— Делорио вернулся? — спросил он наконец.
Доминик покачал головой:
— Я велел ему оставаться в Майами и провести встречу с Марио Калпасом. Он здесь не нужен. Хэймс сказал, что с тобой все будет в порядке. Пуля разорвала мышцу, но ты поправишься, если пару недель не будешь перетруждать себя. И еще он пообещал, что повреждение не оставит никаких следов и ты останешься таким же сильным. Я знаю, тебе будет нелегко так долго бездействовать, но ты поправишься, Маркус.
Доминик с отсутствующим видом потер раненую руку. Потом продолжил:
— Сделка с голландцами должна была состояться. Тебе это известно, ты же ездил в Бостон, чтобы обговорить последние детали с Перельманом. Их сегодняшний приезд имел скорее дипломатические цели. Мы должны были выразить нашу бесконечную добрую волю, они — бесконечное стремление работать с нами. Предположительно они являлись конечными посредниками. — Доминик пожал плечами.
— Кто или что есть «Вирсавия»?
— О чем ты?
— Это слово было написано сбоку на вертолете. Зелеными буквами — «Вирсавия».
— Понятия не имею. Было написано сбоку на вертолете? Как пишут название компании или логотип?
Маркус кивнул, и Доминик медленно произнес:
— Знаешь, была такая царица — Вирсавия, и, насколько я могу судить, эта женщина не имела с Тюльп ничего общего. Однако это интересно. Название организации. Мы выясним это. Мои люди уже работают над Тюльп. Перельман кричит во всеуслышание, что ни черта не понимает. Что касается телефона в Амстердаме, то он отключен. Двое голландцев находятся в сарае и, по-видимому, размышляют там о своих грехах. — Доминик на мгновение замолчал, затем с изумлением добавил: — Это занятно. Они в самом деле рассчитывали, что им удастся прикончить меня и удрать с острова. — Доминик похлопал Маркуса по руке и поднялся. — Отдыхай, мой мальчик. А потом, когда тебе станет получше, мы допросим наших гостей и выясним, что, черт побери, произошло. Но знаешь, Маркус, я буду крайне удивлен, если эти двое что-то знают. Жаль, но я ненавижу принуждать, насильно уговаривать.
— Но к чему нам ждать, Доминик? Приведите их сюда, или я могу пойти…
— Нет, Маркус. — Доминик пожал плечами. — Возможно, именно поэтому я и согласен подождать. Они не в курсе дела. Ты ведь знаешь, что я прав.
— Ладно, согласен, но объясните мне по крайней мере, как три человека ухитрились вывести из строя всех наших охранников?
— Это было сделано с умом, хотя и очень, очень примитивно. Они приехали с добрыми намерениями, но Линк, насколько тебе известно, один из самых подозрительных людей в мире. Он захотел, чтобы их обыскали. К этому времени я уже послал Меркела найти тебя. До того, как мог начаться какой-либо обыск, женщина, Тюльп, пожав мою руку, ткнула мне под ребра автоматический пистолет девятого калибра. Я знал, как ни странно, что она убьет меня не задумываясь, если охранники не бросят оружие и откажутся пройти в столовую, как стадо баранов. Они ушли, и Корбо отравил их газом. Делорио к этому времени уже улетел в Майами. Паула уехала на курорт, а моя бедная Коко была заперта в купальной кабинке. Они бы и Меркела отравили, если бы я не послал его за тобой как раз перед тем, как приземлился их вертолет. Я знал, что ты — моя единственная надежда, и не разочаровался в тебе, Маркус. Прими мою благодарность.
Взяв руку Маркуса, Доминик легонько пожал ее.
— Я ужинаю с Коко. Она немного не в себе, сам понимаешь. Увидимся позже. Меркел принесет тебе ужин и побудет с тобой. — Доминик Джованни вышел из комнаты.
Так много вопросов оставалось пока без ответа, так много еще было вещей, о которых хотелось узнать Маркусу. В комнате воцарилась полная тишина. Он ощущал боль: она неумолимо накатывала на него, затем на момент угасала только для того, чтобы набрать разгон, и пронзала тело, преодолевая сопротивление Маркуса. Теперь у него было три шрама: на внутренней стороне левого бедра, длинный, тонкий шрам на животе, и вот добавился памятный сувенир на плече. Два шрама получены от ножа и один от пули Тюльп. Последний год Вьетнама и последующие двенадцать лет не оставили на теле Маркуса никаких наружных отметин. Все его шрамы появились после того, как он связался с Домиником и стал преступником.
Но что ни говори, а лучше ощущать боль, чем быть мертвым. Маркус съел на пару с Меркелом немного мясного бульона и домашнего хлеба и очень скоро опять заснул. Он подозревал, что в лимонад было подсыпано снотворное, и не ошибся: проснулся Маркус только на следующее утро.
