Вильям Кобб
ПАРИЖСКИЕ ВОЛКИ
Книга 1
КЛУБ МЕРТВЫХ
15 января 1822 года. Тулон.
У здания суда на улице Бонфуа в этот день царило необычайное оживление. У дверей теснилась огромная толпа народа, едва сдерживаемая большим отрядом жандармов, которые осаживали лошадьми слишком нетерпеливых любопытных.
Весь Тулон и даже весь Барский департамент были охвачены волнением, которое все более и более усиливалось и угрожало принять опасные размеры.
Толпа, собравшаяся у дверей суда, ожидала приговора, от которого зависела жизнь человека.
На суде разбирался заговор. Известно, что 1822 год особенно изобиловал беспорядками, целью которых было свержение Бурбонов, еще слабо утвердившихся на троне.
На Востоке и Западе, на Севере и Юге неожиданно появлялись люди, которые, не бледнея перед опасностью, даже поднимаясь на эшафот, громко выражали свои политические симпатии. Таков был Карон, таковы были сержанты Ла-Рошели…
Плохо подготовленные акции не удавались. Полиция широко пользовалась данными ей правами и собирала обильную жатву.
Судьи выносили смельчакам самые строгие приговоры. В Бельфорте, Сомюре, Ла-Рошели только и слышались роковые слова: «Приговорен к смерти».
В числе этих многочисленных неудачных попыток одной из наименее известных был заговор капитана Балле, устроенный в Марселе и Барском департаменте в начале 1822 года.
Мы не станем входить в подробности этого дела, которое, кроме того, осталось в состоянии неисполненного плана, так как измена положила ему конец в самом начале.
Вследствие доноса заговорщики были арестованы, не успев ничем проявить своей деятельности, и суд присяжных в Тулоне был спешно созван по их делу.
Капитан Балле был уже накануне описываемого нами дня приговорен к смертной казни, и теперь следовало произнести приговор многим из его сообщников, имена которых были найдены в списке, который во время своего ареста капитан разорвал в мелкие клочья, но полиция сумела собрать их и восстановить список.
Главный из этих людей носил имя, очень известное в стране. Жак де Котбель принадлежал к одной из стариннейших фамилий в окрестностях Гиера, издавна пользовавшейся всеобщим уважением и любовью.
Даже президент суда по роковой случайности был старинным другом его отца.
Господин де Мовилье держал в своих руках жизнь того, на кого привык смотреть как, в некотором роде, на своего сына.
После смерти отца Жак де Котбель почти постоянно жил в замке д'Оллиуль, владении Мовилье. Но два года тому назад вследствие политических разногласий между ними произошел разрыв, и де Мовилье отказал от дома сыну своего старинного друга.
Жак, предоставленный самому себе, не колеблясь, отдался делу, которое считал вполне справедливым.
Таким образом, он вдруг оказался замешанным в дело капитана Балле, был арестован и брошен в тюрьму.
Когда разнеслась эта печальная весть, все жители Гиера и Тулона были убеждены, что де Мовилье откажется от президентства по делу, где на скамье подсудимых будет сидеть сын человека, не только бывшего ему другом, но, как всем было известно, спасшего его от разорения.
Понятно после этого, как велико было всеобщее изумление, когда стало известно, что Мовилье занял свое место в суде!
Может быть, он надеялся спасти обвиняемого?
Некоторые думали таким образом, но люди, знавшие Мовилье, качали головами, понимая, что политический фанатизм часто заглушает человеческие чувства...
Кроме того, Мовилье был честолюбив и для своего честолюбия готов был пойти на все. Отказавшись же от президентства по делу Котбеля, он рисковал впасть в немилость.
Нимало не заботясь о том общественном порицании, которому он подвергал себя, Мовилье обрел печальное мужество остаться на своем посту президента карающего суда.
Между тем, заседание шло своим чередом...
В толпе слышался ропот нетерпеливого беспокойства, все увеличивавшийся по мере ожидания.
Вдруг возникла суматоха — двери суда открылись! На пороге появился офицер и подал знак начальнику жандармов. Жандармы тронули лошадей и очистили площадку у входа. Ужасное, роковое слово, как молния, пронеслось по толпе. Послышались восклицания гнева и отчаяния.
Жак де Котбель был приговорен к смерти.
В эту минуту в доме, стоявшем как раз напротив суда, бесшумно отворилось одно окно. Оно было погружено во мрак, к тому же всеобщее внимание было устремлено в другое место.
