XIII
Фотопечать — процесс сложный и долгий. Начинался он с подготовки самой фотопластины. Она покрывалась особым светочувствительным раствором, в который Сергей Трутнев добавлял несколько элементов, выведенных самостоятельно, методом долгих проб и ошибок. Пластина затем помещалась в камеру обскура для экспозиции. Оттуда она перекочевывала в две ванночки — сначала одну, с проявителем, потом — вторую, с закрепителем. Затем пластина устанавливалась на фотобумагу под светом лампы для печати. Последний этап. Итог трудов.
Лампа для экспонирования служила единственным источником света в маленькой комнатушке, тщательно задрапированной толстыми шторами. Сам Сергей чрезвычайно увлекся процессом. Именно поэтому он узнал о постороннем лишь когда гость вежливо откашлялся в темноте.
— Кто здесь? — Трутнев резко повернулся, чуть не сшибив фотографические принадлежности со стола.
— Считайте меня ценителем ваших работ, — ответила темнота. — Дам вам подсказку. Скорее всего, под лампой сейчас экспонируется мой портрет, который вы невольно запечатлели сегодня в Соляном переулке.
— Вы? — прошептал Трутнев. — Вы тот человек, что встал между мной и Рудиным?
— Каюсь, грешен, — тихо засмеялся невидимый гость. — Владимир Корсаков, к вашим услугам. Предположу, что вы обо мне не слышали?
— А должен? — вызывающе спросил фотограф.
— Стоило бы, прежде чем начали заигрывать с материями, которые неподвластны вашему пониманию.
Корсаков сделал шаг вперед и оказался на самом краю круга света, все еще скрываясь в тени.
— Позвольте вопрос: как вы открыли эти фотографические курьезы?
— Курьезы?! — Трутнев чуть не задохнулся от возмущения. — Это не курьезы! Это открытие! Я с детства видел их. Тени умерших. Но никто мне не верил — ни родители, ни друзья, ни батюшка в церкви. И, в какой-то момент, я понял, что больше всего хочу заставить весь мир увидеть то, что вижу я. Заставить поверить мне. И светопись оказался единственным шансом сделать это.
— Что ж, редкий дар… — протянул из темноты Корсаков. — Поверьте, я хорошо вас понимаю. Вашу боль. Не ваши методы.
— А что с ними не так? Многие прорывы в науке требовали жертв.
— Только не все естествоиспытатели сознательно шли на убийства, — отрезал Владимир.
— Э, нет, господин Корсаков! Я никого не убивал. Вот и вас не убью, — невинно заметил Трутнев. — Вы ведь очень интересный.
— В каком плане? — Ритмично постукивая тростью Корсаков принялся обходить конус света у стола.
— Ни у одного человека я еще не видел такого количества теней вокруг, — ответил Трутнев. — Еще буквально пара минут — и вы тоже сможете узреть их.
— Это было бы интересно, — лениво заметил Корсаков. — Но у меня к вам есть предложение получше. Бросьте эти эксперименты. Сейчас же. Оставьте мою фотографию в покое. Не прикасайтесь к ней. Так вы не погубите ни в чем не повинных людей. Да и свою жизнь сохраните. Это то, что я могу вам гарантировать, в отличие от свободы. Тут вы уже натворили достаточно…
— Бросить эксперименты? В шаге от окончательного успеха? И почему же, по-вашему, я должен это сделать?
Корсаков прекратил расхаживать вокруг фотографа и сделал вид, что задумался.
— Потому, что вы абсолютно аморальный человек, — наконец сказал Корсаков. — И, что важнее, бесталанный.
— Почему?! — истерично взвизгнул Трутнев. — Разве мог бы бесталанный человек открыть то, что удалось мне?
— Конечно, — спокойно кивнул Корсаков. — Это зовется удачей. Любой человек, при должной доле удачи, способен открыть что-то новое. А вот то, что вы, несмотря на количество жертв, так и не смогли исправить свой метод — это уже показатель отсутствия таланта.
— Ах так! — топнул ногой Трутнев. — Что же, Фома Неверующий, в таком случае полюбуйтесь!
Он отодвинул в сторону экспонирующую лампу и коснулся лежавшей под ней фотографической бумаги. Но прежде, чем поднять карточку, Трутнев внезапно вздрогнул и подозрительно осмотрелся.
— Что такое? — заботливо поинтересовался Корсаков.
