Мисс Говард, похоже, догадалась, что я готов дать деру, и накрыла мою руку ладонью, чтобы удержать меня на месте.
— Мышьяк? — переспросила она. — Она скармливала его вашему сыну?
— Если вы осведомлены о Либби, — миссис Мюленберг даже слегка прошипела, — то должны знать: она слишком умна, чтобы нагло решиться давать ему порошок напрямую. К тому же, когда бы она ни оставалась с ним, я следила за ней. Когда бы она ни оставалась с ним — но не когда она оставалась одна. И в этом была моя ошибка… Муж спросил Либби, зачем ей мышьяк. Она ответила, что однажды ночью в комнате ее разбудила крыса. Можно подумать, у нас были крысы… Но другого объяснения мы не нашли. — Пытаясь сдержать очередные рыдания, миссис Мюленберг заговорила, задыхаясь: — Вскоре после этого Майкл умер. Либби прекрасно прикидывалась убитой горем — и не один день. А правда открылась мне, лишь когда хоронили моего сыночка. Либби стояла и плакала, и я вдруг поняла, что к ней возвращается здоровье. Внезапно мне все стало ясно — так ясно… Она действительно отравила его — ела мышьяк сама, и он поступал к нему через ее молоко. Маловато для убийства взрослой женщины, но вполне достаточно для младенца. До такого бы не додумался сам сатана.
Этого мне уже было чересчур.
— Мисс Говард… — зашептал я. Но она лишь крепче сжала мою руку, не сводя глаз с темного угла комнаты, и спросила:
— Вы спросили ее об этом?
— Конечно, — выдохнула миссис Мюленберг. — Я понимала, что ничего не смогу доказать. Но я хотела, чтобы она знала: я знаю, что это сделала она. И еще мне хотелось понять, зачем. Зачем убивать моего сына? Что он ей сделал? — Снова полились слезы. — Чем маленький мальчик мог досадить взрослой женщине, чтобы та захотела его убить?
В ту минуту мне показалось, что мисс Говард пустится в объяснение теории насчет сознания Либби Хатч, выведенной нами за последние недели, но этого она делать не стала; мудрое решение, заключил я, ведь даже если миссис Мюленберг и схватит принципы, ее эмоциональное состояние не позволит с ними смириться.
— Разумеется, она от всего открестилась, — продолжила миссис Мюленберг. — Но той самой ночью… — Рука ее поднялась, указывая на руины по соседству. — Пожар… мой муж погиб. Я едва спаслась. А Либби исчезла.
Опять воцарилась тишина, и я молился, чтобы истории на этом настал конец. Так оно и оказалось, но мисс Говард не готова была оставить все как есть.
— Миссис Мюленберг, — спросила она, — вы готовы будете предстать перед жюри и рассказать об этом? Это может помочь.
По комнате вновь разнесся тот страшный жалобный стон:
— Нет… нет! Зачем? Вы сами сможете рассказать им… кто угодно сможет! Я не могу ничего доказать… я не нужна вам…
— Я могла бы рассказать им, — пояснила мисс Говард, — но никакой силы это не возымеет. Если же они услышат это от вас и увидят ваше лицо…
Тут стон превратился в хриплый, ужасающий смех:
— Это невозможно, мисс Говард: они не смогут увидеть мое лицо. Даже я не могу его видеть. — Повисла ужасающе безмолвная пауза, и тут со внезапным ознобом я сообразил, к чему ей веер. — У меня нет лица. Оно осталось в огне. Вместе с моим мужем — и моей жизнью… — Тень ее головы начала трястись. — Я не стану являть эту массу шрамов в зале суда. Я не доставлю Либби Хатч такого удовольствия напоследок. Надеюсь, моя история поможет вам, мисс Говард. Но я не буду… я не могу…
Мисс Говард глубоко вздохнула.
— Понимаю, — сказала она. — Но, быть может, вы окажете помощь в другом. Мы не смогли определить, откуда Либби приехала. Она когда-нибудь говорила с вами о своем доме?
— Не совсем, — был ответ миссис Мюленберг. — Она часто рассказывала о городах за рекой, в округе Вашингтон. Мне всегда казалось, что она оттуда. Но не ручаюсь.
Мисс Говард кивнула и встала, выпустив наконец мою руку:
— Конечно. Что ж… спасибо вам, миссис Мюленберг.
В дверях появилась старая негритянка, чтобы проводить нас к выходу. Но не успели мы выйти в прихожую, как миссис Мюленберг позвала:
— Мисс Говард! — Мы обернулись. — Взгляните на лицо вашего мальчика. Видите страх в его глазах? Вам это может показаться лишь игрой его воображения. Но вы ошибаетесь — то, что было когда-то моим лицом, хуже любых порождений его сознания. Знаете ли, каково это — так пугать людей? Простите, что большего я не могу, — и надеюсь, вы и в самом деле понимаете…
Мисс Говард коротко кивнула, и мы двинулись наружу. Негритянка тихо закрыла за нами дверь.
