Павел Астахов - Продюсер

Ознакомительная версия.

Выстрел глухо отозвался в лестничном проеме и затих где-то в верхних этажах. Две миловидные благообразные пожилые дамы переглянулись. Одна из них с трудом привстала и прислушалась.

— Анна Герасимовна, вы слышали? — повернулась она к своей товарке.

— А что такое? — сидевшая старушка удивленно приподняла брови.

— Этот звук. Этакий «бабах», — дама взмахнула палочкой.

— Звук? Нет. Ничего не слышу.

— Давай-ка, Аннушка, мы все же посмотрим, что это там бабахнуло. — Она потянула собеседницу за рукав кофточки, и та, подчинившись, так же тяжело поднялась, и обе старушки засеменили к подъезду.

Лифт оказался внизу, и уже через пару минут они поднялись на самый верхний, девятый этаж и стали медленно спускаться по лестничным пролетам все ниже и ниже. Наконец на площадке пятого этажа они обнаружили лежащего ничком человека. Это был мужчина крупного телосложения в джинсах и замшевой куртке. Анна Герасимовна отшатнулась, тихонько охнув, осела на ступеньки и принялась мелко и быстро креститься. Ее подружка тем временем наклонилась над телом, попыталась слегка повернуть его голову и тут же отпрянула:

— Анечка, это же Шлиц! Он еще дышит! Скорее зови на помощь. «Скорую» зови! Беги, Аня! Беги, — сама же наклонилась к нему совсем близко и пощупала пульс на шее.

От прикосновения Шлиц застонал и попытался что-то сказать. Но выходило лишь какое-то мычание:

— Фффу-уф…

— Кто это? Кто это сделал? Что с вами? — Бабулька засыпала несчастного вопросами.

Он еще раз попытался что-то сказать, но сквозь кровавые пузыри снова и снова выходило лишь «фуканье»:

— Фффы… Фффа… оффф… — Смертельно раненный Иосиф Шлиц замолчал, и его голова, поддерживаемая сочувствующей старушкой, безжизненно откинулась.

Так называемые элитные дома отличаются отсутствием надписей на стенах, мусора в кабинках лифта и неприятных физиологических запахов в подъезде. В остальном же, несмотря на ставшие столь популярными в последнее время видеокамеры и технические средства охраны, любой московский двор одинаково небезопасен для его обитателей. Единственной надежной и бдительной службой охраны остаются старушки, несущие свою неусыпную вахту на лавочках, скамеечках и в беседках, — они и сообщили о происшествии в милицию.

Реакция милиции была мгновенной и масштабной. Район стали патрулировать, а бригаду следователей возглавил генерал юстиции Геннадий Дмитриевич Агушин, с недавнего времени еще и исполняющий обязанности председателя следственного комитета. Да, нечасто увидишь генерала, работающего с рулеткой, но случай был особый: убили величайшего продюсера современности. Убили нагло и демонстративно — прямо у дверей квартиры, и Агушин счел своим долгом исследовать все обстоятельства жуткого преступления лично.

— Так, записывай, тело расположено в сорока… — Агушин внимательно посмотрел на зажатый пальцами хвост карманной рулетки и поднял голову: — …восьми сантиметрах от головы до порога квартиры номер тринадцать.

— Готово, Геннадий Дмитриевич, записал, — негромко отчитался помощник.

— И теперь от правой ноги до порога лифтовой шахты… так, так. Сколько у нас здесь? — бормотал следователь и разматывал рулетку. — Ага! Один метр и шесть сантиметров. Вот. Так и пиши.

Помощник заносил данные в протокол осмотра места происшествия, сидя на ступеньках и подложив под желтый бланк свой потрепанный портфель. Криминалист все это время беспрерывно щелкал затвором фотоаппарата, ослепляя вспышками Агушина. Тот морщился, но продолжал диктовать результаты своих скорбных вычислений.

Внезапно со скрежетом открылись двери лифта, и из кабины медленно выплыла высокая стройная женщина. Умелый макияж и тотальный уход за внешностью лишал наблюдателей возможности определить ее настоящий возраст. И лишь мельчайшие морщинки вокруг глаз и губ, замеченные внимательным оперативником, выдавали возраст Виктории Медянской, отныне вдовы. Она вышла из лифта и застыла. Глаза наполнились влагой, которая в слезы так и не превратилась. Медянская молча смотрела на погибшего мужа. Следователь, криминалист и опер оглядывали ее. Немая сцена затягивалась, и Агушин кашлянул:

— Виктория Станиславовна, если не ошибаюсь?

