Он потянулся к телефону, чтобы позвонить Саре, попросить ее съездить к нему домой и привезти «зиг-зауэр». Но тут же убрал руку. Если Морз не соврал (а зачем ему было врать?), ныне пистолет представляет собой кусок оплавленного металла.
Нужно добыть новое оружие, и сделать это как можно быстрее. Не имея «пушки», он должен полагаться исключительно на полицейское управление Атланты, на этих «кистоунских копов», которые по ошибке застрелили девяностодвухлетнюю старуху, когда группа спецназа во время облавы на наркоторговцев вломилась не в тот дом, которые арестовали и жестоко избили профессора, приехавшего из другого города, чтобы прочесть курс лекций в колледже, за переход улицы в неположенном месте, и которые не берут трубку, когда им звонят на 911.
Нет уж, благодарю покорно.
Есть у него силы или нет, но он должен выбраться отсюда. Беда в том, что он почти буквально прикован к постели. Две иглы капельниц, воткнутые в вены тыльной стороны ладони, да еще и мочевой катетер. Отсоединить капельницы не составило бы для него труда, но как быть с трубкой?
Он потянулся было к кнопке звонка, чтобы вызвать медсестру, но его рука повисла в воздухе.
Наверное, у него снова начались галлюцинации.
Перед ним стояла Герт. Почти шести футов росту, со светлыми волосами, ниспадающими на плечи. С высокой крепкой грудью, осиной талией и точеными ногами — такой фигуре позавидовала бы почти любая двадцатилетняя девушка.
А рядом с нею, уставившись голубыми глазами на Лэнга, стоял тот самый маленький мальчик, который, как думал Лэнг, являлся ему во сне.
— Мне сообщили, что ты можешь умереть, — заявила Герт, остановившись в двери.
— Прости, что разочаровал тебя.
Ирония, адресованная Герт, всегда пропадала впустую. Это было особенностью ее немецкого характера.
— Почему разочаровал? Я очень рада.
— А я рад, что ты вернулась.
— Я вернулась, чтобы Манфред хотя бы увидел своего отца.
Она осторожно подтолкнула мальчика вперед.
— Своего отца?
— Лэнг, закрой рот. С отвисшей челюстью ты выглядишь очень непривлекательно.
Теперь Лэнгу стало ясно, почему лицо мальчика казалось ему знакомым. Он был просто маленькой, детской копией его самого.
Лэнг не мог отвести глаз от лица мальчика, который стоял возле кровати и в свою очередь рассматривал его так, будто пытался запомнить на всю жизнь.
— Но я… я не… ты никогда…
Герт опустилась на стул, порылась в сумке, которая могла бы заменить небольшой чемодан, и достала пачку «Мальборо».
— Я ушла, потому что забеременела. И мне вовсе не улыбалась свадьба на дуле пистолета.
Все время их знакомства Герт, будто нарочно, перевирала английские идиомы.
— Под дулом пистолета, — поправил ее Лэнг.
— Вот-вот, я и думала — как можно что-то устроить на дуле пистолета?
Лэнг нетерпеливо мотнул головой:
— Ты же знала, как я хотел, чтобы мы поженились. Поэтому мне было очень больно, когда ты меня покинула. Сама представь: я оглянулся, а тебя нет.
Он осекся, вспомнив свои тогдашние потрясение и тоску. Черт возьми, он же должен пылать яростью на эту женщину, так мало думающую о его чувствах. Он должен…
Пропади оно пропадом!
Лэнг был так счастлив оттого, что снова увидел ее, и так сильно изумлен тем, что его мечты о семье могут сделаться реальностью, притом что он давно уже отказался от них, что его радость просто не оставляла места для гнева. Он медленно покрутил головой, желая удостовериться, что все происходящее — не галлюцинации, вызванные очередной дозой обезболивающего.
Сын! Рейлли утратил надежду когда-либо вновь увидеть Герт или завести ребенка с какой-нибудь другой женщиной. И черт с ней, с болью, — ради того восторга, который охватил его, было бы не жаль сломать еще дюжину костей. Как ни странно, он, хотя и страстно желал обзавестись семьей, никогда не мог поверить в радости отцовства. Кормление по нескольку раз за ночь, рвота, грязные пеленки… А тут Лэнг в считаные секунды изменил образ мыслей, и этот поворот был куда удивительнее, чем у любого политика, вдруг начинающего вещать нечто диаметрально противоречащее тому, что он вчера называл своим кредо.
Нет, вы только посмотрите на этого пацана! Такой маленький, а уже видный собой, голубые глаза так и светятся умом. Лэнг тут же простил Герт боль, которую она причинила ему своим исчезновением, ее нежелание выйти за него замуж, да и вообще все, что она когда-либо выкинула или выкинет в будущем. Он знал, что это неразумно, но ему не было дела. Он сознавал: то, что возникло в нем внезапно, будто извлеченное из шляпы фокусника, было любовью к семье. И разве время сейчас для разумных рассуждений?
