Андрей Бондаренко - Купчино (Трилогия)

Где-то — играл рояль. Тихо и не навязчиво.

Играл себе и играл. Старенький, трескучий….

Но, не смотря на эту трескучесть, на Душе становилось всё теплее и теплее.

Бывает. Старый уставший рояль, исполняющий нехитрую вечную песенку — о Любви.

О Любви высокой и невозможной.

О Любви — о которой — можно только мечтать…

Будут ли «совпадения-пересечения» с романом «Ночной Дозор» Сергея Лукьяненко?

Да, будут. Непременно. Но только в плане сюжетных линий. Вернее, в сюжетной структуре. Не более того.

В метро было людно и душно. Июльский вечер, пятница.

Часть народа следовала с работы домой, в спальные районы. Другая — до конечной станции «Купчино», чтобы там пересесть на электрички и разъехаться по дачам, так милым городским усталым сердцам.

Разогнавшийся состав неожиданно шатнуло на последнем повороте, пассажиры бестолково завалились направо — друг на друга.

— Что это у тебя, милочка в кармане? — принялась сварливо ворчать пожилая костистая тётка в летнем цветастом сарафане. — Ребристое такое, твёрдое, слегка колючее? Прямо в поясницу мне впилось…. Ох, уж, эта современная молодёжь. Никакого уважения к старшим. Совсем распустились и распоясались. Сталина на вас нет…

— Простите, пожалуйста, — незамедлительно отодвигаясь в сторону, смущённо пробормотала Юлька. — Я нечаянно. Не со зла. Извините.

Было очень душно, тревожно и жарко, по спине, нещадно и подло щекотясь, ползли — размеренной чередой — капельки пота.

«Всё из-за этой дурацкой куртки», — подумала Юлька. — На улице плюс двадцать пять градусов, а в вагоне метро и того больше. В футболке, по идее, надо ходить в такую погоду. Но у куртки есть одно бесспорное и важное достоинство, то бишь, наличие просторных карманов…».

В правом кармане джинсовой светло-голубой курточки лежал надёжный и тяжёлый кастет, треугольное пупырчатое ребро которого и впилось в поясницу ворчливой соседки. В левом кармане находился пузатый светло-зелёный баллончик с качественным израильским нервнопаралитическим газом (сорок пять американских баксов, между прочим, пришлось отдать!). Во внутреннем — короткий самодельный стилет в деревянных ножнах.

Сложить всё это хозяйство в наплечную сумку? Можно, конечно. В том смысле, что сложить-то можно, а, вот, достать — в нужный момент — можно и не успеть…

«Дяденька, назначивший по Интернету встречу, судя по фотографии, является достаточно субтильным и хиленьким», — мысленно хмыкнула Юлька. — «Такого и утренней жидкой соплёй, запросто, можно перешибить. Но страховка — в серьёзных делах — лишней не бывает. Прописная истина и жизненная диалектика, так сказать…».

— Конечная станция «Купчино», — устало и равнодушно объявил механический голос. — Дамы и господа, пожалуйста, не оставляйте в вагонах метрополитена посторонних вещей и подозрительных предметов…

Перейдя по подземному переходу на нужную сторону, девушка вышла на Балканскую площадь.

— Охотнички, блин, — язвительно проворчала костистая тётка в цветастом сарафане, идущая рядом. — Твари ненасытные. Колодцы бездонные. Ну, чисто шакалы степные…

— О ком это вы? — поинтересовалась Юлька.

— А вон, видишь, менты парочками прогуливаются? То есть, полицейские, если по-новому…. Думаешь, это они надзирают за общественным порядком? Фигушки, милочка, тебе! Мужичков высматривают — прилично одетых и пьяненьких. Мол: — «Предъявите ваши документы! Попрошу пройти с нами!». Удостоверение мельком покажут и поведут — якобы в отделение, расположенное на Купчинской улице. Не доведут, конечно. В ближайшей подворотне умело обшманают, физию слегка начистят, деньги и мобильный телефон отнимут, после чего отпустят — на все четыре стороны…. О, времена! О, нравы! Куда катится наш долбанный и зачуханный Мир? Я и говорю, что Сталина на вас, охламонов болтливых, нет…

— Вы местная? — понимающе вздохнув, спросила Юлька.

