Кого напоминал сейчас Вербин? Человека, который вдруг понял, что табуретка, на которой он стоял, пытаясь натянуть бельевые веревки, ушла из-под его ног — причем, случилось это не на кухне, а на открытом балконе на десятом этаже. Человека, который вдруг понял, что нули без единиц на его банковском счете, на котором раньше был миллион — это реальность, пусть даже в результате сбоя системы, и никто ему этот миллион никогда не компенсирует. Человека, который вдруг осознал, что третья стадия рака желудка — это точный диагноз, а не какая-нибудь там врачебная ошибка.
— А не кого? — Меньков требовательно взглянул на майора. Но тот находился в состоянии такого ступора, что отвечать не мог. Тогда Меньков словно бы забыл вдруг о том, о чем говорил всего минуты две назад, и начал неспешно излагать:
— Разные дети бывают. У кого-то поздние, как у несчастных Алевтиновых. У кого-то они рождаются вовремя, как у Федяевых — ему сорок четыре, жена на десять лет моложе, а дочке было уже восемь. Было. Всегда теперь будет восемь. А вот у тебя, Вербин, сын родился, когда тебе и твоей жене едва девятнадцать лет исполнилось. Он родился через пять дней после твоего дня рождения: ты десятого марта, а он — пятнадцатого. Значит, восемнадцатый годок ему уже, поскольку тебе — тридцать седьмой. Ты ничего не хочешь мне рассказать о его и твоих проблемах, Вербин?
— О каких проблемах? — теперь лицо майора обрело цвет свинца, облитого малиновым сиропом.
— Да хотя бы о том, как в начале этого года он чудом избежал обвинения в групповом изнасиловании. А в конце прошлого года избежал наказания за тяжкие увечья, нанесенные пожилому человеку в составе банды таких же подонков, как он сам.
— Это о бомже, что ли — пожилой человек? — взгляд Вербина — взгляд невменяемого.
«Черт, где же он табельный «ствол» держит?» — этот вопрос интересовал сейчас Менькова далеко не в последнюю очередь.
— Вне зависимости от того, бомж он или миллиардер, человек остается человеком. «Се — Человек!» — так, кажется, в Писании сказано. Впрочем, для тебя Писание — звук пустой.
Меньков помолчал несколько секунд, потом продолжил:
— Хреново ты пацана своего воспитывал, Вербин. И тебя родители тоже хреново воспитывали. Уж не на Библии точно. В кого только такие звери удаются?
Вербин молчал.
— Сын ведь тебе не сразу признался. Ты его расколол. Но сначала — вычислил. Даром, что ли, ты в операх столько времени землю топтал. Нет, профессионалом тебя назвать у любого мало-мальски порядочного мента язык не повернется. Но кое-чему ты выучился — и не только «палки рубить», «липовую» раскрываемость создавать, дела «заматывать», из подследственных показания «выбивать». Когда ты понял, что это он сделал?
Вербин продолжал молчать.
— Я тебе напомню. Бомж был в декабре. А в январе этого года подонок Родион Вербин вместе с тремя такими же подонками изнасиловал свою учительницу — которая всего на шесть лет старше его. А в марте он изнасиловал и убил тринадцатилетнюю девочку. Вику Ревзину. И бросил ее в яму у гаражей. Нашли ее недели через три. Потому что единственная свидетельница — точнее, сводница — молчала. А молчала потому, что ее запугал все тот же подонок, которого ты породил.
Меньков внимательно наблюдал за Вербиным — лицо майора потеряло естественный цвет и сделалось свинцово-серым. «Зря я с ним, разговор сейчас затеял — может ублюдок сначала в меня пару пуль выпустить, а потом в себя стрельнуть. Впрочем, чего это я расфантазировался — в себя-то он как раз и не станет стрелять, не из таких. Жизнелюб гребаный». Однако старший следователь продолжил говорить ровно и спокойно:
— А когда тело Вероники Федяевой обнаружили, ты все сопоставил, прикинул. И хреновый, совсем хреновый расклад у тебя получился. Изнасилование и убийство несовершеннолетней — это уже на пожизненное тянет. А твой сын совершил два таких преступления — лет двадцать назад «вышку» однозначно получил бы. Но сын твой — такой же урод, как и ты — просто подсказал тебе, на кого можно свалить ответственность за его очередное преступление. Сын вместе с тобой живет в третьем подъезде вашего дома, а в первом, в одиннадцатой квартире, живет инвалид Виктор Степанов. Вот к Степанову уже около года достаточно регулярно наведывался Александр Алевтинов. На Алевтинова тебе сын и указал, как на самого лучшего кандидата в козлы отпущения. И Степанова, к которому в тот злополучный день Алевтинов приходил, никто не опрашивал — по той причине, что Степанов обязательно дал бы показания, твою версию опровергающие. Итак, ты задержал несчастного Алевтинова. Подержал его пару дней в ИВС — не сообщив при этом его родителям о месте нахождения сына. Потом, когда «расколол» Алевтинова и состряпал его явку с повинной, передал дело в прокуратуру. И на твое счастье дело это поручили беспринципному разгильдяю. Алевтинову предъявили обвинение и поместили в сизо. Вроде бы все концы были спрятаны в воду. Но ты все не успокаивался. Уговорил своего приятеля, начальника сизо, вывезти Алевтинова якобы для проведения следственного эксперимента, а на самом деле для расправы над ним. И двоих своих подчиненных с собой взял. А вершить расправу позволил Федяеву. Получилось все как нельзя лучше для тебя — Федяев Алевтинова убил. Вернее, добил — после тебя. Несколькими ударами ног в голову. Казалось бы, все, можно ставить точку. Повесить убийство Алевтинова на сокамерников — пара пустяков. А заодно повесить на убитого Алевтинова еще несколько преступлений, связанных с изнасилованием и последующим убийством — ну как же, маньяк действовал. Тот беспринципный разгильдяй из следственного управления, который дело Алевтинова вел, с такой версией обязательно согласился бы. Но на твою беду убийство Алевтинова наблюдал некто Савичев. Надо же — мордовали несчастного парня в таком безлюдном месте, в такое раннее время, а свидетель все равно объявился! Савичев сказал, что узнал Федяева и сможет его опознать. Я устроил им очную ставку, о которой стало известно одной твоей знакомой. Очная ставка проводилась в пятницу, твоя знакомая рассказала тебе о ней в субботу утром. И ты сначала убрал своего приятеля, начальника сизо. Или он в бега ударился? Нет, лично мне в это не верится. Он, конечно, совершил должностной проступок, но не более того — ты ведь судейским решением запасся, чтобы Алевтинова из сизо якобы на следственный эксперимент вытащить. А потом ты решил одним махом убрать еще двоих — Савичева и Федяева. Причем, как ни странно, Федяева раньше, чем Савичева.
— Очень все складно, — Менькову показалось, что Вербин уже не пребывает в таком паническом состоянии, в каком пребывал в начале их разговора. Даже глаза его стали походить на глаза более-менее вменяемого человека. — Очень складно, только сначала все-таки пытались убить Савичева.
— Да ну?! — Меньков театрально разыграл удивление простоватого малого. — Неужели же Савичева собирались убить? Аж до смерти? Наверное, все ж таки не до смерти. И вообще его не собирались убивать — разве что по оплошности. Но твой давний знакомый — Курганов его фамилия — с полусотни метров промашки не допускает. Он «мокрушник» со стажем. И все же в данном случае вроде бы слегка заигрался: ранил случайного человека. Я сказал «вроде бы». На самом деле он просто сымпровизировал: посчитал, что просто двух свидетелей, наблюдавших «обстрел» Савичева, мало. Надо еще одного из свидетелей «повязать кровью». В общем, очень убедительная инсценировка покушения получилась. А о том, что Савичев вечером того воскресного дня будет ставить свой автомобиль в гараж, тебе рассказал другой твой старый знакомый — некто Владислав Кузнецов. Тут тебе несказанно повезло: Кузнецов когда-то вел совместный бизнес с Савичевым, а потом их пути-дорожки разошлись. Но Кузнецов с Савичевым время от времени встречался и перезванивался. Ай-яй-яй! А чего же это ты так в лице изменившись? Не знаешь Владислава Кузнецова, бывшего предпринимателя средней руки, ныне уважаемого рейдера, подрабатывавшего на подхвате у покойного ныне Федяева, а потом с Федяевым разругавшегося? Зна-аешь. По глазам вижу, что знаешь!
