нахмурился:
– Что ты имеешь в виду?
– Ты читаешь мои мысли?
– А ты хочешь, чтобы я прочел их?
– Ты можешь не отвечать вопросом на вопрос?
Повисло молчание. Ной выглядел все таким же невозмутимым, но я чувствовала: это маска. За ней скрывается что-то темное, мрачное и грустное. Он скорбит.
– Да, – наконец признался он. – Хочешь, чтобы я сказал, о чем ты думаешь?
– Нет. – Я покачала головой. – Я хочу, чтобы ты сказал, что я чувствую.
В горле вновь встал комок, но я проглотила его.
Ной вглядывался в мое лицо, будто читал книгу и с трудом мог разобрать буквы или не понимал смысл предложений.
– У тебя идет кровь.
Я не сразу поняла, о чем он говорит, даже подумала, будто он имеет в виду, что мое сердце кровоточит. Лишь спустя секунду, посмотрев на руку, увидела на повязке крохотное пятнышко. Когда я вновь обратила взгляд на Ноя, он смотрел мне в глаза.
– Тебе больно. – Он сказал это без предупреждения, но я не подала виду, что удивилась. – Тебе до смерти больно, так, что иногда ты опускаешь руки и целую минуту думаешь о том, чтобы уйти без борьбы. Боль и страх – твои основные чувства. С ними ты живешь так долго, что уже не помнишь, как не бояться. И ты привыкла. – Ной на секунду отвел взгляд, и когда я почувствовала, что могу дышать, он вновь продолжил безжалостным голосом: – В остальное время ты пытаешься решить, что для тебя значит смерть. Думала, можешь меня обмануть? – спросил он без капли интереса. – Я знаю, что ты мечешься между двумя путями: между жизнью и смертью, раем и адом – и не знаешь, какой сделать выбор.
– Выбора нет, – напомнила я. – Ты сам сказал.
– И ты любишь меня. Настолько, насколько вообще можешь любить, – оборвал он. Вновь простая констатация факта. Вновь безжалостный голос и взгляд, в котором нет и доли любопытства. Но я выдержала его. Мы молча смотрели друг на друга, и я не отворачивалась, хотя очень хотелось. И еще я хотела, чтобы он полностью увидел меня, полностью рассмотрел: мои эмоции, чувства, мысли. Всю меня.
– Что еще?
– Что еще? – отозвался он, и во взгляде скользнуло что-то темное. Как фокусник, он вытащил из кармана своих потрепанных штанов листок и, не глядя на него, отчеканил: – «Желание номер три: посадить лимонное дерево для Джорджи».
Меня пронзила боль, та, которую умеет причинять только Ной. Я хотела крикнуть, чтобы он замолчал, но не стала, потому что он прав.
– Что еще? – спросила я, с трудом выдавив из себя вопрос. Чувствовала себя полностью голой. Кости наружу, отовсюду сочится кровь, сердце стучит словно сумасшедшее.
– «Желание номер девять: вырастить для мамы ромашки».
Я хотела выдохнуть, потому что внизу живота стало больно, но не стала.
– Что еще?
Ной вскочил, потеряв самообладание. Возвышаясь надо мной, он процедил:
– Найти истинную любовь, научиться кататься на велосипеде, скатиться с горы на лыжах… – говорил он, буравя меня взглядом. Я положила на его плечи ладони. Мышцы были каменными – он крепко сжал кулаки, смяв список желаний. Бросил его на пол, и я подобрала его и, разгладив, прочла хриплым голосом:
– Хочу найти Скалларк живой. Хочу, чтобы Аспен вышел из комы и жил счастливой жизнью. Хочу… чтобы Ной Эллисс и моя семья покоились на небесах и не знали горя. – Я сглотнула и, подняв на Ноя взгляд, спросила: – Почему ты не прочел эти желания?
Он не ответил. Его плечи поникли, кулаки разжались, и шрамы на руках стали едва заметными.
– Ты думаешь, что эти желания не мои? Это все я. Все, что ты сказал обо мне, – правда. Я хотела вырастить для мамы ромашки. Но мне было всего девять лет.
– Это важно.
– Это важно, – не стала отрицать я. – Но это прошло, а прошлое не вернуть. Я та, кто я есть. – Я взяла лицо Ноя в ладони, затем откинула с глаз волосы, очертила их пальцами.
– Почему тебе больно вместо меня? Ты говорил, я постоянно отталкивала смерть, не хотела уходить. Теперь ты думаешь, я хочу убить себя?
– Нет, но ты и не борешься.
– Потому что я не могу победить смерть, – ответила я. – Никто не может. Я лишь хочу, чтобы ты перестал мучить себя. Потому что, когда ты мучаешь себя, ты и меня мучаешь. Ты больно ранишь меня, когда постоянно говоришь о том, что будет там, за границей, будто я могу повлиять на это. Правда в том, что, если ты оставишь меня, все равно кто-нибудь умрет. А всех ты оставить не сможешь.
Мне хотелось знать, о чем Ной думает.
– Я хочу бороться за тебя, – наконец ответил он. – Даже если ты не стараешься, я буду стараться. Я хочу спасти тебя.
– Ты уже, – выдавила я. – Два раза дал мне шанс. Я воспользовалась ими, как могла. Давай просто забудем эту тему раз и навсегда. Лучше приготовь мне что-нибудь, как ты умеешь. А потом я отправлюсь искать Леду.
Я не сомневалась, что отыщу ее, просто я должна сделать это раньше полиции. Я должна поговорить с ней без свидетелей, я должна… попросить прощения. Тогда, в сентябре, Леда боялась, но все равно хотела мне помочь. Она трусиха, но переборола ради меня свои страхи и пошла наперекор отцу. За что и поплатилась.
– Ну ладно, – пробормотал Ной и чмокнул меня в щеку. – Приготовлю яичницу с беконом. Знаю, ты такое не ешь, но…
– И не буду есть, – закончила я. Ной изогнул бровь, и я скопировала его выражение лица.
– Ну и что, что я мертва? Теперь можно есть всякую дрянь?
Он с улыбкой покачал головой.
– Могу приготовить хлопья с медом и молоком.
– Никакого меда.
– Ты такая привереда!
– А ты не ешь ничего, кроме сладостей, и что с того? – задала я риторический вопрос и отвернулась к запотевшему окну, показывая, что разговор окончен. К стеклу прилип листочек. Я следила за ним взглядом и чувствовала горячее желание сорвать его и швырнуть в пустоту, чтобы декабрьский ветер унес его далеко-далеко. Как и мою горечь.
Но этому не бывать. Наверное, листок влечет тепло, которое сочится из кухни. Жар от плиты, жар от лампы под потолком, жар от наших с Ноем тел… Но этот листок уже мертв.
– Эй, – окликнул меня Ной, оборачиваясь, – ты будешь сладкий чай? Немножко сахара не помешает.
– Со мной все хорошо, – отозвалась я. – Давай еду, и я поеду искать Леду. Не представляю, где она может быть после того, как убила детектива Дина и меня.
– Да все ты представляешь, – легкомысленным тоном отозвался Ной, насыпая в тарелку хлопья. Я застыла, а затем уставилась на его спину. Футболка висела мешком, слишком тонкая и свободная, и я видела, что его мышцы расслаблены.
– Почему ты так говоришь? Я ничего не знаю.
– Загляни внутрь себя. Ты удивишься, если обратишь внимание на детали, – продолжил Ной, а затем обернулся
