2015 года? – заходил издалека опять адвокат, не зная, зачем и почему он все делает. Заключение из областного бюро судебно-медицинской экспертизы по девочке Маскаевой Ирине Петровны уже находилось в деле у Сербенева. Оно становилось решающим и главным аргументом в пользу потерпевшей. Но Федорчук продолжал верить в мою правду, и говорил, что заключение «пензюков» написано тупым пером, все равно что «рондо». Но оказалось так, что написанное ими пером, не вырубишь топором. В нем отразилась ужасная и трагическая ложь Велиара – Плотникова Аркаши.
– Да, я хорошо помню! Тогда была пятница! – уверенно ответила свидетельница.
– А почему вы так хорошо запомнили? – уточнил адвокат, не имея уже никаких надежд, что исход дела по Маскаеву в рамках районного суда закончится справедливым вердиктом.
– Ну как же, такое нечасто бывает. День России совпадал с пятницей, как бы изначально уже три дня подряд выходные! Я собиралась поехать в Пензу к сыну, к снохе, к внукам! – протараторила Юлия Николаевна.
– А когда вы уехали, помните? Когда вернулись назад? – Леха спрашивал и понимал, что все рутинные вопросы ни к чему результативному не приведут. Для судьи и прокурора они уже не имели никакого значения, лишь подчеркнут, что адвокат умеет выстраивать линию защиты, но она не изменит приговора суда. Но по-другому Леха не мог.
– Да здесь все просто! В четверг уехала, вечером, а в воскресенье вернулась, утром, – она ответила так живо, как будто все происходило только вчера. Хотя адвокат знал, что он совсем недавно задавал ей такие же вопросы. А когда-то, но тоже в этом году, допрашивал ее Сунин, но все ответы вывернул по-своему. Но заранее о таком курьезе Леха говорить ей не стал.
– А вот Анастасия Петровна утверждает, что была у вас 12-ого июня?! – Вопрос, который задавал ей уже адвокат, в суде произнес его с более сильным эмоциональным чувством.
– Нет, Настя, – Юлия Николаевна повернулась лицом к соседке, – ты же звонила мне, а я сказала, что уезжаю и приеду только в воскресенье.
Судья стучал уже авторучкой по столу и грозно предупредил свидетельницу:
– Свидетельница Маркина! Не нужно оборачиваться к Маскаевой! Отвечайте суду!
– Я и говорю, – спохватилась соседка Маскаевых, – что она звонила мне по мобильному телефону. Хотела прийти, поболтать. А я как раз уезжала, в Пензу ездила, к сыну, – виновато повторила свидетельница.
– Юлия Николаевна, – снова обратился адвокат, – а в воскресенье она все-таки пришла к вам?
– Ну да…
– Она говорила, что муж изнасиловал дочь? Или, может, она была сильно взволнована?
– Нет, они были вместе с дочерью. Как всегда, обычные! Она рассказывала, что собираются в Липецк, к сестре. В Сердобске плохо с работой, а Липецк – город большой, центральная Россия, металлургический комбинат.
– А когда вы узнали, что у них такое, якобы, случилось?
– Да вот уже по весне, в наступившем году, когда пошли слухи и разговоры…
– Она вам рассказала? – отметал адвокат версию, что Юлия Николаевна может оказаться косвенным свидетелем «изнасилования».
– Нет, от чужих людей услышала, – недоумевала «тетя Юля», как ее называла дочь Маскаевых, – случайно!
Сербенев не мог спокойно усидеть на своем месте. Понимал, что адвокат и здесь нашел способ всех уесть. Судье снова не понравилось, нужно было опять что-то делать с «тетей Юлей», и он обратился к свидетельнице:
– Юлия Николаевна, но в своих показаниях, в ходе предварительного следствия, вы говорили иначе!
Прокурор тут же подхватил озвученную мысль, и, цепляясь за нее, сидя на своем месте, задал вопрос, и судья не сделал ему замечание.
– Вас кто-то попросил изменить свои показания? – Ярошу захотелось облить грязью Федорчука.
– Протест, Ваша честь! – адвокат даже встал, чтобы все слышали его голос и видели, что он не сдается. – Прокурор давит на свидетельницу и провоцирует!
– Успокойтесь, Алексей Игоревич! Мы сейчас все выясним! – судья гасил пыл адвоката. – Свидетельница, вы можете нам все как-то пояснить?.. Подойдите к моему столу и посмотрите протокол вашего допроса.
Юлия Николаевна подошла к столу судьи и стала медленно читать свои показания, и на глазах становилась пунцовой, и такой красной, как зрелый помидор. Она испытывала чувство стыда и не понимала, как все могло произойти. Она дочитала «сунинские записи» и молчала, не в силах что-то сказать.
– Пройдите на свое место, – подсказал ей судья. – Вы можете как-то нам объяснить? Где вы все-таки говорили правду?
– Я всегда говорила правду, и тогда, и сейчас! У меня одна – правда, другой нет!
– Но вы же читали, что подписывали? – грубо оборвал судья.
– Да, читала… а вообще-то, нет… Я верила следователю, что он напишет все правильно…
– Хорошо, нам с вами все ясно! – опять торопил всех судья. – Сторона обвинения, у вас будут вопросы?
– Нет, Ваша честь! – прокурор понимал, что такой свидетель им не выгоден.
– У стороны защиты есть еще вопросы? – здесь Сербенев даже не спрашивал, а заклинал, мол, хватит адвокату измываться надо всеми, ведь уже договорились обо всем.
– Нет, Вша честь! – Леха дальше и сам уже не хотел накалять обстановку. Он понимал, что для устранения обнаруженных противоречий, необходимо снова тянуть в суд Джунгара. Но судья вряд ли захочет. Он только что понял, что Сунин и здесь противоречил самому себе, потому что из показаний матери известно, что дочь рассказала ей об изнасиловании лишь через год.
Дальше судья предоставил возможность задать вопросы матери. Она стояла теперь на лобном месте, за трибуной, за которой только что стояла ее соседка.
– Анастасия Петровна! – адвокат начал первым, и судья не имел на сей счет претензий. – Так вы можете вспомнить, где вы были 12 июня 2015 года? Это тот злополучный день, когда ваш муж, из ваших же показаний, изнасиловал дочь?
– На работе!
– Я взял с вашей работы график и объяснение начальника смены, что вас не вызывали в праздничный день и вы не работали по графику. Я взял объяснение с тех работниц, кто был в тот день в смене. Хлебозавод от вас отдыхал! – И адвокат передал документы судье: – Прошу приобщить их к материалам дела!
– Анастасия Петровна! – вмешался судья и обращался так мягко, словно давал ей понять, чтобы она не скрывала правду и не вызывала бы своей ложью лишних и ненужных вопросов, а еще хуже – подозрений. Он хотел намекнуть, дать понять ей, чтобы она говорила то, что ближе к правде; дескать, это все не повлияет на весь процесс, который я так и так закончу обвинительным приговором с большим сроком наказания, и тебе не нужно будет никого бояться. Муж вряд ли когда-нибудь выйдет на свободу. – Скажите, наконец, правду, Анастасия
