ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МОНСТРЫ ВЕРОНИКИ
…Телефонный звонок. Всего-навсего телефонный звонок! И не надо так вздрагивать — всем телом, одной жестоко бьющей волной, растекающейся от напряженного позвоночника и оставляющей вибрации в кончиках слишком слабых от внезапного ужаса пальцев. «Спокойствие, только спокойствие!» — как говаривал один мудрый человечек с пропеллером на штанишках. Кстати, знаешь, что было, когда Карлсон надел свои штанишки наизнанку? Да, знаю: так была изобретена первая мясорубка!
Только дорассказав самой себе старый анекдот до конца, Вероника встала с постели и пошла в коридор к телефону. Испугалась она потому, что часы показывали ровно 3:00, а звонки в такое время всегда выбивают почву из-под ног. Впрочем, анекдотец, как всегда, помог. Приемчик срабатывал каждый раз, когда Вероника, встрепенувшись от визга автомобильной сигнализации, внезапно хлопнувшей от сквозняка двери, резкого визга соседского мальчишки или, как сейчас, телефонного звонка, пыталась утихомирить разбуженные страхи. Вероника помнила огромное количество старого смешного хлама, но особенно она любила анекдоты «про девочку». Ну, эти, знаете: девочка бьет огромной палкой собаку, проходящий мимо возмущенный мужчина говорит ей: «Девочка, ты, что же, собак не любишь?», а милое создание отвечает, поигрывая дубиной в ручонке: «Да я и людей не очень…»
Особенно едкую остроту анекдотам «про девочку» придавало то, что девочкой Вероника представляла себя. Ходит вот такая девочка с белыми бантами, люди смотрят на нее, воображая себе ангелочка с чистой детской душой, и понятия не имеют, что за монстр сидит в ее душе. Так и Вероника: золотые локоны до плеч, улыбка на все тридцать два зуба, летящая походка, а в сердце глубокие сумерки, полные призраков прошлого.
От этого самого прошлого, оставившего ей такое мрачное наследство, Вероника спасалась бегством уже долгие годы. Она неутомимо и методично увеличивала километраж расстояния от себя до этого проклятого прошлого. Но Земля — планета круглая, сколько ни беги, а назад вернешься. И однажды Вероника действительно вернулась, рассудив, что самое спокойное место — в воронке от взрыва. Она верила и не верила в полное избавление для себя. Точнее сказать, она хотела верить в то, что видела своими глазами, но какому из своих пяти чувств можно доверять, когда речь идет о НЕМ?
Из сонмища кошмарных призраков Вероники особенно часто и страшно пугали ее два. Первый касался ее самой и, каким бы отвратительным и угрожающим ни казался его облик, Вероника с ним справиться могла. Ну, не справиться, так загнать шваброй под кровать! Через недельку-другую его мерзкая рожа снова высовывалась из пыльного угла, начиная нашептывать разные гадости:
— Ты, Вероника, сама знаешь, в чем примочка! Ты ведь не спрячешься, не сможешь! Ничего у тебя не получится. Ищи того, кто виноват! И знаешь, где ты его найдешь? В СЕБЕ!
— Вот уж нет! — отмахивалась Вероника, пряча за спиной стиснутые в кулаки побелевшие пальцы.
— Все в тебе! Разве тебе не нравилось? И он сам тебе нравился. И знаешь, чем именно? Своей темной стороной! Ты балдела от его наглости, от его силы, от его иезуитских выходок. А в постели? С кем тебе было лучше? Ни с кем! И знаешь, почему? Потому что он умел довести страдание до оргазма!
— Нет, нет, — куда-то пряталась небрежность, забывались анекдоты, призрак рос на глазах, закрывая собой весь белый свет. Вероника лепетала, утирая пот со лба: — не нравилось, нет, нет…
— Нравилось, нравилось, нравилось!!! — вопил мерзавец.
Вероника закрывала ладонями уши, сгибалась пополам и, дойдя до абсолютного нуля отчаяния, вдруг взрывалась злостью:
— Пошел ты в задницу! Пошел он в задницу! Нравилось — не нравилось! Было — не было! Сейчас не нравится! А ты — заткнись и убирайся!
Яростно шипя, Вероника гнала своего мучителя как можно дальше, вглубь, туда, где совсем темно и где его не будет видно. Под напором ее свирепых атак призрак сдавался и прятался. Вот так! Еще высунешься — еще получишь!
Со вторым своим монстром Вероника воевала не так победоносно. Да и был он такой тихий, выжидающий, хитренький. Сидел себе молча, не высовывался, на глаза не лез. Но он всегда был с ней. «И мой сурок со мной!». Встаешь утром — первая мысль о Димке, а, значит, молчащий сурок приоткрыл левый глаз. На работе какой-то простой — вспоминаешь Димку, что он сейчас поделывает в деревне, в захолустье? Играет во дворе с рыжим псом Марсиком, хреновым сторожем бабулиного дома и отличным приятелем шестилетнего пацана? Побежал с мальчишками к речке, куда сливает свои отходы Гродинская птицефабрика и где воняет пометом и комбикормом так, что хоть нос затыкай? Как ты поживаешь, мальчик? Как ты там, сынок?
