– Дело не в перфомансах! – рявкнул Эдуар и так врезал ладонью по столешнице, что котелок на ней подпрыгнул.
Мадам Трюдо замолчала с оскорблённым видом, а Женя и вовсе попыталась слиться со стеной.
– Дело не в этом, – повторил он, на этот раз спокойнее. – И вы прекрасно это знаете, мадам. Я прошу вас, не усугубляйте и без того тяжёлую для меня ситуацию. Очень на вас рассчитываю!
С этими словами он вышел из дома барона, и Женя внутренне сжалась, ожидая, что Эдуар громко хлопнет дверью. Но он, напротив, очень аккуратно прикрыл её за собой.
На минуту в комнате воцарилось молчание, во время которого Женя и мадам Трюдо сочувственно переглядывались. А затем старушка как ни в чём не бывало развернулась и стала художественно расставлять чёрные оплавленные свечи на полке отреставрированного камина, приговаривая при этом:
– Ужасное происшествие… просто ужасное! Ну надо же… закрыть музей! Додумался тоже…
Женя пробормотала слова прощания и как можно тише выскользнула из комнаты. Когда она вышла из дома, оставив упёртую мадам Трюдо внутри, Эдуар дожидался на дорожке. Женя искоса посмотрела на него, но не стала ничего говорить. Некоторое время они шагали рядом, каждый в своих мыслях, пока она наконец не выдержала.
– Вот видишь, для кого-то дело даже не в деньгах. Для мадам Трюдо музей – это не просто место работы. Она душу вложила в свои экспонаты. Вряд ли она будет искать другой музей. И для мсье де Гиза тоже…
– Не говори мне про Фабриса, – процедил Эдуар сквозь стиснутые зубы. – Слышать про него не желаю. Пока мы с Моник занимались делами, он растаскивал картины по галереям, словно вор. Хотя прекрасно знал, как я к этому отношусь! И пусть сколько угодно прикрывается красивыми словами о…
– А ты не говори мне про Моник! – внезапно взорвалась Женя. Она сама от себя не ожидала, но её охватила такая ярость, что хотелось рвать и крушить. – Как ты смеешь! Ведёшь себя, как ни в чём не бывало.
– Эжени, клянусь, я и не подозревал! – в его голосе звучало неприкрытое страдание. – Мы с университета все вместе дружили… и когда Бертин не стало, Моник поддерживала меня изо всех сил. Взвалила на себя дела отеля, чтобы дать мне время прийти в себя. Я и подумать не мог, что это она всему причиной. Поверь, не проходит и дня, чтобы я…
– Поддерживала изо всех сил? Теперь это так называется? – усмехнулась Женя.
– Что?
– Как ты мог, Эдуар… – с горечью прошептала она, уже пожалев, что вообще подняла эту тему. Говорить об этом было так унизительно. – Как ты мог так со мной поступить.
– Что ты имеешь в виду? – лицо мсье Роше выражало непонимание.
– Ты прекрасно знаешь, о чём я. Проверял на мне во время вашего перерыва, не потерял ли квалификацию? Или хотел уязвить Моник побольнее?
– Да о чём ты говоришь? Какой ещё перерыв?! – его брови взметнулись вверх.
– О вас с Моник!
Эдуар помрачнел.
– Не знаю, что ты себе надумала. Но после Бертин у меня никого не было.
– Очень странное «никого не было», никогда не слышала, чтобы от этого дети появлялись! – выпалила Женя, покраснев. – Она сказала, что ждёт ребёнка! Твоего ребенка, Эду!
– Какого ещё ребёнка? Что за чушь?! – Эдуар снова начал злиться. – Не знаю, что Моник тебе наплела, но на твоём месте я бы не спешил доверять словам той, кто по ночам пробирался к тебе в комнату и резал вещи!
Воцарилось молчание. Они шагали по дорожке, подходя к краю деревни, где прямо перед ними возвышался гадальный шатёр. Внезапно Эдуар остановился и, взяв Женю за плечо, развернул к себе лицом. На миг солнце выскользнуло из-за облаков, озарив его, пока он хмуро вглядывался ей в глаза. Эдуар тут же прищурился.
– Я скажу это в последний раз и больше не желаю обсуждать эту тему, – произнёс он негромко, но весомо. – У меня с Моник ничего не было!
Женя слабо кивнула и отвела взгляд.
«Моник и в этом мне наврала… Боже мой… Какая же я доверчивая идиотка!» – мысленно застонала она.