Я быстро как мог понесся к бричке, и удивился, что мисс Говард не сделала того же самого. Она смотрела на реку и явно ломала над чем-то голову.
— По дороге в город мы случайно не миновали паромную переправу? — тихо спросила она, медленно приблизившись к упряжке.
— Ох нет, — быстро ответил я, несколько обнаглев от страха. — Сегодня я через никакую реку переправляться не намерен, мисс Говард — нет, мэм! — Потом, нащупав пачку сигарет, опомнился. — Простите меня, но тут никак…
И внезапно услышал чрезвычайно тревожный шум: шаги, множество шагов, взбивающих сухую дорожную пыль. Мы с мисс Говард отошли от повозки и уставились на север в темноту, вскоре изрыгнувшую человек десять посетителей таверны. Они направлялись к нам — и вид имели, мягко говоря, не склонный к разговорам.
— Вот дерьмо, — воскликнул я (обычная моя реакция в таких ситуациях); потом быстро огляделся, пытаясь сообразить, что же делать. — Мы по-прежнему можем сбежать на юг, — решил я в итоге, не усмотрев в том направлении ничего, грозящего неприятностями. — Если будем как следует пошевеливаться…
От звука вращающегося револьверного барабана я судорожно дернулся. Мисс Говард извлекла «кольт» и проверяла гнезда с таким видом, что было ясно — шутить она не станет.
— Не волнуйся, Стиви, — тихо сказала она, пряча револьвер за спиной. — Я не намерена позволить подобным людишкам запугать нас.
Я глянул на приближающуюся шайку пьяных, хмурых мужчин, потом снова на мисс Говард, и понял, что у меня на глазах вот-вот случится нечто поистине мерзкое.
— Мисс Говард, — проговорил я, — не стоит…
Но было уже слишком поздно: местные приблизились к нам и рассыпались в линию вдоль дороги. Вперед выступил человек, с которым мы говорили, только приехав в город.
— Сдается, вы нас, похоже, не поняли, — обратился он, шагнув к мисс Говард.
— А что тут понимать? — осведомилась она. — Вы, толпа взрослых мужчин, напуганная одной-единственной женщиной.
— Вы имеете дело не только с нами, леди, — ответил мужчина. — Когда речь заходит о Либби Фрэзер, вы имеете дело со всем этим городом. Она натворила здесь немало бед. Никто не хочет связываться ни с ней, ни с кем-то, ею интересующимся. А если это до сих пор неясно…
Вся компания шагнула ближе. Не знаю, что уж там они собирались учинить с нами, но возможности такой им не представилось: мисс Говард достала револьвер и навела на предводителя.
— Отойдите-ка лучше, мистер, — прошипела она, стиснув зубы. — Предупреждаю, мне никакого труда не составит засадить вам пулю в ногу — или куда-нибудь поважнее, если вынудите меня.
Мужчина впервые улыбнулся:
— О, да неужто вы меня пристрелить собрались? — Он повернулся к приятелям и объявил: — Она собралась застрелить меня, парни! — вызвав обычный набор тупых смешков у своих сотоварищей. Потом снова посмотрел на мисс Говард: — Уже стреляли в кого-нибудь, юная мисс?
Мисс Говард несколько секунд сверлила его тяжелым взглядом, потом очень тихо отозвалась:
— Да. Стреляла. — И, будто в подтверждение сказанному, быстро взвела курок «кольта».
Искренности этих слов и револьвера на взводе хватило, чтобы стереть улыбку с лица мужчины, и, по-моему, он уже почти готов был отступить и положить конец этому столкновению. Но тут тишину прорезал тихий свистящий звук — и человек вскрикнул, схватившись за ногу. Выдернув что-то у себя из-под коленного сухожилия, он воззрился на мисс Говард и медленно осел на колени. Глаза его закатились, и он рухнул на бок, вытянув вперед руку.
С зажатой в ней гладкой палочкой дюймов десяти в длину, заостренной с одного конца.
Мы с мисс Говард обменялись быстрыми и, что называется, исполненными ужаса узнавания взглядами, а мужчины столпились вокруг своего друга.
— Какого черта ты с ним сделала, дьявол тебя побери? — закричал один из них; похожий вопрос я уже слышал — при сходных обстоятельствах.
Я успел лишь пискнуть:
— Поверьте, это не мы… — но мужчины уже подхватили своего друга и в ужасе поволокли прочь.
— Убирайся отсюда ко всем чертям! — выкрикнул кто-то. — И держись, черт возьми, подальше!
