— Анна повышено эмоциональна, — вмешивается Фиона и вздыхает. Сочувствия в ее голосе явно маловато, он звучит почти презрительно. — Она порой странно себя ведет, когда поддается чувствам.
— Ладно, — говорю я. — Раз уж вы об этом упомянули, дело в том, что… только не пугайтесь, но я думаю, что недавно Анна зачем-то заходила ночью в мою комнату. Она просто стояла на пороге и наблюдала. Я даже не уверен. Она убежала, когда я ее окликнул. Исчезла. А утром как будто обо всем позабыла. То есть было очень темно, и спросонок мне могло померещиться, хотя я и сомневаюсь. Я здорово перепугался. Кто-то стоял там и смотрел. Жуть.
— Анна наблюдала за вами? — Фиона поднимает брови и поворачивается к Маркусу: — Послушайте, Тим, мне очень жаль, что так вышло. Вот мой телефон. Позвоните, если что-нибудь вас встревожит. Или если вы решите, что нам следует приехать. Звоните, если что.
— Да. Если что-нибудь случится, — вторит Маркус, задумчиво потирая подбородок. — Кстати говоря, дай Тиму заодно и свой мэйл, Фиона.
Он смотрит на меня.
— Иногда мы весь день на переговорах и не можем отвечать на звонки. Но регулярно проверяем почту.
В душе я протестую против этого предложения. Оно накладывает слишком большую ответственность. На языке вертится: «Мы почти не знакомы». Но Фиона записывает электронный адрес, и я не возражаю.
Пока они собираются, я стою и с досадой щелкаю полотенцем по шкафу. Такое ощущение, что на меня взвалили нежеланную ношу, притом не удосужившись ничего объяснить. Как будто попросили втащить на холм чемодан, не сказав, что внутри. Понятия не имею, что происходит. Когда открывается входная дверь, я принимаю поспешное решение и выскакиваю в коридор.
— Подождите! — кричу я.
Они останавливаются на пороге.
— Один вопрос, — говорю я. — Кто такой Бенджамен?
На лице Маркуса — страшное отчаяние.
— Бенджамен умер, — отвечает он.
— Не ваше дело, кто такой Бенджамен, — дрожащим голосом произносит Фиона. — Не ваше дело.
Она разворачивается и захлопывает за собой дверь.
Она подружилась с Маркусом и Фионой в тот самый вечер, когда сказала матери, что ненавидит ее.
Они были знакомы уже некоторое время. Маркус и Фиона несколько раз приходили к родителям на вечеринки, но неизменно уезжали домой, когда прочие напивались и начинали чересчур шумно веселиться.
В тот вечер Анна пошла в гости, но вернулась рано, потому что у нее разболелась голова. Открыв дверь, она услышала голоса, смех, звон бокалов. Она намеревалась незаметно проскользнуть наверх, не желая встречаться с родителями и их надоедливыми друзьями, но, как только Анна начала красться на цыпочках по коридору, появилась ближайшая подруга матери, Деб. На ней было слишком узкое и короткое платье леопардовой расцветки и до нелепости высокие каблуки.
— Анна!
От Деб пахло сигаретами и виски; когда она обняла девушку, та поежилась. Деб, сущая змея, ловко притворялась милой. Скользкая и холодная гадюка в леопардовом платье.
— Пойдем во двор, что-нибудь выпьешь.
— Я хочу к себе, — сказала Анна.
— Ой, не убегай! — запротестовала Деб, хватая ее за руку. — Хотя бы выйди и поздоровайся. Будь пообщительней. Твоя мама расстроится, если ты не покажешься гостям.
Анна помедлила, с тоской глядя на лестницу.
— Стивен тоже там, — сказала Деб, полным яда голосом.
Стивеном звали отца Анны, и Деб никогда даже и не пыталась скрыть неприязнь к нему.
— Как всегда, очаровывает дам и унижает твою бедную мать.
Анна часто задумывалась, не отверг ли отец в один прекрасный день ухаживания Деб. Ее преувеличенная преданность Фрэнсис всегда казалась неискренней. Деб от природы не отличалась дружелюбием. Скорее всего у нее была личная причина ненавидеть Стивена.
Фрэнсис на кухне разливала шампанское. Анна немедленно, по цвету щек и стеклянному блеску глаз, поняла, что мать выпила уже не одну порцию.
— А ты рано вернулась, — сказала она, кладя руки на плечи дочери и целуя в обе щеки, на европейский лад.
— Я собиралась лечь, — произнесла Анна.
— Я тебя умоляю, детка. — Фрэнсис вздохнула. — Нельзя же вечно ложиться спать, когда у нас гости. Честное слово, Анна, иногда надо делать над собой усилия. Хотя бы ради отца, если не ради меня.
