Левый глаз Анами задергался в нервном тике.
— Они убили моих родителей.
Несколько секунд он не мог говорить.
— Мои родители иммигрировали из Японии в Калифорнию. В Сан-Диего. Там я и родился. Они были интернированы и после войны уехали на Гавайи, чтобы начать все сначала. Мой отец преуспевал в экспорте рыбы, но он всегда мечтал вернуться в Японию. Пришло время, и он вернулся. Взял часть своих денег и вложил в крупную электронную компанию в Токио. Именно тогда он столкнулся с якудзой. Тогда...
Анами достал пилюли и, проглотив еще две, хрустнул суставами пальцев.
— Они называли это сокайя — форма шантажа, практикуемого якудзой. За определенную сумму они обещали не срывать собрания акционеров и следить за тем, чтобы никто этого не делал. Иногда они покупали несколько акций, а потом продавали их корпорации снова, но по очень и очень высокой цене. Таким образом, якудза могла заявить, что получает деньги за свои законно приобретенные акции, а не за угрозу проломить кому-нибудь голову. Так или иначе отец потребовал отчета о выплатах корпорации. Взятках, выплатах и прочих делах такого рода. Головорезы из якудзы попытались заставить его молчать. Отец отказался. Последовали угрозы, и наконец эти костоломы увели моего отца прямо с заседания силой. На следующий день его нашли мертвым. Полиция сказала, что он в пьяном виде врезался на своей машине в грузовик.
Он погладил Эрику по руке.
— Помоги Саймону. Делай только то, что он тебе говорит, понятно?
— Да.
Саймон закрыл папку и положил ее на письменный стол.
— Пол, я попрошу тебя достать расписание грузовых и пассажирских судов, выходящих из Токио в следующий понедельник или во вторник.
Глаза Эрики округлились.
— Это через три дня. Ты сможешь найти и спасти Молли так быстро?
Он посмотрел на нее и Анами через плечо и ухмыльнулся.
— Ладно, поделюсь с вами одним маленьким секретом. Провернуть это дело очень трудно. И чертовски опасно. Шансы, что тебя засекут, очень велики. Чем меньше времени я пробуду в Токио, тем лучше. Скорее всего, мы прилетим назад самолетом. Но всегда нужно иметь запасной выход.
— Расписание будет у тебя сегодня чуть позже, — сказал Анами.
— Как Алекс все это восприняла? — спросила Эрика. — Я знаю, она от меня не в восторге. Не могу понять, почему, разве что она просто не любит женщин-картежниц. Смешно. Она единственная женщина, с кем я хотела бы подружиться, но, по всей видимости, мне этого не удастся.
— Алекс понимает, почему я должен ехать, — сказал Саймон. — Как и Попай, я тот, кто я есть. А что касается ваших отношений, дай время. Она еще изменит свое отношение к тебе.
— Надеюсь. Твоя мама очень оригинальна. Впрочем, как и ее сын.
Эрика придвинулась вплотную к Саймону, их лица соприкоснулись.
— Иногда я думаю, что кем бы ты ни увлекался, ты даешь им все, что может быть потом использовано против тебя же самого. Я не такая. Помни.
Сейчас Эрика была как никогда близка ему; Эрика, независимая, сдержанная женщина, признавалась ему в своей любви.
Они уже собирались покинуть офис Анами, когда тот мягко удержал Саймона за локоть и отвел в сторонку. Убедившись, что они достаточно далеко, чтобы она не услышала их, он спросил:
— Когда?
— Завтра утром.
— Я знал, что это будет скоро.
— Несколько дней в Лос-Анджелесе, потом в Токио. Я скажу Эрике об этом после обеда, вечером.
Анами тронул его за руку.
— Будь там осторожен. Если попадешь в поле их зрения, они не отстанут. Если они поймают тебя, единственное, что я могу тебе сказать: они никогда не простят. Помни это, Саймон. Они не прощают.
* * *
В Токио Виктору Паскалю больше досаждала жара, чем городская сутолока и шум. Далеко за полдень температура воздуха была под девяносто градусов по Фаренгейту, поэтому он сказал Норе Барт, что плевал он на все и они возвращаются в отель, где кондиционер и бассейн.
Вернувшись в номер, он решил позвонить прислуге перед тем, как пойти поплавать. Заказать что-нибудь выпить и что-нибудь легкое поесть, салат или мороженое. Все, что угодно, но только холодное. Нора, конечно же, тоже что-нибудь захочет заказать. Эта женщина ела, как Пэк Мэн, даже больше, и никогда не толстела.