Женщина вздрогнула и повернулась на голос, а следователь поднялся и приблизился.

— Извините, госпожа Медянская, я прошу вас открыть квартиру и, если можно, пройти внутрь.

Женщина, не поворачиваясь, кивнула и стала судорожно доставать ключи, не глядя ни на следователя, ни на распростертое тело супруга, подошла к двери и открыла ее. Группа вслед за хозяйкой прошла в квартиру. На площадке остался лишь судмедэксперт. Он перевернул тело и осмотрел пулевое отверстие на груди в районе сердца. Заглянул в глаза, подсветив их фонариком, и в рот. Покряхтел, покачал головой и крикнул в открытую дверь:

— Геннадий Дмитрич, ну, чего с телом-то делать? Я закончил.

В ответ на порог выскочил только что удалившийся Агушин. Он яростно завращал глазами и зашипел на эксперта:

— Ну, ты обалдел совсем, Петрович?! Тише ты! Она же все слышит. Это ж муж ее. Чего ты разорался?

Эксперт обиженно пожал плечами:

— Вот еще нежности. Муж! А сама перешагнула и даже не глянула. Му-у-уж — объелся груш. Не дай бог такую жену… Как знаешь.

Эксперт махнул рукой и закурил сигарету, Агушин скорчил кислую мину.

— Слышь, Петрович. Если закончил, то увози. Только без шума, — он приложил указательный палец к губам, — тихонько.

Эксперт нервно передернул плечами и принялся упаковывать тело убитого продюсера в темный полиэтилен. Следователь удовлетворенно кивнул и снова исчез за дверью, на этот раз прикрыв ее за собой. Он, как и эксперт, понял, что трагических сцен прощания ждать не стоит. Жизнь Медянской и Шлица давно уже носила формальный характер.

Квартира Медянской-Шлица олицетворяла собою понятие «полная чаша». Изобилие выступало из всех углов: с богатого лепного потолка, с шикарных персидских ковров под ногами и даже из мягко свисающих портьер на окнах. И пока вдова стояла возле окна и нервно покусывала кончик указательного пальца, вся следственная группа непрестанно водила глазами, оглядывая богатое убранство жилища великого продюсера Шлица. Первым очнулся следователь Агушин:

— М-да. Виктория Станиславовна, вы уж извините.

— Что? — Медянская вздрогнула, оглянулась и замутненным взором обвела комнату, наполненную чужими мужчинами.

— Кто вы? Что вам угодно?

Тон, каким это было сказано, мог смутить кого угодно, однако Агушин считался бывалым следователем вполне заслуженно — и тут же нашелся:

— Мы — сотрудники прокуратуры и органов внутренних дел. Меня лично зовут Геннадий Дмитриевич Агушин, государственный советник юстиции третьего класса, следователь по особо важным делам следственного комитета при Генеральной прокуратуре.

— Да? — Виктория повела бровями и так же отрешенно уставилась на кончик его носа.

— Не сомневайтесь. Вот мое удостоверение, — «важняк» Агушин протянул раскрытые корочки.

Медянская посмотрела мимо и опустила голову, и следователь откашлялся и продолжил уже бодрее:

— Я понимаю, как вам тяжело, Виктория Станиславовна. Что ж мы, не люди?! Мы понимаем. Но и вы поймите нас. Нам надо дело раскрыть.

— Раскрыть… — как эхо отозвалась Медянская.

— Да. И желательно скорее. И так уже Президенту доложили.

— О чем? — она вновь повела бровями, но по-прежнему смотрела мимо Агушина.

Тот икнул:

— Так… об убийстве доложили. Он ведь… ваш супруг… был членом Президентского совета по культуре.

— А-а-а… — безразлично протянула Медянская и вдруг вся поникла, уронила голову на руки и беззвучно зарыдала.

Ее плечи, сгорбленная спина содрогались в такт редким всхлипам. Собравшиеся мужчины переминались с ноги на ногу, а Геннадий Дмитриевич виновато подумал, что насчет хладнокровия вдовы ошибся. В дверь протиснулся человек в белом халате и тут же подошел к плачущей Медянской. Он молча достал из кармана упаковку таблеток, выдавил в ладонь одну и протянул вдове. Она не отреагировала. Тогда врач потянул ее за руку и наклонился ближе, пытаясь вложить таблетку ей в рот:

— Примите. Вам станет легче. Прошу вас…

Его голос был спокоен и убедителен, и Медянская приняла протянутую пилюлю и тут же тяжело сглотнула. Врач встал и повернулся к Агушину:

— Вы старший?

Ознакомительная версия.