И лишь задумаешься об этом — нате вам, пожалуйста! Сурок открывает и правый глаз. Он, конечно, молчит, но тревожно, тревожно от этого молчания и Вероника ясно понимает, что оно таит. Оно таит знание, вполне научное знание из области генетики, из главы про наследственность, про склонности, которые передаются от отца к сыну. Про то, что склонности эти, характер и привычки перевоспитать, изменить, избежать невозможно.
В голове Вероники прочно засел рассказ одной знакомой женщины, матери взрослого сына. С отцом этого сына женщина развелась пятнадцать лет назад, и с трехлетнего возраста мальчик папу не видел. Развод случился по причине ужасного, несносного и непереносимого поведения мужа. Причем речь шла в основном о его бытовых привычках. Например, дорогой глава семейства мылся лишь раз в две недели, его манера разбрасывать свои вещи каждый день по всей жилой площади тихо сводила жену с ума. Обязанности по дому он считал исключительно женским проклятием, как роды в муках, поэтому помощи никогда не предлагал. Зато любил посидеть вечерком с бутылочкой пивка в компании друзей, причем супруга должна была накрыть на стол, демонстрируя тем самым глубокое свое уважение к мужу и его собутыльникам. К чудесным своим качествам муж плюсовал полную неспособность обеспечить семью материально и вспыльчивый злопамятный характер.
Словом, разведясь с этим милым человеком, знакомая Вероники вздохнула с облегчением. Шли годы, сын рос и постепенно, к ужасу своему, мать начинала угадывать в нем фамильные черты своего незабвенного супруга. Мальчик буквально до мелочей повторял поведение отца: он не любил мыться, разбрасывал свои вещи, ленясь убрать их на место, ни к каким хозяйственным делам сам интереса не проявлял, а если мать пыталась заставить его вынести мусор — дело доходило до скандала. Как только ребенок немного подрос, его стали замечать в компаниях старших приятелей, пристрастивших мальчика к генетически предопределенным ему запретным плодам: алкоголю и сигаретам. Подросток научился хамить, стал неуправляемым, к матери относился как к кухарке и прислуге. Взрослый сын стал полной копией своего отца, исчезшего из его жизни, но оставившего своему ребенку полную и непреложную инструкцию поведения, записанную в хитро закрученной спирали ДНК.
Рассказ знакомой вспоминался не безосновательно. Каждый раз, после недельной разлуки, подхватывая Димку на руки чтобы зацеловать и защекотать, Вероника чувствовала, как набегает на ее лоб быстрая тень. Ребенок, с каждой неделей, становился все больше похож на своего отца. И даже не столько внешне — у мальчишки были светлые волосы матери и ее широкая белоснежная улыбка — сколько по натуре своей. Вероника, взглядом полным тревоги, замечала это в Димкиной ненасытной жажде лидерства и в его умении умно соврать, когда это выгодно. Впрочем, будем объективны: мальчик был добрым, открытым и ласковым…
Кстати, а может, и некстати вовсе, Вероника разгоняла облака опасений анекдотиком про мужика, бродящего по птичьему рынку с медведем на цепи и ищущего «того гада, который ему в прошлом году продал этого хомячка!»
Такие вот теперь были в жизни Вероники монстры, сурки-хомячки! Но реалии своей жизни Вероника воспринимала вполне терпеливо. Навсегда избавиться от прошлого не получится никогда. Реальнейшее подтверждение тому то, что все мужчины в ее жизни, так или иначе, похожи на него. И вроде бы сначала Вероника не видела ничего общего между своими избранниками, но потом убеждалась: у Николая его глаза, у Анатолия — его фигура, а у Романа — в точности его интонации и смех. Это неизбежно, но не смертельно. Главное, что у нее есть эта жизнь, и есть Димка. Моя жизнь и мой Димка! И пока все так, как есть — никакие монстры меня не достанут.
…Началось все давно, в школе. Игорь Веронику вычислил сразу: красивая девчонка, отличница и звезда школьного хора. Такая ему и нужна была, потому что он любил, чтобы ему доставалось все самое лучшее. Сам Игорь, по воспоминаниям его бывшей одноклассницы и подруги, тоже был звездой в своем роде: в гомонящем перед началом урока классе на несколько секунд повисала тяжелая пауза, когда входил этот невзрачный на вид паренек. Взгляды ребят невольно обращались к нему, будто бы он нес им какую-то весть, определяющую их будущее на сегодняшний день. Потом школьники снова принимались за свою болтовню, а к Игорю уже спешили подойти несколько приближенных приятелей, чтобы поздороваться и обсудить свои новости. Он был лидером, формальным и неформальным, его уважали и боялись приятели. И даже учителя, ставившие ему двойки или вызывавшие родителей Игоря за ту или иную его проделку, не смогли бы поклясться в том, что не опасаются его. Объяснить свои опасения они бы не смогли. Чем же так пугал худенький подросток окружавших его людей? Дикими выходками? Вероника не смогла бы припомнить не одной. Напористым хамством? Не было такого. Игорь, вообще, ни с кем и никогда не ссорился в открытую. Да и не напугаешь российского учителя из школы, расположенной в спальном районе, ни знанием русского матерного, ни угрозами вроде: «Вы еще пожалеете, что поставили меня в угол»!