Не отдавая себе отчета, он потянулся к мальчику, чтобы прикоснуться к нему, удостовериться, что это не очередной мираж, внушенный ему болеутоляющими наркотиками. Трубки не дали закончить движение. И тогда мальчик, Манфред, сам подошел и прижался к нему. Лэнг ощутил прикосновение нежной детской кожи, почувствовал хрупкость тонких косточек, осознал, что это его плоть и кровь, и его переполнило счастье.
Как обычно, не обращая ни малейшего внимания на табличку, извещающую о том, что в больнице Грейди не курят, Герт зажгла сигарету и выдохнула большой клуб синего дыма. Лэнг, в его счастливом состоянии, и подумать не мог о том, чтобы отучать Герт от ее давней привычки или указывать на неуместность курения у него в палате.
Герт откинулась на спинку стула:
— Я ушла от тебя, потому что не хотела, чтобы ты узнал о моей беременности. Я хотела вернуться на работу…
— Тебе вовсе не нужно было этого делать, — перебил ее Лэнг.
Она кивнула и вновь глубоко затянулась:
— Я знаю. Но как подумаешь о женщинах из твоего дома… От безделья люди страшно глупеют. — Она затянулась. — А может быть, они с самого начала были дурами. В общем, когда я поняла, что у меня будет ребенок, я решила, что не стану просить тебя о помощи, не позволю считать, будто я не могу с чем-то справиться своими силами. Да и не хотела я делиться единственным, что осталось бы у меня от тебя.
— По твоему собственному желанию. — В тоне, которым он произнес эту фразу, не было ехидства, одно только радостное признание факта.
— Если бы ты не лежал при смерти, вряд ли мы с тобой когда-нибудь увиделись, — сказала она с совершенно несвойственной ей дрожью в голосе. — Я сделала большую глупость. Если ты захочешь, чтобы я ушла, я уйду.
Вместо ответа Лэнг выпустил сына и открыл ей объятья. Все так же, с сигаретой в руке, Герт подошла к кровати и обняла его. Лэнг ощутил смесь запахов табачного дыма, мыла и чуть заметного оттенка цветочных духов — те самые запахи, которые всегда ассоциировалась у него с нею. Мозг захлестнули воспоминания — Рим, Лондон, Севилья, Лангедок в глубине Франции. Бесчисленные опасности, с которыми им довелось сталкиваться. И бурный, необузданный, шумный секс. И того и другого ему не хватало почти в равной степени.
— Уйдешь? Посмей только подумать об этом, и я привяжу тебя к кровати, — широко улыбнувшись, ответил он.
Его ладони, словно по собственной воле, поползли по ее спине вниз, к бедрам.
Она осторожно высвободилась:
— Потом. Когда рядом не будет Манфреда.
Острая вспышка желания — первая за довольно-таки долгое время — все же не смогла заставить Лэнга полностью забыть о мальчике:
— От того, что он увидит, как родители радуются встрече, ничего плохого не будет.
Герт вскинула брови:
— Радуются? Да еще минута, и ты взял бы меня во всей одежде прямо на больничной койке.
Катетер все настойчивее напоминал о своем существовании, и Лэнгу осталось только признать, что Герт совершенно права.
Он откинулся на подушки:
— Скажи все-таки, что теперь у тебя на уме? Знаешь, мне очень хотелось бы рассчитывать на то, что на этот раз ты останешься со мною.
Он боялся заводить разговор о дальних перспективах. Как-никак, она уже дважды появлялась в его жизни и уходила из нее.
— Мы с Манфредом останемся здесь — по крайней мере до тех пор, пока тебя не выпишут из больницы. И, если ты захочешь, и после этого.
Лэнг не мог отвести взгляда от мальчика, его сына, который казался ему таким же чудесным, как те младенцы, которых держат на руках рубенсовские мадонны.
— Я не могу позволить себе такого долгого ожидания. Те, кто взорвал мой дом, обязательно попробуют что-нибудь еще. А я тут как утка в гнезде.
— Ты вовсе не похож на утку. — Герт посмотрела по сторонам — где бы погасить окурок, — сунула его в стоявший на тумбочке стакан и снова села на стул. — А в коридоре торчат какие-то парни, похожие на полицейских.
— Это и есть полицейские. Ты прожила в Атланте почти год. Решилась бы ты доверить свою жизнь местной полиции?
Герт покачала головой:
— Ты никогда им не доверял. Это была еще одна из причин, заставивших меня приехать.
