Ознакомительная версия.
Столица в очередной раз поразила его ясно спланированным безумием жизни, и Кстин стал подумывать, что неделя – это, пожалуй, слишком много.
Как оказалось (да он так и подозревал с самого начала), вызывали его не в родное министерство, а в Контору. Найдя в маленьком переулке неприметное двухэтажное здание голубого цвета, Кстин на входе предъявил свои документы доброму молодцу со звездами прапорщика на плечах, тот снял телефонную трубку, доложил, и началось.
Три часа без единого перерыва он раз за разом рассказывал все, что знал. Вежливый молодой человек в белом халате и очках заинтересованно кивал, записывая каждое его слово, а потом говорил: «И все же давайте вернемся к самому началу». И Кстин возвращался, думая, что рассказать больше нечего, но каждый раз всплывала какая-нибудь новая, упущенная им ранее деталь.
Молодой человек радостно улыбался, словно получил в награду за свое усердие мороженое, и повторял: «Давайте еще раз вернемся к самому началу».
В конце концов Бурцев не выдержал и заявил, что, может быть, оставим что-нибудь на потом? Ведь впереди еще целая неделя?
Молодой человек согласился, снабдил его талонами на обед в ведомственной столовой и направлением в общежитие, после чего простился до завтра, хотя на следующий день была суббота, и Кстин планировал ознакомиться с Москвой. Его надежды не оправдались. Он приходил и в субботу, и в воскресенье, и в понедельник и так далее – вплоть до следующей субботы. Правда, он беседовал с молодым человеком с девяти утра до двух; остальное время было в его полном распоряжении. Исключением стала среда: человек в белом халате перенес их встречу на вторую половину дня.
Во вторник он познакомился с Мариной. Тогда же, во вторник, спустя пять минут после того, как он ее впервые увидел, Кстин понял, что влюбился. А в воскресенье – уехал. Уехал, как он думал, навсегда.
– Оставайтесь с нами, мы прервемся на блок рекламы.
Лицо мужчины выглядело сосредоточенным и одновременно отрешенным, словно он знал гораздо больше, чем мог сообщить телезрителям.
На самом деле обычная уловка ведущего еженедельной информационно-аналитической программы, именно за это его и ценили – за умение делать умное лицо.
Некоторые коллеги на конкурирующих каналах умели говорить дрожащим, словно на грани эмоционального срыва, голосом; другие вовсю эксплуатировали нарочитую бесстрастность; третьи умудрялись в коротком комментарии сделать столько оговорок, что под конец и сами забывали, что же они хотели сообщить; коньком Кирилла Истомина была фирменная недоговоренность.
Приблизительно это выглядело так.
Канал А. Ведущая, округлив от притворного ужаса глаза, готовая вот-вот сорваться на рыдания, сопровождаемые осторожным (чтобы не помять манжеты дорогой блузки) заламыванием рук, всхлипывала: «А дважды два… – делала паузу, будто собираясь с духом, – ЧЕТЫРЕ!!!» Это звучало как самая большая трагедия в ее жизни; впечатлительные старушки, сидевшие перед экранами телевизоров, начинали утирать глаза и креститься.
Канал Б. Импозантный мужчина с благородной проседью и аккуратным зачесом, медленно выговаривая слова, произносил: «Дважды два – четыре». Делал он это сухим бесцветным тоном, зато ни у кого не возникало сомнений в его правоте. Собственно, их не возникло, даже если бы он сказал: «Пять». И даже если бы он, посмотрев бумаги, лежавшие на столе, поправился: «Простите. Четыре», – все равно его авторитет остался бы непоколебим.
Канал В. Другой мужчина, круглолицый и румяный, глядит в камеру не отрываясь; следит, кто из зрителей пошел к холодильнику, а кто на минуту отлучился в туалет. «С учетом вышесказанного… Не хотелось бы повторяться, однако, я думаю, нам все-таки придется признать… Дважды два – это… Конечно, учитывая сложившуюся ситуацию в целом и некоторые частности, которых мы вскользь коснулись в нашем разговоре за последние тридцать минут… Так вот, подводя итог сегодняшней полемике, в которой вы могли участвовать благодаря интерактивности нашей передачи… И учитывая пожелания, поступившие от наших зрителей… Парадоксально, но складывается такое ощущение, что дважды два – это все-таки четыре…»
Канал Д. Кирилл Истомин. «По некоторым соображениям, о которых я предпочитаю умолчать не потому, что опасаюсь за себя лично, а потому, что я, как директор канала, несу моральную ответственность за судьбу всего журналистского коллектива… Но я все же должен сообщить, что дважды два – четыре…» Эффектная пауза, брови, взлетающие над тонкой оправой очков, характерное пережевывание пухлых губ, уголки рта опущены книзу – словом, мина
«Не знаю, не знаю, так ли это на самом деле – вам решать… Вам с этим жить».
