— Сюда, ребята, — сказал Джеспер. — Результатов у меня немного, но что есть, представлю.
Он повел их через главную лабораторию, в которой работали несколько криминалистов, в большое помещение с искусственным климатом, где одежда и другие улики лежали на покрытых нержавеющей сталью сушильных столах. Это было единственное место, способное соперничать по запаху гниения с прозекторским этажом.
Джеспер подвел детективов к двум столам, где Босх увидел раскрытый рюкзак и несколько предметов одежды, почерневших от земли и плесени. Еще там был пластиковый пакет для бутербродов, заполненный чем-то черным, сгнившим.
— В рюкзак проникали вода и грязь, — сказал Джеспер. — Насколько я понимаю, постепенно.
Криминалист достал из кармана халата ручку и, растянув, превратил в указку. Ею он пользовался при объяснениях.
— В вашем рюкзаке мы обнаружили три комплекта одежды и сгнивший бутерброд или какую-то еду. Если конкретно, три тенниски, три пары белья, три пары носков. И пакет с едой. Там был конверт, вернее, его остатки. Его здесь нет, он в отделе исследования документов. Но особых надежд, ребята, не питайте. Он в еще худшем состоянии, чем этот бутерброд — если то был бутерброд.
Босх составлял в блокноте список:
— Какие-нибудь метки есть?
Джеспер покачал головой:
— Никаких личных меток ни на рюкзаке, ни на одежде. Но две детали заслуживают внимания. Во-первых, на этой майке есть фирменная марка. «Твердый прибой». Сейчас ее не видно, но я разглядел надпись в ультрафиолетовых лучах. Она идет по всей груди. Может, пригодится вам, может, и нет. «Твердый прибой» — это обозначение скейтбординга.
— Понятно, — сказал Босх.
— Затем наружный клапан рюкзака. — Джеспер откинул его указкой. — Я его слегка отчистил и обнаружил вот что.
Босх наклонился над столом. Рюкзак был из синего брезента. В центре клапана явственно виднелось потемнение в виде большой буквы Б.
— Судя по всему, там была наклейка, — продолжил Джеспер. — Сейчас ее нет, и я, собственно, не знаю, исчезла она до того, как рюкзак закопали, или после. Мне кажется, до. Похоже, ее содрали.
Босх отошел от стола, написал несколько строк в блокноте и взглянул на Джеспера:
— Отлично, Энтони, молодчина. Есть еще что-то?
— На этих вещах нет.
— Тогда пошли в отдел исследования документов.
Джеспер повел их через главную лабораторию в другую, поменьше, где ему понадобилось набрать комбинацию цифр на замке, чтобы войти.
В лаборатории исследования документов стояло два ряда столов, но за ними никто не сидел. На каждом были фонарь подсветки и лупа на гибком держателе. Джеспер подошел к среднему столу во втором ряду. На его именной табличке было написано: «Бернадетт Форнер». Босх знал эту женщину. Они вместе работали над делом, в котором фигурировала поддельная записка о самоубийстве. И не сомневался, что она потрудилась на совесть.
Джеспер взял пластиковый мешок для улик, лежавший посередине стола. Расстегнул молнию и достал из него два прозрачных пластиковых пакета. В одном находился вскрытый коричневый конверт, покрытый черной плесенью. В другом — прямоугольный листок бумаги, разорванный на три части по сгибам, тоже почерневший и тронутый гнилью.
— Вот что происходит, когда промокает бумага, — сказал Джеспер. — У Берни ушел целый день на то, чтобы вскрыть конверт и извлечь письмо. Как видите, оно развалилось по линиям сгибов. И вряд ли нам удастся разобрать, что было написано в письме.
Босх включил фонарь подсветки и положил на него пакеты. Повернул лупу и стал разглядывать конверт с письмом. Ни в одном документе нельзя было ничего разобрать. Он обратил внимание, что на конверте как будто не было марки.
— Черт! — ругнулся Босх.
Он перевернул пакеты и снова уставился на них. К нему подошел Эдгар, словно для того, чтобы подтвердить очевидное.
— Веселенькое дельце, — усмехнувшись, промолвил он.
— Что она теперь будет делать? — спросил Босх Джеспера.
— Видимо, попробует применить красители и иное освещение. Попытается найти что-нибудь, способное реагировать с чернилами, восстанавливать их. Но вчера Берни была настроена не очень оптимистично. Так что, как я уже сказал, особых надежд возлагать на это не стоит.
Босх кивнул и выключил фонарь.
У заднего входа в голливудское полицейское отделение стоит скамья с большими, наполненными песком урнами для окурков по бокам. Называется она «код семь», по радиосигналу, обозначающему перерыв или конец смены. В 23 часа 15 минут субботнего вечера Босх сидел там один. Он не курил и сожалел об этом. Он ждал. Скамью тускло освещали лампочки над задней дверью отделения, оттуда была видна автостоянка, принадлежавшая ему и пожарному депо, находившемуся в конце этого городского комплекса.