Женщина, закутанная в плащ, с лицом, закрытым черной вуалью, появилась в окне и наклонилась вниз.
Двери суда быстро распахнулись, и приговоренный появился при свете факелов, которые несли солдаты.
Это был молодой человек высокого роста, крепкого сложения; при желтоватом свете факелов можно было ясно различить черты его лица, дышавшего энергией и благородством. Голова его была обнажена. Коротко остриженные волосы еще более подчеркивали его молодость.
В ожидании казни, уже назначенной на следующий день, приговоренного должны были отвести в тюрьму.
Так как для этого необходимо было пройти по людным улицам, то в помощь жандармам был дан еще небольшой отряд солдат.
Жак со связанными руками ожидал приказа идти.
Вдруг он вскинул голову...
Незнакомка в окне подняла руку и взмахнула платком...
Молодой человек вздрогнул, но тотчас же овладел собой и дважды наклонил голову.
— Вперед! — послышалось позади него.
Но, погруженный в свои мысли и глядя на окно, на которое, кроме него, никто не обращал внимания, Жак ничего не слышал.
Тогда его взяли за плечо и грубо толкнули вперед.
Что-то вроде стона вырвалось из груди молодого человека, он дернулся, как бы порываясь бежать, но вдруг на его губах мелькнула улыбка.
— Идемте! — сказал он.
Мрачное шествие тихо тронулось в путь среди молча расступавшейся и кланявшейся толпы...
Тюрьмы были переполнены, поэтому приговоренного заперли, для большей безопасности, в Большую Башню, стоящую при входе в гавань.
Секретарь суда зачитал приговор. Казнь была назначена на следующий день, в семь часов утра, на эспланаде Арсенала.
После исполнения этой формальности дверь камеры затворилась, и Жак остался один.
Внутри было совершенно темно, снаружи доносились шаги часовых и их голоса, шум моря смешивался с глухим воем ветра и треском корабельных мачт.
Жак стоял неподвижно, опершись о стену, и думал… Печальные думы!
Итак, все было кончено. Едва начатая жизнь вдруг прерывалась. Полный жизни и энергии человек через несколько часов должен был превратиться в труп… А между тем, если бы кто-нибудь могвзглянуть влицо осужденному, то увидел бы, чтонаего лице мелькает улыбка… Его пристально устремленные во мрак глаза, казалось, видели перед собой нечто…
Жак знал, что он погиб, и в то же время сомневался… Будто какое-то кабалистическое заклинание, с его губ сорвалось имя:.
— Мария! Мария!
На башне раздался бой часов.
Десять… Оставалось еще девять часов жизни.
В эту минуту Жак услышал снаружи шум шагов, приближавшихся к его двери. В замке зазвенел ключ, затем тяжелая дверь со скрипом отворилась.
Безумная надежда промелькнула в голове Жака. Но через мгновение она сменилась разочарованием.
Это был тюремщик. Капюшон плаща скрывал его голову так, что видны были только одни глаза и густая длинная борода.
В руках у вошедшего был фонарь.
— Что вам от меня надо? — отрывисто спросил Жак. — Неужели меня не могут ни на минуту оставить в покое?
Тюремщик, не отвечая ни слова, запер дверь, затем, подойдя к Жаку, откинул с головы капюшон.
— Узнаете ли вы меня, маркиз?— спросил он. Жак внимательно поглядел на него.
— Пьер Ламалу! — вскричал он.
— Да, Пьер Ламалу, — сказал тюремщик, — Ламалу, знавший вас крошечным ребенком, и теперь в отчаянии…
— Что делать! — перебил его Жак. — Это война, я побежден и плачу за это… Я исполнил только свой долг, как другие будут исполнять его после меня…
—Да, да, я знаю, — сказал тюремщик, печально качая головой; — Они говорят, Что вы бунтовщик и что нужно дать пример… Но я знаю, что вы добры и могли желать только добра.
— Друг мой, — отвечал Жак, — сочувствие такого честного человека, как ты, будет моим лучшим и последним утешением.
— Погодите, — сказал Ламалу.
Он подошел к двери и прислушался. Снаружи все было тихо. Тогда он снова подошел к Жаку.
— Видите ли, — сказал он, — я взялся за скверное ремесло, но у меня жена, дети… двое детей… надо как-то жить… Я часто упрекал себя, что взял это место, но теперь я счастлив, что бедность принудила меня к этому…
