Трутнев высунул из-под вуали руку с зажатой в ней вспышкой.
Корсаков принял решение.
— Внима-а-ание… — протянул студент.
Рудин солидно и высокомерно взглянул в объектив.
За секунду до съемки между камерой и ученым встал Корсаков. Широко улыбнувшись, естественно. Смертельная опасность, знаете ли, не повод плохо получаться на фотокарточке.
Щелкнул затвор камеры. В глаза Владимиру ударил яркий свет вспышки. За спиной возмущенно воскликнул Рудин.
Вспышка на несколько секунд лишила Корсакова зрения. Взор заполонили яркие всполохи. Владимир раздраженно зашипел, перехватил поудобнее трость и взмахнул ей перед собой. Импровизированное оружие ударилось обо что-то твердой. Следом раздался грохот падающей камеры и звон разбивающихся линз. Корсаков шагнул вперед еще раз и вновь рассек воздух тростью. На этот раз она не встретила препятствий. Ему почудились убегающие шаги, но преследовать беглеца, рискуя врезаться во пешехода или стену, а то и попасть под копыта или колеса, Владимир не стал.
— Да что вы себе позволяете? Сударь, я вас спрашиваю! Вы в своем уме? — бранился за его спиной Рудин.
— Почему все всегда задаются именно этим вопросом? — проворчал себе под нос Корсаков и потер слезящиеся глаза. Зрение медленно возвращалось к нему.
— Что вы там бормочите? — насел на него Валентин Тимофеевич.
— Говорю, что могли бы и поблагодарить, господин Рудин! — ворчливо ответил Владимир. Он, наконец, проморгался и теперь мог смерить собеседника раздраженным взглядом.
— Кто вы… — начал было ученый, но Корсаков невежливо упер ему в грудь набалдашник трости.
— Дайте угадаю. Сей молодой господин заявил, что он восхищен вашими научными работами. Хотя нет, постойте. Скорее, он сказал, что готовит серию фотографических портретов членов оптического научного общества. Не так ли?
— Да, — удивленно ответил Рудин, перестав возмущаться.
— А поточнее? Какой вариант? Первый или второй?
— Оба.
— Ну да, конечно, — покивал себе Корсаков. — Скажите, Валентин Тимофеевич, вы не помните некоего Сергея Трутнев? Он еще написал работу…
— Про то, что с помощью фотокамеры можно запечатлеть всевозможные фантазмы! — закончил за него Рудин. — Конечно, помню. Первостатейный бред! Такому самая дорога в камин. Что я и сделал!
— Боюсь, что не совсем бред, — укоризненно покачал головой Корсаков. — И он вас тоже запомнил.
— Хотите сказать, что это был?..
— Да, это был Трутнев, собственной персоной. И я бы, на вашем месте, радовался, что он не успел продемонстрировать свое изобретение на вас.
Тем временем, с крыльца академии спустился и подбежал к ним Постольский. Он перевел взгляд с Корсакова на Рудина, а с него — на лежащую под ногами разбитую камеру и брошенные сумки с фотографическими принадлежностями.
— Да, он был здесь, — не дожидаясь вопроса сказал Владимир. — Нет, ему удалось уйти. И теперь он точно знает, что по его следу кто-то идет. Надо быстро обыскать брошенные им вещи и понять, куда он мог податься.
Он опустился на корточки и принялся рыться в оставленных Трутневых сумках.
— Вы что, будете без спроса копаться в чужих вещах? — возмутился Рудин.
Корсаков хотел было ему ответить, но его опередил Постольский.
— В государственных интересах, — сказал поручик. — А теперь, будьте так любезны, оставьте нас.
Павел был подчеркнуто вежлив, однако в его голосе явственно слышались не терпящие дебатов нотки. Года четыре назад, когда они с Постольским только познакомились, Владимир ни за что бы не поверил, что жандарм сможет однажды говорить с такой уверенностью. Но Постольский доказал, что его друг ошибался. Под взглядом поручика Рудин как-то очень быстро сник, откланялся и поспешил прочь.
— Нашел что-нибудь? — поинтересовался Павел.
— Кажется, да, — Корсаков торжественно извлек из сумки зеленую плотную карточку абонемента II класса на пригородные поезда Петербург — Ораниенбаум.