В этот момент редко кто из телезрителей не чувствовал себя последним идиотом и не бросался к калькулятору.
Штука в том, что сегодня Истомин чувствовал последним идиотом себя.
Режиссер увел на рекламу, отключив камеры и звук, по селекторной связи раздался его хрипловатый голос: «Четыре с половиной минуты».
Гримерша подскочила к Истомину, быстро заткнула за воротник голубой сорочки бумажную салфетку, промокнула жирные пятна, выступившие на лбу и на носу, и стала обновлять тон.
Истомин размышлял над сообщением, переданным ему в наушник режиссером.
– Эй! – громко сказал он. – Так что же там происходит?
Ответом было молчание.
– Я хочу знать, стоит ли это вообще давать в эфир?
Голос режиссера из-за огромного стекла, отделявшего пульт от студии:
– Говорят, бригада из РТР выезжает на место. У них эфир через пятнадцать минут. Наверняка это пойдет среди новостей.
– Да?
Время передачи подходило к концу. Истомин прислушался к своему внутреннему голосу, к безошибочному чутью высокопрофессионального журналиста.
Стоила ли эта новость того, чтобы посылать на место съемочную группу? Но главным было даже не это. Он раздумывал, стоит ли ради этого продлевать передачу, сдвигая всю сетку вещания?
«Отчаянные сигналы бедствия, поступившие из Башни», – повторил про себя Истомин. Режиссер, естественно, сказал немного не так, но его мозг автоматически подыскивал красивые формулировки.
– В конце концов, – сказал он, зная, что громкая связь доносит каждое его слово до ушей режиссера, – сейчас лето… Никаких других горячих новостей нет…
Что-то подсказывало ему, что это было рейтинговой новостью. Именно тем, что так хотели увидеть телезрители. К тому же – что было особенно важным для телевидения – эта новость обещала красивую, напряженную «картинку».
– Кто дежурит? Назимов?
Он мог бы и не спрашивать. Истомин был генеральным директором канала, поэтому он прекрасно знал, чья бригада сегодня дежурит. Сейчас от его решения зависело очень многое. Но он все же колебался.
– Э-э-э… – он прикинул все в последний раз. Если новость окажется пустышкой, то никогда не поздно отозвать съемочную группу назад. – Назимову – на выезд! Сколько ему надо, чтобы добраться до места?
Он ожидал услышать что угодно: сорок минут, полчаса, двадцать минут, тридцать четыре секунды – услышать и отдать команду, сократив это время ровно наполовину, но слова, прозвучавшие по селекторной связи, заставили его подпрыгнуть на стуле.
– Кирилл… Кирилл! Говорят, мэр готовится выехать на место!
Режиссер сказал «говорят» – в студии полно лишних ушей, и не нужно раскрывать имя источника в ближайшем окружении мэра. Но если даже мэр…
Истомин почувствовал давно забытую дрожь внизу живота. Так было когда-то, когда он только начинал работу и был еще простым репортером, а не солидным ведущим еженедельной информационно-аналитической программы и уж тем более не генеральным директором канала.
– Машину – на выезд! – четко, по-военному, распорядился он. – Слава! – Истомин обращался к режиссеру. – А что РТР? Работают одной бригадой?
Конкурирующие телеканалы, боясь пропустить громкую, стреляющую новость, постоянно шпионили друг за другом.
– Кирилл, похоже, они отправляют две машины… – режиссер казался растерянным, но Истомин с лету ухватил суть. Если на место едет сам мэр, то новость того стоила. А может быть, стоила еще больше.
Истомин принял решение. Новости – они как пирожки: холодные никто уже не купит.
– Слава, поднимай в воздух вертолет!
– Мы не запрашивали разрешения…
– Сколько на это потребуется?
– Полчаса, не меньше. А если МЧС поднимет свой геликоптер, то нам могут и не разрешить…
– Считай, что я этого не слышал. Через полчаса мне нужна картинка с вертолета. Не позже.
– Постараемся.
– Не постараемся, а сделаем.
– Хорошо, Кирилл… Александрович.
Когда-то они начинали вместе, и наедине режиссеру Вячеславу Плотникову и в голову не пришло бы называть Истомина по имени-отчеству, но субординация есть субординация: как-никак, генеральный директор канала.
– Значит, так. Назимову – пусть добудет «говорящую голову». Какую угодно: мне нужен краткий официальный комментарий. Идеальный вариант – если он пробьется к мэру. Работаем обычную программу. Потом – короткий рекламный блок, быстренько утрясаем то, что поступило, если ничего нет – одни мои комментарии. К тому времени вертолет должен начать давать картинку. Все ясно?
Ознакомительная версия.