Босх наблюдал, как возвращались патрульные машины смены с трех до одиннадцати и полицейские направлялись в отделение снять форму, принять душ и выбросить из головы служебные дела, если это возможно. Поглядел на фонарик, который держал в руках, провел большим пальцем по стеклу и ощутил царапины на том месте, где Джулия Брейшер выгравировала номер своего значка.
Босх покачал фонарик на ладони, пробуя его тяжесть. Вспомнил, что Голлиер говорил об орудии, которым убили мальчика. Им мог послужить и фонарик.
На стоянку въехала машина и остановилась у гаража. С пассажирской стороны вышел патрульный, в котором Босх узнал Эджвуда, напарника Брейшер, и зашагал в отделение, держа в руке дробовик. Босх смотрел и ждал, он внезапно усомнился в своем плане и думал, не отказаться ли от него и незаметно войти в заднюю дверь.
Прежде чем он успел принять какое-либо решение, Брейшер вышла из машины и направилась к входу. Она шла, опустив голову, словно устала за долгий день. Босху это состояние было знакомо. Кроме того, могло что-нибудь случиться. Это было маловероятно, но то, что Эджвуд пошел в здание, оставив Брейшер, подсказало Босху, что между ними не все безоблачно. Эджвуд являлся наставником новенькой, хоть и был младше ее на пять лет. Наверное, дело заключалось только в неловком положении из-за возраста и пола. А может, и в чем-то другом.
Джулия не замечала сидевшего на скамье Босха. Она уже почти подошла к двери, когда он окликнул ее:
— Послушай, ты забыла смыть грязь с заднего сиденья!
Джулия оглянулась на ходу, но, увидев, что это он, остановилась. Потом подошла к скамье.
— Я принес тебе кое-что, — сказал Босх.
И протянул фонарик. Взяв его, она устало улыбнулась.
— Спасибо, Гарри. Не стоило ждать здесь, чтобы...
— Мне захотелось.
Несколько секунд прошло в молчании.
— Ты работал вечером над делом? — спросила Джулия.
— Более-менее. Принялся за писанину. А днем мы были на вскрытии. Если это можно назвать вскрытием.
— По твоему лицу вижу, день был не из лучших. Босх кивнул. Ему было неловко. Он продолжал сидеть, а Джулия стояла.
— По тому, как ты выглядишь, догадываюсь, что у тебя тоже выдался нелегкий день.
— А разве они не все такие?
Прежде чем Босх успел ответить, из здания вышли двое полицейских, принявших душ, переодевшихся, и направились к своим машинам.
— Не вешай нос, Джулия, — произнес один из них. — Увидимся в баре.
— Ладно, Кико. — Она повернулась и взглянула на Босха: — Несколько человек из смены собираются у Боарднера, — сказала она. — Хочешь пойти?
— Мм-м...
— Пошли. Думаю, тебе не помешает выпить.
— Да, ты права. Собственно, потому я и ждал здесь тебя. Но мне не хочется пить в большой компании.
— А в какой хочется?
Босх взглянул на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого.
— Если пробудешь в раздевалке недолго, мы, возможно, успеем выпить мартини у Муссо.
Джулия широко улыбнулась:
— Я люблю это заведение. Дай мне пятнадцать минут. И, не дожидаясь ответа, направилась к двери.
— Я буду здесь! — крикнул он ей вслед.
В баре Муссо подают мартини голливудцам — знаменитым и простым — вот уже целое столетие. В переднем зале находятся обитые красной кожей кабинки, где ведутся негромкие разговоры и медленно ходят старые официанты в красных куртках. В заднем расположен бар, где почти все вечера посетителям приходится стоять, пока завсегдатаи соперничают за внимание барменов, годящихся официантам в отцы. Когда Босх с Брейшер вошли туда, двое посетителей слезли с табуретов, собираясь уходить. Парочка устремилась к освободившимся местам, опередив двух кинодеятелей в черных костюмах. Подошел узнавший Босха бармен, и они заказали мартини с водкой.
Босх уже чувствовал себя с Джулией непринужденно. Последние два дня они обедали вместе за столиком на Уандерланд-авеню, и она всегда находилась рядом с ним во время поисков на склоне холма. К бару они подъехали в его машине, и это казалось уже третьим или четвертым их свиданием. Они болтали о классификации и подробностях дела, которыми Босх был готов поделиться. Когда бармен поставил перед ними бокалы и графины с сайдкаром[4], Босх решил забыть на время о костях, крови и бейсбольных битах.