Она вошла в номер за ним. Ее руки были полны свертков и пакетов, а она была счастливее свиньи в дерьме: наконец-то они смогли пройтись по магазинам. Три дня в Токио, и все, что они должны были сделать за это время — это встретиться с Кисеном и его людьми, или ждать, когда им назначат встречу. Кисен настоял на том, чтобы они всегда были на телефоне. Такого человека Паскаль и Нора раньше никогда не встречали; неулыбчивый, требующий беспрекословного подчинения. Когда он говорил, надо было слушать.
Проработав четыре года на якудзу, Паскаль тем не менее ни разу не встречался с боссом, оябуном. Даже Кисен, такой хладнокровный и крутой, по их понятиям, человек, глубоко уважал своего загадочного лидера. Паскаль как-то сказал, что они выпивали с оябуном вместе, на что Кисен, презрительно скривившись, заметил, что такая встреча могла произойти только в том случае, если Паскаль «споткнулся и согрешил». Другими словами, если Паскаль прокололся. Тогда он увидел бы оябуна в первый и в последний раз. И точка.
После сегодняшней встречи в час дня Кисен сказал Паскалю и Норе, что они свободны до вечера, а потом они поужинают вместе с ним и обсудят новую роль Паскаля в Америке. Взволнованная Нора потащила Паскаля по лавочкам и магазинам, расположенным на Гинзе, и наконец в депато, огромный универмаг около их отеля. Они с трудом проталкивались с этажа на этаж в этом универмаге, собравшем внутри только одному Богу известно сколько ресторанов, несколько супермаркетов и парочку музеев. МУЗЕЕВ. Не говоря уже о сотнях тысяч покупателей.
Паскаль дважды в год ездил в командировки в Японию, и каждый раз казалось, что людская толпа становилась все гуще. Тысячи автобусов, набитые пассажирами. Тротуары, запруженные миллионами толкающихся, пихающихся и мельтешащих японцев. Эстакады с машинами, набитыми людьми, как банки кильками. Улицы, все в грузовиках, машинах, мотоциклах, мопедах и велосипедах. Толчея и шум транспорта были невыносимы. И в довершение всего — жара. Паскаль чувствовал себя совершенно выжатым.
В гостиничном номере он, потянувшись, закинул руки за голову и с удовольствием вдохнул прохладный воздух. Теперь было более или менее сносно. Мир и спокойствие в четырех по-европейски обставленных комнатах, с баром, холодильником, кабельным телевидением на английском и видом на чудесный японский садик тремя этажами ниже.
Виктору Паскалю было уже далеко за сорок. Он был мулатом и не любил, чтобы его называли черным или хотя бы в шутку — «умный, смелый, почти белый». Он был крупным, красивым мужчиной с прямыми черными волосами, тоненькими, словно нарисованными усиками и озабоченной улыбкой. Его мир — это женщины, с которыми он бывал то груб, то угодлив. Он держался благодаря им, обманывая и используя их, как ему было нужно, тем не менее он не мог и секунды прожить без их любви и поклонения.
Подобно многим, он подвизался в индустрии развлечений, однако потерпел фиаско, потому что ожидал от жизни больше наслаждений, нежели труда и страданий. Он неплохо пел, но в Голливуде было много хороших певцов, которые работали официантами или на заправке и парковке машин. Вот тогда он решил посвятить себя рискованному делу: манипулированию чужими человеческими судьбами. Это был второй его талант: вешать лапшу на уши женщинам, умение убедить их поверить во что угодно. В Голливуде вранье было образом жизни, и Паскаль делал это не хуже других.
Как тебя зовут, мамочка, как ты ловишь кайф в этой жизни? Если я помогу отправить твою попку на работу в Японию, где она наверняка не была, думаю, в этом ничего страшного.
Якудзы платили по максимуму за свеженьких, молоденьких блондиночек, а не за старую козлятину. Он также неплохо зарабатывал, таская, как мул, пистолеты из Калифорнии в Гонолулу, летая в так называемые командировки. Возвращаясь, он привозил наличные, которые забирал из его офиса японец, никогда не улыбавшийся и ни разу не оставшийся в его офисе перекинуться хотя бы парой слов. Пару раз Паскаль ездил с наркотиками из Гонолулу в Лос-Анджелес и Сан-Франциско, но в эти моменты он был весьма близок к тому, чтобы испачкать свои подштанники. Таскать пару килограммов героина в сумке через плечо и думать, что в любой момент тебя могут зацапать феды[5], — тут любой наделает в штаны.
Слишком поздно для Паскаля было плакаться. Уж коль ты связался с якудзой, лучше было не ссориться. Он знал двух американцев, попытавшихся выйти из игры. Один был настолько глуп, что угрожал заложить всех скопом. Неделю спустя его нашли на собственной яхте в море повешенным в душевой. Самоубийство — объявила береговая охрана. Второй сгорел в собственном домике в лесу — взорвался обогреватель. Несчастный случай — объявила конная полиция штата.