Она взяла со стола бокал с шампанским и сунула в руку Анны.
Та взяла шампанское и вышла во двор, где стояли друзья родителей. Они курили, пили и красовались друг перед другом. Большинство уже наскучили Анне до смерти. Она заметила Маркуса и Фиону — самых молодых и наименее напыщенных — и заспешила к ним.
Фиона и Маркус потеснились и поздоровались, но разговор шел с запинками, а Анна слишком устала, чтобы тратить силы на поддержание беседы. Они просто стояли и смущенно улыбались, почти ничего не говоря.
Она заметила отца рядом с какой-то красивой незнакомкой. Он стоял, положив руку ей на талию, а она смотрела на него с кокетливой улыбкой. Отец был не виноват, что женщины к нему тянулись. К Стивену, красивому и обаятельному, влекло всех, и мужчин, и женщин. Кто упрекнул бы его за то, что он временами флиртовал? Фрэнсис страдала вне зависимости от того, чем занимался муж.
Анна перехватила взгляд отца и помахала рукой. Он улыбнулся и помахал в ответ, потом извинился перед собеседницей и зашагал через двор к дочери.
В отличие от неровных и раздраженных отношений с матерью с отцом Анна всегда общалась с удовольствием. Они наслаждались разговорами и доставляли друг другу много радости.
— Привет, — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать дочь в щеку. — А я гадал, покажешься ли ты.
Она рассказала, где была, с кем виделась. Как обычно, отец слушал увлеченно и с интересом. Он никогда не говорил обидных слов про друзей Анны, не критиковал ее слова, осанку, прическу. Когда к ним подошла мать и встала рядом, скрестив руки на груди, Анна немедленно смутилась, и разговор, который прежде тек без всяких усилий, сделался вымученным и напряженным.
От внезапного звона разбившегося стекла Анна подскочила.
— Черт, — сказал Маркус и наклонился, чтобы собрать осколки пивной бутылки, которую уронил на каменную плиту. Анна принялась помогать. Она осторожно сложила осколки ему в ладонь, и Маркус понес их в мусорный бак.
— Прошу прощения, что напугал, — сказал он, вернувшись. — Ты чуть ли не на метр подпрыгнула.
— Господи, Маркус, не за что извиняться, — громко ответила Фрэнсис, привлекая общее внимание. Она говорила бодрым, звенящим голосом и широко улыбалась, чтобы никто не обвинил ее в жестокосердии.
— Анна боится даже собственной тени. Она всегда была нервной. До двенадцати лет, например, не могла спать одна. Очень неприятно и не то чтобы полезно для брачных отношений, сами понимаете. — Мать многозначительным взглядом обвела друзей. — Бедняжке снились ужасные кошмары, и она в полусне бродила ночью по дому. Ее никак не удавалось разбудить, и она несла всякую чушь про чудовищ, демонов и так далее. И ладно бы только в раннем детстве — но мы мучились до самого последнего времени! Однажды мы обнаружили Анну на балконе посреди ночи. Она рыдала, как безумная. Представляете, она внушила себе, что папу убило какое-то чудище. Мы целый час пытались объяснить, что все в порядке. Притом что отец стоял прямо перед ней!
Фрэнсис покачала головой и огляделась, широко раскрыв глаза от изумления, а потом положила руку на голову Анны и взъерошила ей волосы.
— Боюсь, Стивен избаловал дочку. Вырастил из девочки маленькую принцессу.
— Принцессу? — недоверчиво переспросила Анна. — Принцессу?!
— А разве нет? — сказала Фрэнсис. — Хотя… ты права. Не принцессу. Мы предпочитаем цветы, кажется? Так вот, ты папин любимый цветочек.
В слове «цветочек» отозвалось многолетнее негодование, и Анна увидела в глазах матери глубочайшее удовлетворение: она наконец свалила с себя это бремя. Когда-то Стивен подарил дочери маленькую статуэтку в виде цветка, которую сам слепил на одном из корпоративных мероприятий, предназначенных для того, чтобы сотрудники сплотились, вместе занимаясь какой-нибудь творческой деятельностью. Статуэтка была совсем простая, примитивный цветок с лепестками, покрытыми красной глазурью. Внизу отец подписал:
«Моему маленькому цветочку сегодня семь лет. Люблю, папа».
Он со смехом говорил, что ему недостает творческих способностей, и извинялся за неуклюжую поделку, но Анне сразу понравилась эта вещица. Она хранила ее до сих пор.
Внезапный порыв гнева смел все преграды и запреты, которые обычно делали Анну сдержанной и послушной. Она знала, что гости смотрят на нее, но не сумела удержаться. Девушка шагнула к матери и громко произнесла:
