© Перевод на русский язык. Петухов А.С., 2016
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
Ну что ж, еще один великолепный день в земном раю.
Правда, великолепным его можно назвать лишь с большой натяжкой. Небо белесое от смога, а не традиционно ярко-голубое, и за пределами кондиционированного мирка его «Лексуса» температура далека от комфортной. Да и раем окружающую действительность назвать сложно. Всего в нескольких кварталах вниз по Сансет [1] никому не нужные отбросы человеческого материала, давно забывшие свои мечты о славе, работали продавцами в музыкальных магазинах, торговали телом на улицах или приторговывали наркотиками в отчаянной попытке свести концы с концами.
А вот в мире Виктора Лоури все было отлично. В этом мире осторожные туристы с обычной смесью бравады и напряженности шагали по Родео-драйв [2]; они знали, что являются чужаками в этом городе, но были готовы мгновенно броситься на защиту своего права быть здесь. Голливудские матроны выплывали из ворот своих домов, направляясь на многочасовые ланчи с подругами, а молоденькие жены сильных мира медленно прохаживались по извилистым дорожкам, толкая перед собой навороченные, сделанные на заказ прогулочные детские коляски.
Виктор летел мимо них, пренебрегая ограничением скорости. Он несся вниз по холму в сторону Уилшира [3] и своего офиса. Стереосистема в машине работала на полную мощность. Когда он повернул налево у Ла Бреа [4], то заметил, что на всех уличных фонарях висят баннеры, сообщающие об открытии очередной выставки в Музее искусств округа Лос-Анджелес. Его родители финансировали этот музей и входили в состав его попечителей, так что ребенком он бывал здесь практически каждую неделю. Однако это не привило ему любви к прекрасному, и он не появлялся в музее много лет, из-за чего испытывал чувство вины, однако недостаточно сильное, чтобы попытаться что-то изменить в своей жизни. Виктора интересовала поп-культура, а не элитарное искусство, и жизнь, по его мнению, была слишком коротка, чтобы тратить время на то, что его совершенно не интересовало… даже если это и производило впечатление на других.
Например, на его папашу.
Виктор резко свернул в подземный паркинг, махнул электронным ключом, чтобы открыть ворота, и въехал на площадку, где было написано его имя. Собственный офис ему был абсолютно не нужен, но его папаша, по-видимому, хотел, чтобы Виктор делал вид, что является самодостаточным бизнесменом и обладает собственными талантами и навыками, а не просто плывет по жизни в кильватере своей семьи.
Виктор вошел в лифт и нажал кнопку пятнадцатого этажа.
Его старик был одним из тех, кто твердо верит в необходимость позитивного взгляда на жизнь. Он не мог согласиться с тем, что все его состояние появилось скорее в результате простого везения, и продолжал истово верить, что это результат его деловых качеств и целенаправленной работы. Именно поэтому отец и назвал своего сына Виктором. Он хотел дать ему имя, которое бы что-то значило, которое заставляло бы сына к чему-то стремиться, и хотя самому Виктору имя не нравилось, это все-таки было человеческое имя – в отличие от Чемпиона или некоторых других вариантов, которые тоже приходили в голову его отцу, но слишком отдавали скаковой конюшней.
Офис же был той морковкой, которая должна была завлечь мальчика на путь целенаправленной работы и эффективности. У него даже была собственная секретарша – Рона. И хотя Виктор никак не мог понять всей прелести деловой жизни, но чувствовал себя обязанным разыгрывать роль полностью поглощенного делом и высоко мотивированного сына и исполнять необходимые при этом ритуальные движения. Потому что, если он не будет этого делать, Рона окажется безработной, так же как и несколько программистов, которые работали на него, сидя по домам, и за которых он отвечал. А Виктор не хотел, чтобы это давило ему на подсознание.
Так что медленно, но верно, несмотря на все его сопротивление, идея папаши стала постепенно засасывать его.
И Виктор сильно негодовал по этому поводу.
Лифт остановился на пятнадцатом этаже. Молодой человек прошел по ковру через холл мимо дверей ипотечной компании, специализировавшейся на управлении недвижимостью, и открыл ничем не примечательную дверь, за которой располагался его офис. Рона что-то набирала на компьютере и, когда он вошел, подняла голову:
– Доброе утро, мистер Ло… то есть Виктор, – быстро поправила она себя.