— Можно и так сказать, — заважничала тётка. — Родилась-то я, правда, на Средней Охте, но в десять с половиной лет сюда переехала…. Видишь, справа — шестнадцатиэтажный красно-белый дом?

— Вижу.

— Лет так тридцать пять тому назад мы со школьными подружками — на этом самом месте — грибы собирали. Отменные черноголовики, моховики, маслята и опята…. Ну, куда тебе надо, пигалица белобрысая?

— К роддому. Он расположен, кажется, на Малой Балканской улице.

— Не рано ли, девонька? Тебе же, наверняка, ещё и семнадцати годочков не исполнилось.

— Угадали, только шестнадцать с половиной, — лучезарно улыбнулась Юлька, после чего — на всякий случай — соврала: — У меня там старшая сестрёнка лежит. Уже полторы недели. На сохранении…. Как мне добраться до роддома? На каком транспорте? Подскажите, пожалуйста.

— Не секрет, понятное дело, — вальяжно передёрнула покатыми плечами тётка. — Видишь, кубическую бетонную тумбу, на которой стоит тощий очкарик? Сразу за тумбой повернёшь налево. Дошагаешь до трамвайной остановки. Сядешь на «шестьдесят второй» маршрут и доедешь до кольца. Оно расположено, как раз, рядом с роддомом. Роддом сразу увидишь и мимо не пройдёшь. В том плане, что других зданий-сооружений там и нет. По крайней мере, достроенных…..Удачи, тебе, пигалица. Мне, извини, в другую сторону…

Возле серой бетонной тумбы, на которую забрался тощий мужчина в очках, собралась небольшая толпа зевак.

Очкарик, одетый в драные тёмно-синие джинсы и светлую футболку с портретом Эрнесто Че Гевары, нараспев, слегка рисуясь, читал стихотворение:

«Красивое стихотворенье. Откровенное и правильное», — мысленно признала Юлька. — «А, вот, сам очкастый парнишка особого доверия не вызывает. Лет двадцать с небольшим, цыплячья кадыкастая шея, реденькая-реденькая короткая бородка. Хиппи натуральный, если коротко. Не верится, что такой индифферентный тип принимал участие в активных боевых действиях…. Кстати, Главная героиня этого стишка очень напоминает меня. Светлая, стройная, чуть-чуть веснушчатая…».

Девушка мельком взглянула на крохотные наручные часики и ускорила шаг — было уже девятнадцать тридцать, до назначенной встречи оставалось сорок пять минут.

— Не стоит опаздывать, — тихонько прошептала Юлька. — Мнительный клиент может заподозрить неладное и соскочить…

Трамвай, громко и надсадно дребезжа на стыках рельсов, сделал широкий полукруг и остановился возле длинного серого здания.

— Роддом, кольцевая! — объявил вагоновожатый. — Выходим, граждане и гражданки! Выходим, не задерживаемся….Разбудите, пожалуйста, мужчину на заднем сиденье. Девушка в джинсовой куртке! Я вам говорю!

Юлька прошла в хвост вагона и, слегка прикоснувшись ладонью к плечу неизвестного гражданина, сообщила:

— Приехали, уважаемый! Конечная остановка…. Да, просыпайся уже, деятель!

— А, куда? — мужчина открыл глаза и непонимающе завертел головой. — Где я? Почему? Что происходит?

— Ничего странного и непоправимого не происходит, — заверила добросердечная Юлька. — Приехали на кольцо. Роддом.

— Зачем мне — роддом?

— Я не знаю, дяденька. Пить надо меньше. Поднимайся и вылезай наружу, пока вагоновожатый ментов не вызвал. То есть, полицейских.

— Ой, боюсь, боюсь, — дурашливо заблажил мужчина. — Повяжут, ведь, волки позорные. Оберут до последней нитки, суки рваные и алчные. В холодную камеру бросят…. Как думаешь, красотка?

«Лет тридцать пять, наверное, собеседнику», — машинально отметила Юлька. — «Лысоватый, мешки под глазами, лёгким перегаром пахнуло. Вернее, недавно выпитым пивом…. Но, вместе с тем, чувствуется, что мужичок крепкий и физически неплохо подготовленный. Одет, кстати, в мешковатую холщовую куртку с ободранным правым плечом. То есть, не по сегодняшней жаркой погоде…. Дырочка-то на плече свежая — нитки свисают, края испачканы в крови. Ладно, его дела. Бывает…».