XII
Корсаков и Постольский ступили на дебаркадер станции Ораниенбаум — и синхронно поежились. Ветер, налетающий с Финского залива, подступающего к вокзалу почти вплотную, да плаксивый осенний дождь вызывали желание срочно укрыться в каком-нибудь ближайшем здании, поближе к печке. Увы, их ждали дела. Корсаков затянул потуже шарф, поднял воротник пальто и первым проследовал сквозь зал первого класса на привокзальную площадь.
Лишних слов не требовалось, друзья успели обсудить все вопросы в купе поезда, отправившегося Балтийского вокзала. И разговор их был не всегда приятным.
— Через железнодорожного жандарма в Ораниенбауме мы справились у тамошнего аптекаря, и, как минимум, часть химикатов из тех, что мы находили в лабораториях, у него недавно купил высокий белобрысый студент, — ввел Корсакова в курс дела Павел. — Объем большой, так что Трутневу пришлось нанять извозчика. А уже от «ваньки» мы получили адрес дешевой дачки у деревни Венки.
— Похоронное название, — заметил Владимир.
— Не знаю, откуда взялось. Раньше местечко называлось Латики. Ну, да не суть важно. Туда на лето начали выбираться столичные дачники, из тех, кому более приличные направления не по карману. Похоже, Трутнев решил там остаться «зимогором».
— Неплохая идея, надо сказать, — покивал Корсаков. — Если бы не билет, сузивший круг поиска, мы бы ни за что его там не отыскали.
— Думаешь, он вернулся туда?
— Практически уверен. Податься ему больше некуда. В Галерной гавани и на Васильевском острове засады, нам бы сказали, если бы он появился. Домой, в Тверскую губернию? Тоже рискованно. После фиаско с Рудиным он знает, что его ищут. Потерянный билет его беспокоит, но вряд ли он точно помнит, где мог его посеять. А значит, он вернулся в Венки, хотя бы для того, чтобы собрать вещи перед тем, как подаваться в бега окончательно. Вопрос вот в чем — что мы собираемся делать, когда настигнем его?
— В каком смысле? — осторожно спросил Постольский.
— В таком, что он убийца, — ответил Корсаков. — Но доказать это, естественно, мы не сможем. Соответственно, по закону наказан он не будет. Предположу, что его находки достаточно заинтересовали твое начальство, чтобы Трутнева ждала клетка в какой-нибудь негласной тюрьме, где ему придется продолжить свои опыты, n'est-ce-pas [9]?
— Допустим. У тебя есть другие идеи?
— Возможно, — уклончиво ответил Корсаков. — Не переживай, ты сам прекрасно знаешь, что казнить кого-то без суда и следствия не в моих правилах. Но прежде, чем передать его тебе, мне бы хотелось с ним немного побеседовать наедине. Поэтому, когда мы найдем его дом, я бы попросил тебя присмотреть за окрестностями, чтобы Трутнев не попытался сбежать, и дать мне, скажем, четверть часа.
Постольский смерил Владимира подозрительным взглядом, но, после минутного раздумья, кивнул.
— Хорошо. Скажи, как ты себя чувствуешь? После того, как Трутнев сфотографировал тебя?
— Не начал ли я видеть тени покойных родных и близких? — невесело ухмыльнулся Корсаков. — Нет. Для этого мне лишние фотографические экзерсисы не нужны…
С этими словами он откинулся на спинку сидения и делал вид, что дремлет до самого Ораниенбаума.
На привокзальной площади их уже ждал предусмотрительно нанятый станционным жандармом извозчик. От станции до Венков ехать было около пяти верст. Дорога, особенно с учетом погоды, пейзажами не радовала. Золотая осень отцвела, листва облетела, оставив лишь россыпь запоздалых ярких пятен на деревьях старого дворцового парка. Дожди превратили дорогу в сплошную грязь. Домишки, по мере удаления от верхнего Ораниенбаума, становились все меньше и беднее. Не удивительно, что горожане не стремились задерживаться здесь и перебирались обратно в Петербург.
Нужный им дом стоял на отшибе. Представлял он собой обычную одноэтажную бревенчатую избу с минимумом украшений. Извозчик рассказал, что здесь жил старый крестьянин, но уже год, как помер. Дом достался его брату, который тоже обитал в деревне, но переезжать тот не стал, а принялся сдавать избу под дачу. Корсакова и Постольского это устраивало — меньше посторонних. Они покинули извозчика, не доезжая до дома. Павел остался на ближайшем пригорке, с которого хорошо просматривалась место вокруг. Корсаков же крадучись направился к избе.