– Ой, смотри, а мы уже оказывается до гадального шатра дошли! – воскликнула Женя с неестественным восхищением, неумело переводя тему, чтоб хоть как-то сгладить ситуацию, ставшую абсолютно неудобной и неловкой. – Хочу посмотреть, как получилось! Можно?
Эдуар неопределенно пожал плечами и, приняв её нежелание продолжать разговор на тему отношений, шагнул к шатру.
– Такой большой получился, – произнесла Женя, рассматривая сооружение, больше смахивающее на юрту татаро-монгольского хана, а не на палатку для гаданий. – На картинках всё выглядело как-то иначе.
– Да какая теперь разница…
Он отодвинул в сторону тканную дверь, подозрительно напоминающую обычный советский ковёр с красно-бордовым орнаментом, и замер на пороге, а Женя прошла чуть вперёд, делая вид, что осматривается. Но на самом деле в её голове бушевал ураган. Она на миг зажмурилась, воображая, как всё могло быть, если бы…
Вот они бок о бок заходят в шатёр. Эдуар держит Женю за руку, осторожно, словно боясь спугнуть. Тепло его ладони приятно ласкает кожу. Или то нежные поглаживания кончиками пальцев? Она и сама не может сказать точнее, потерявшись под его пристальным взглядом, излучающим нежность.
В шатре пол устлан ковром, по которому уютно разбросаны разноцветные подушки. Приятно пахнет древесиной и чем-то сладким. Но взгляд на центр пространства вдребезги разбивает ощущение правильности происходящего.
– Не-е-ет, – стонет Женя и подходит к круглому столу, из центра которого торчит тот самый злополучный столб.
– Что-то не так? – тихо спрашивает Эдуар, склоняясь к ней.
Женя кивает, всеми силами пытаясь сохранить невозмутимость, но голос дрожит:
– Построили всё-таки по неверному чертежу. Вот этой дурацкой мачты тут быть не должно. Видишь?
– Вижу, – твердо произносит он, а сам при этом не сводит взгляда с Жени.
– Эдуар, – получилось совсем тихо. – Я…
Терпкая горчинка его парфюма пробирается в самую душу; медленные, нежные прикосновения Эдуара порождают волну мурашек; а лёгкий шёпот её имени, произнесённого у самого уха, и вовсе отзывается покалывающим томлением…
– Гад-далка и вопрошающий должны сидеть друг на-напротив друга, – из последних сил она старается быть благоразумной. – Стол совершенно непри-пригоден для гадани… Эдуар! – ахает Женя, когда он вдруг подхватывает её, а в следующий миг она уже сидит на столешнице в кольце его рук. – Что ты..?
– А мне нравится этот стол, Эжени, – говорит он негромко, накрывая её губы своими.
Мир вокруг кружит в щемящем сердце танце.
– Эдуар, – выдыхает она, прерывая поцелуй, и, слегка отворачиваясь, подставляет ему свою шею. Его дыхание опаляет кожу, оставляя дорожку невесомых поцелуев. На миг руки сжимаются на Жениной талии сильнее, чем следовало. Время будто замедляется, отмеряя секунды их сбившимся дыханием. Сердце бешено стучит. И её, и его, под ладонью, лежащей на груди…
– А тут грязно, оказывается, – голос Эдуара вырвал её из мира глупых фантазий. – Не успели со внутренней отделкой.
Женя распахнула глаза, тяжело дыша. Романтическое видение испарилось. Внутри шатра пахло опилками и краской. Слева от входа лежали обрезки досок и ящик с плотницкими инструментами. Четыре окна, затянутых полупрозрачной то ли тканью, то ли пленкой, давали немного света, от чего внутри царил сумрак. И столб в центре. Он всё-таки был.
Сжав кулаки, Женя решительно развернулась и сделала шаг к Эдуару.
«Я должна попытаться… Дать нам шанс. И плевать, если в очередной раз выставлю себя идиоткой. Гораздо хуже молча уйти и больше никогда его не увидеть. Зная, что всё могло сложиться иначе…»
Она подошла ближе и, больше не смущаясь, протянула руку, провела пальцами по обезображенной щеке. Эдуар молча смотрел на неё, и по выражению его лица нельзя было понять, что творится у него в мыслях.
– Я верю тебе, – твёрдо произнесла Женя. – Мне следовало сразу понять, что Моник нельзя доверять ни в чём. Спросить тебя прямо, в конце концов. – Она горько усмехнулась. – Хоть это и сложно сделать, когда перед твоим носом захлопывают дверь и не желают слушать глупости.
