прямо, решив не ходить вокруг да около. – Для чего нужны были те натюрморты? Ты мог бы просто забрать работы Бертин, никто бы и не узнал. Там столько хлама хранится, что…
– О, солнце моё, здесь ты заблуждаешься, – перебил её Фабрис и галантно подставил локоть, предлагая пройтись по галерее. – Всё, что связано с Бертин, для Эду очень болезненно…
«А для меня – всё, что связано с Эду».
– Особенно это касается её последнего года жизни, – Фабрис снова вздохнул. – Мы ничего не поняли тогда. Думали – переутомление, временное помутнение. Знаешь, она ведь с таким пылом принялась за организацию экспозиции в пыточной зале. Нарисовала серию огненных картин для оформления стен. Работала и днём, и ночью, словно одержимая всей этой ведьминской темой. А потом и вовсе… Говорила всякое, фантазировала, вжилась в образ… как мы думали… Слепые идиоты!
Выставочный зал закончился уютным закутком с мягкими диванчиками и кофейным автоматом. Они остановились у окна. Солнечные лучи пронзали стёкла и разбивались на множество бликов, живописно рассеиваясь по полу и стенам, словно так и было задумано. Женя залюбовалась причудливой игрой света, когда Фабрис произнёс медленно и мрачно, будто специально на контрасте с жизнерадостной обстановкой:
–Я никогда не рисую сны или ночные кошмары. Я рисую свою собственную реальность, – он сделал паузу. – Права была гениальная Фрида Кало. Бертин ведь рассказывала нам обо всём. Поначалу. Но мы были глухи. Искали проблему в ней, а надо было смотреть по сторонам.
Фабрис очнулся от воспоминаний и легко похлопал Женю по руке, покоящейся на его локте. Они двинулись в обратную сторону, снова вдоль картин мадам Роше
– Конечно, Эдуар принял меры – психологи, клиники… Но лучше ей не становилось. Иногда казалось, что всё налаживается, но потом… Эх, – он сокрушённо махнул рукой. – В конце концов она замкнулась в себе, и вот, – Фабрис кивнул на ближайшее полотно, где хрупкая девушка сидела спиной, а по её нежной коже расползались острые морозные узоры, нанося глубокие раны, рассекая льдистыми хлопьями плоть до самого позвоночника. – Бертин выплёскивала своё отчаяние на холст.
У Жени перехватило дыхание. Боль и одиночество этой незнакомки неожиданно оказались ей невероятно близки. Она никак не могла придумать, что сказать, какие слова подобрать. И наконец выдавила:
