Терапия - Эндрю Ваксс

I

Прокурор был моложавым мужчиной, одетым лучше, чем могла обеспечить его государственная зарплата, амбициозность так и светилась на его чисто выбритом лице. Он держал в руке пачку бумаг, картинно размахивая ею как будто присяжные еще были в зале суда.

— Доктор, вы пытаетесь сказать нашему суду, что ему следует оставить осужденного растлителя в обществе, разгуливать свободно? Вы это говорите?

Я коротко вдохнул через нос, сосредоточиваясь, пытаясь успокоиться.

— Нет, мистер Монтгомери, это вы так говорите. Обвиняемый страдает педофилией. То есть он подвержен интенсивным, периодическим сексуальным побуждениям и сексуальным возбуждениям, связанным с сексуальными фантазиями, в которых присутствуют несовершеннолетние дети.

— Словечки, доктор, но сводится все к одному, разве нет? Подзащитный гомосексуал, который охотится на маленьких мальчиков, разве нет?

— Нет, не верно. Фактически, ваше утверждение — расхожее типичное невежество правоохранительных органов, когда дело доходит до любой из парафилий. Гомосексуал — это человек, который предпочитает в сексуальном плане людей своего пола. Такое предпочтение не является расстройством, если только эти чувства не являются разрушительными для самого индивидуума… и это случается относительно редко. Вы бы не назвали мужчину, который вовлекает в сексуальную деятельность юных девочек, гетеросексуальным насильником, не так ли? Конечно, нет. Корень большей части враждебности по отношению к педофилам — это не что иное, как тонко завуалированная гомофобия.

Лицо прокурора покраснело от ярости.

— Вы говорите, что государство обвиняет этого насильника, потому что оно гомофобное, доктор?

— Это определенно фактор приравнивания. Разве вы сами, лично, не считаете, что гомосексуалы «больны», сэр?

— Они больны! Я… я буду задавать здесь вопросы, если вы не против.

— Я не против. Я пытался ответить на ваши вопросы более полно, чтобы дать суду лучшее понимание связанных с этим явлений. Если вы посмотрите диагностическое и статистическое руководство Американской психиатрической ассоциации, вы увидите, что гомосексуальность не указана там, как расстройство. Педофилия указана. Уникальный код: 302.20, чтобы вы знали. Гомосексуальность присутствует с рождения. Это врожденное, если хотите. Сексуальная деятельность над детьми, с другой стороны, является осознанным поведением.

— Нет. Нет генокода педофилии. Основная этиология — ранний сексуальный опыт: те, кого вы называете преступниками, начинали как те, кого вы называете жертвами. После заражения жертва учится носить маску. Они способны к наиболее сложному планированию, часто к сильному терпению.

— И что же, каждый ребенок, которого растлили становится растлителем сам?

— Определенно нет. Некоторые становятся, некоторые нет. Как я объяснял, по сути, это сводится к выбору. Не важны обстоятельства, человек всегда сам ответственен за свое поведение.

— И тогда… а что ваше руководство говорит о рецидивах?

— Это хороший вопрос. Течение расстройства, как правило, хроническое, особенно среди педофилов, зацикленных на однополых отношениях. Рецидив, однако, зависит от психосоциального стресса — чем интенсивнее стресс, тем больше вероятность повторения.

— Значит, вы признаете, что такие преступники, как мистер Уилсон, чаще совершают новые преступления?

— При прочих равных условиях, да. Однако мы не подходим к таким людям с обычной психотерапией. Мы понимаем хроничность их поведения, и цель лечения — пресечь такое поведение. Цель контролировать поведение, а не их мысли. Сейчас я заканчиваю свое исследование для публикации, но все предварительные данные указывают на чрезвычайно высокий уровень успеха. При надлежащем лечении, конечно.

— Это ваше «лечение», доктор… оно не подразумевает тюрьму, не так ли?

— Нет, не подразумевает. Заключение в тюрьму противопоказано педофилам. Как вы знаете, сроки за такие преступления относительно маленькие. И степень психосоциального стресса в тюрьме для таких лиц не поддается измерению. Фактически, исследования показывают, что уровень рецидивов для заключенных в тюрьму педофилов необычайно высокий.

— Но он не будет растлевать детей в тюрьме, не так ли?

— Я приму ваш вопрос как риторический, сэр, но реальная проблема заключается в долгосрочной защите сообщества, а не во временной изоляции. Даже когда терапию предлагают в тюрьме, а это редкость, девиз нашей профессии, что принудительная терапия обречена на неудачу. Ни одно лечение не является идеальным, но мы знаем одно: пациент должен быть участником лечения, а не просто его получателем.

Судья наклонился со скамьи. С его густой гривой белых волос, в очках без оправы он выглядел как судья из кино.

— Доктор, вы имеете в виду, что мотивация это ключ?

— Да, ваша честь. И мистер Уилсон продемонстрировал высокий уровень такой мотивации. На самом деле, он пришел в нашу программу еще до ареста, и тем более, до обвинения.

Прокурор хлопнул ладонью по столу.

— Ну конечно! Но он знал, что его собираются обвинить, не так ли, доктор?

— У меня нет возможности узнать, что было у него на уме, — мягко ответил я. — Источник мотивации гораздо менее значим, чем само ее наличие.

— Так что же это за «лекарство», доктор? Что это за чудесная «терапия»?

— Лечение является мультисоставным. Не все педофилы реагируют одинаково на один и тот же подход. Мы используем групповую работу, взаимодействие, аверсивную терапию, ориентацию на понимание, обусловленность, даже лекарства, снижающие либидо, если нужно.

— Сколько вам заплатили за показания, доктор?

Защитник вскочил на ноги.

— Возражаю! Это не имеет отношения.

— О, я думаю, что разрешу такой вопрос, — сказал судья. — Вы можете отвечать на вопрос, доктор.

— Мне сегодня ничего не заплатили за мои показания, сэр. Я давал характеристику господину Уилсону, предоставил отчет его адвокату, копия которого была вам так же отправлена. Я беру семьдесят пять долларов в час. И еще не присылал счет, но я думаю, что общая сумма составит около полутора тысяч долларов.

— Больше нет вопросов, — прорычал прокурор.

II

— Ты хорош, настолько, насколько о тебе говорят, — сказал адвокат защиты, пожимая мне руку, когда мы были в его пластиковом офисе, — никто не знает людей так, как ты.

Я кивнул, терпеливо ожидая.

— Это просто восхитительно… то, как ты предугадал все, что обвинение сделает. Черт, я думал нас утопят на этот раз. Я сказал, что Уилсону светят пять лет в тюрьме. И вот судья подносит ему реабилитацию на тарелочке.

— Психиатрическую реабилитацию.

— Да, я знаю. Он должен получать терапию у тебя, весь этот срок, или пойдет в тюрьму. Ну и что? Это лучше, чем тюрьма.

— Я сдержал слово? — внимательно посмотрел я на него.

— Однозначно, да, дружище. И не думай, что я забыл о нашем договоре. Вот, как я обещал.

Он достал чек с его депозита. Полторы тысячи долларов. Я положил его в свой дипломат, который лежал на его столе из тика, туда же, где лежали еще десять