Именно тогда снова появился Хэймс и, не стараясь быть особенно нежным, снял повязку с плеча Маркуса. Тот сжал зубы, услышав вырвавшийся у Хэймса вздох, и стал раздумывать, что он означает.
Врач опять вздохнул.
— Может, скажешь, что-нибудь, например, по-английски?
— Лежи смирно, Девлин, и молчи. Поверхность розоватая, рана затягивается хорошо, вот только твоя черная душонка может породить инфекцию и погубить тебя. Не двигайся.
Маркус громко застонал, когда игла вонзилась в левую ягодицу. Он почувствовал, как Хэймс слегка прижал его к постели.
— Еще один антибиотик. Уколы в задницу действуют наиболее эффективно. — Игла вышла из тела, оставляя после себя холодный, пульсирующий след, и Хэймс потер место укола ваткой со спиртом.
— Ты садист и мясник.
— Через пять-шесть дней я сниму швы. Старайся не двигать плечом. В кровати лежать не обязательно, но марафоны тоже бегать не стоит, включая вниз и вверх по лестнице.
— Спасибо.
— Пусть кто-нибудь сделает тебе массаж, чтобы мышцы не утратили гибкость. Да, чуть не забыл, герой-любовник, никакого секса по крайней мере в течение недели. Рана откроется, и я даже денег с тебя не возьму, просто закопаю, и все. Понятно?
— У меня во всем теле не осталось ни единой твердой кости или мышцы, Хэймс.
— За твои кости и мышцы я не беспокоюсь. И кстати, очень хорошая девушка по имени Сьюзи Глэнби говорила мне как раз обратное.
Маркус застонал:
— Она совратила меня, клянусь. Я был невинен. Я же не знал, что она замужем за боксером. Боже сохрани. Неужели ты думаешь, что я решил наложить на себя руки?
Хэймс ухмыльнулся, обнажив широкое пространство между передними зубами.
— Старик Марта просто чудо, не так ли? Он пару раз стукнул Сьюзи, она упала в обморок, парень перепугался и позвонил мне. Так я и узнал, что произошло. Так что прими обет безбрачия, Девлин.
— Не могу поверить, что ты был доктором при обществе игроков в поло в Беверли-Хиллз.
— Да уж, полюбуйся, каким гуманным я стал в окружении таких замечательных личностей, как ты и Меркел.
— Ладно, Хэймс, у тебя на курорте пруд пруди всяких богатых шишек, перед которыми ты стелешься.
— В основном они страшные зануды. Известно тебе, что сифилис в наше время еще очень даже распространен? Ты, наверное, думаешь, что у этих дураков хватает мозгов для того, чтобы трахаться направо и налево и при этом предохраняться? — Хэймс покачал головой и встал. Он задержался на мгновение у кровати и взглянул на молодого человека, зажмурившего глаза от пронзительной боли. — Не строй из себя героя, Девлин. О, что за черт.
Маркус почувствовал новый глубокий укол в правую ягодицу и застонал.
— Это обезболивающее, — объяснил врач, набрасывая одеяло на Маркуса.
— Ты виноват в этой боли!
Но Хэймс уже махнул ему на прощание и выскользнул из комнаты. Ну и садист этот рыжеволосый ирландский гном, черт бы его побрал.
Но боль почти сразу начала утихать, и было так замечательно перестать бороться с ней. Маркус провалился в глубокий сон.
Коко и Доминик появились у него позже тем же вечером. Коко была идеальной любовницей богатого мужчины: немного постарше Маркуса, тоненькая, как манекенщица, с длинными ногами и большой грудью; ее длинные пепельные волосы безупречно ровными прядями ниспадали на плечи. Коко выглядела дорого, что соответствовало действительности, и обращалась с Домиником совершенно очаровательно. Она была умницей, эта Коко. Раньше она работала манекенщицей, выступая на показах в лучших французских домах моды, и карьера ее достигла пика как раз в 1985 году. Тогда она и повстречала Доминика на горных вершинах в Сент-Морице — они оба были страстными лыжниками. Очень скоро их стали замечать вместе, и французские газетчики-фотографы просто сходили с ума при виде всемогущего загадочного мужчины, дважды судимого — один раз за уклонение от налогов, второй раз за организованное преступление по части коррупции — и оба раза оправданного, и красотки манекенщицы. Скоро они стали любовниками.
Маркусу нравилась Коко. Преданная, неглупая и, судя по стонам разборчивого в любовных делах Доминика — время от времени Маркус слышал их, проходя мимо его двери — бесподобная в постели.
Казалось, Коко не обращала большого внимания на то, что Доминик дарил ей время от времени баснословно дорогие украшения. В отличие от его сына Делорио — алчного, вечно недовольного маленького подонка.