– Вот так-то лучше, – улыбнулся он.
– Простите, но я еще не привыкла к неформальному обращению.
– Работа на моего папашу еще не тому научит.
– Вы сегодня на месте весь день? – Рона протянула ему пачку писем.
– До ланча, – ответил Виктор.
Он прошел мимо ее стола к себе в кабинет, притворившись, что просматривает почту. Рона Виктору нравилась, но он никак не мог избавиться от подозрения, что в ее работу входит шпионить за ним и докладывать обо всем его папаше. Именно поэтому, проработав вместе шесть месяцев, они все еще держались на расстоянии, и именно поэтому он старался проводить как можно больше времени вне офиса. Несколько раз он был на грани того, чтобы рассказать ей, что все знает, – отец предупредил его, что она будет уволена с позором, несмотря на всю ее преданность и старательность, в том случае, если он не оправдает его надежд. Останавливало Виктора ощущение, что она немедленно все донесет старику, который непременно скормит ей какую-нибудь душеспасительную ложь, после чего его отношения с отцом и секретаршей станут еще более напряженными.
Виктор бросил письма на стол и подошел к окну – по бульвару Уилшир двигался нескончаемый поток машин. Не надо было сегодня появляться в офисе. Надо было позвонить Роне, сказать, что у него дела в городе, и провести день ничего не делая и наслаждаясь жизнью.
Хотя у него еще оставалась для этого куча времени после ланча.
Виктор плюхнулся в кресло, включил компьютер и, ожидая, пока тот подключится к сети, несколько раз повернулся в кресле вокруг своей оси. Ему действительно нечем было заняться, но если он свяжется со своими программистами, даст указание Роне разослать напоминания клиентам и ответит на электронную почту, можно будет сказать, что день прожит не зря. Так что после ланча он без зазрения совести сможет слинять из офиса.
Виктор вошел в почту. Обычный спам и внутриофисная переписка – ничего интересного. Из всего этого, как нарыв, выделялось письмо, посланное его папашей сегодня утром. Он открыл его, чувствуя холодный комок у себя в животе. Каждый раз, когда отец присылал ему письма, оказывалось, что это некие «предложения», являвшиеся не чем иным, как очередной порцией критики его работы, приправленной мягким напоминанием о том, что он не настолько хорош и успешен, как хотелось бы его отцу.
На этот раз все оказалось не так.
Вместо текста на мониторе появился файл с потоковым видео [5], и узел в животе Виктора затянулся еще туже – его ужас рос по мере того, как он наблюдал за происходившим на экране. Крупный план оскаленной собачьей морды, данный в таком ракурсе, что было ясно, что голова собаки отрезана и помещена на что-то, по виду напоминавшее свадебный торт. Камера медленно вращалась, давая панораму помещения, и в кадр попало не только безжизненное тело собаки, лежащее на кровати, застеленной белоснежными простынями, но и изуродованные трупы жениха и невесты на полу спальни, лица которых были засунуты в собачьи миски. На экране медленно появилась надпись – белые буквы на черном фоне: «Вот где все началось».
Неожиданно на экране появились два обнаженных старика – мужчина-азиат и темнокожая женщина, скорее всего латиноамериканка, которые находились в помещении, похожем на пустой гараж, и, как ненормальные, танцевали на заляпанном маслом цементном полу. На их лицах блуждала улыбка лунатиков, хотя сами лица были изуродованы болью.
У мужчины были отрублены детородные органы.
У женщины – отрезаны груди.
Из страшных ран обильно текла кровь, и она, смешиваясь с высохшим маслом на полу гаража, превращалась в тошнотворную липкую лужу, которую они месили босыми ногами. В гараже стояла мертвая тишина, и из-за этого нелепый танец двух стариков наводил страх – отсутствие звуков придавало происходящему какое-то документальное правдоподобие, которое звук наверняка ослабил бы.
Движения танцующих становились все быстрее и нелепее, как будто скорость съемки увеличивалась; вся сцена вращалась, теряя четкость, пока на экране не появилось крупное изображение желтого клыка. Камера отодвинулась, и вновь появилась оскалившаяся голова мертвого пса.