— Вы… Вы это слышали? — неуверенно спросил фотограф.
— Нет, — беззаботно покачал головой Владимир. — Все тихо. А что, вам что-то почудилось?
— Не важно, — Трутнев решительно схватил фотографию и посмотрел на нее. Корсаков с интересом подался вперед, вновь оказавшись на самом краю круга света.
— Что за чертовщина? — пробормотал Трутнев. Он потряс фотографию и вновь поднес ее к лампе.
— Опять неудача? — сочувственно спросил Корсаков.
Трутнев, словно сомнамбула, продемонстрировал ему карточку. В центре фотографии стоял Корсаков — в расфокусе (ведь камера была настроена на стоящего дальше Рудина), но, несомненно, улыбающийся. Его фигура закрыла собой весь Соляной переулок. Других людей, реальных или призрачных, на фото не оказалось.
— А где же эти ваши тени? — осведомился Владимир.
— Они были здесь! — вскричал Трутнев. — Я же видел их!
Он опять вздрогнул, словно его спугнул какой-то звук, слышимый только им одним, и принялся озираться.
— Кто еще с вами? — спросил фотограф. — Кто это сказал?
— Вам что-то чудится? Я здесь один. И ничего не слышал.
Корсаков усмехнулся и отступил обратно, на край темноты.
— Нет, постойте, вернитесь! — умоляюще попросил Трутнев. — Не оставляйте меня с ними!
— С кем? — шепнул Корсаков. — С вашими жертвами?
— Да, черт возьми, да! — крикнул фотограф. — Я слышу их! Рядом с вами! В темноте!
— А что им от вас нужно?
— Они пришли за мной! Хотят меня забрать!
— Что ж, печально. Я их не слышу. И ничем не могу вам помочь.
— Но их должны были видеть вы! Вы! Не я! — кричал Трутнев, крутясь на месте в центре маленького островка света в море полной темноты.
— Боюсь, что в отличие от вас, я в ладу со своими демонами, — зло рассмеялся Корсаков и растворился в темноте. В последний момент фотографу почудилось, что рядом с Владимиром на секунду показался кто-то, похожий на него, словно брат-близнец.
Для Трутнева его голос потонул в бесконечном оглушающем шепоте. Он слышал тысячи голосов — не только тех, кого он снимал, но и их мертвых близких. Они не просто шептали. Мертвецы сгрудились вокруг него, набившись в крохотную комнатенку. Кто-то кашлял, кто-то хрипел, кто-то шелестел одеждой, кто-то шаркал ногами, кто-то гаденько хихикал, кто-то скреб ногтями по деревянным полам.
Трутнев схватил лампу и принялся размахивать ей, пытаясь разогнать тьму и разглядеть призрачных визитеров. Поначалу свет выхватывал лишь бедную обстановку комнаты — лавку вдоль стены, драпировки, колбы с химикатами. Но шепот не умолкал, лишь приближался, вместе с сжимающимся кольцом тьмы. А потом в свете лампы на миг возник Зайцев. Его мертвый друг с немым укором взирал на Трутнева.
— Нет! Уйди! Тебя здесь нет! Ты мертв! — заверещал фотограф и запустил в визитера лампой. Она пролетела сквозь Зайцева и с громким звоном врезалась в лежащие у стены химикаты. Керосин внутри лампы смешался с веществами из колб и мгновенно вспыхнул, подожженный не потухшим фитильком. Пламя мгновенно охватило старые бревна, окружив Трутнева. Огонь высветил собравшихся вокруг него мертвецов, жадными глазами взирающих на фотографа. Он кричал — и продолжал кричать, когда языки пламени достигли его ног.
XIV
Постольский подбежал к Корсакову, который задумчиво взирал на полыхающий дом. Крики фотографа уже почти стихли.
— Где Трутнев? — спросил Павел. — Он что, сейчас внутри?
— Ага, — только и ответил Владимир.
Поручик бросился к избе, но жар, пышущий ему в лицо, не дал подойти ближе нескольких метров. Постольский отшатнулся и гневно крикнул Корсакову:
— Ты же обещал, что не тронешь его!
— И я не тронул его даже пальцем, — пожал плечами Владимир. — Более того, даже предложил ему сдаться. Если бы он согласился — то я бы постарался ему помочь. Но Трутнев сам выбрал свою участь.
