— Но я все равно не понимаю, — заметил Доктор, — зачем нанимать корпоративного адвоката для уголовного дела?
— Ну, — отозвался мистер Пиктон, поднимая палец, — тут есть кое-какие занятные подробности, которые могут прояснить ответ. Помните Пуллмановскую забастовку в 94-м?[50] — В ответ донеслось утвердительное бормотание: все вернулись мыслями к тому печально известному времени, когда Американский профсоюз железнодорожников организовал забастовку против Пуллмановской вагоностроительной компании в Чикаго. Стычки, происходившие во время этого события, были столь скверными и кровавыми, что о них был наслышан даже я, — от тех сочувствующих рабочим энтузиастов, что составляли самую крикливую часть населения в моей старой округе. — Так вот, несмотря на то, что он все-таки являлся консультирующим адвокатом «Чикаго и Северо-запада», Кларенс Дэрроу согласился представлять интересы Юджина Дебса[51] и еще некоторых членов правления профсоюза железнодорожников. Дело не было уголовным — Дебса и прочих обвиняли только в подстрекательстве рабочих к стачке, что формально является антитрестовским действием. Но Дэрроу все-таки сподобился полностью оспорить это перед Верховным судом. — Мистер Пиктон перелистнул несколько журнальных страниц и вдруг умолк.
— И? — спросила мисс Говард.
— И — он проиграл, конечно, — ответил мистер Пиктон. — Но то была славная битва. Но, что еще важнее, пока Дебс и прочие отбывали несколько месяцев в тюрьме за гражданские правонарушения, им было предъявлено обвинение в куда более серьезном уголовном преступлении: попытке блокировать почтовые поезда путем железнодорожной забастовки. Дэрроу снова взялся за дело и по умолчанию выиграл — правительство в итоге сняло обвинения. Таким вот образом, проиграв в менее серьезном гражданском процессе, Дэрроу выиграл более важное уголовное дело.[52]
— Что все же не объясняет нам, — вмешался Люциус, — почему мистер Вандербилт решил, что человек, делящий время между работой на железнодорожную корпорацию и профсоюзы — комбинация эта, кстати, поражает меня до глубины души — будет идеальным кандидатом для участия в деле об убийстве.
— Ну да, — согласился мистер Пиктон, чье настроение уже улучшилось, — не объясняет. Но говорю вам, детектив, — мне полегчало! Каковы бы там ни были таланты этого Дэрроу, Вандербилт вполне мог бы призвать из Нью-Йорка самых важных шишек, пожелай он принять во всем участие.
— Пожалуй, в этом-то и дело, — заметил Доктор. — Пожалуй, мистер Вандербилт чувствует, что процесс может обернуться чем-то неподобающим, и не хочет, чтобы его имя связывали с ним в нью-йоркских кругах.
Мистер Пиктон обдумал это, затем кивнул:
— Думаю, вы правы, доктор, — подозреваю, вы абсолютно правы! Маркус, без сомнения, сможет подтвердить нам эту теорию, когда вернется. А пока… — Мистер Пиктон зажал трубку в зубах и упер руки в бока, — я голосую за то, чтобы поехать домой и как следует отужинать. Дела идут на лад, полагаю!
Испытав серьезное облегчение от такого поворота событий, а заодно — и от уверенности мистера Пиктона, — все мы направились к выходу из кабинета, голодные и более чем готовые воспользоваться его советом относительно расслабляющего вечера дома. Да, нам и впрямь предстояло утром столкнуться с большим жюри — но раз Клара Хатч уже разговаривала, можно было с достаточным на то основанием полагать, что нам удастся с легкостью миновать это препятствие в предстоящем уголовном деле, где, как мы радостно заверяли друг друга, нас будет ждать неопытный в подобных вещах юрист, который не сможет как следует противостоять таким искушенным в прениях людям, как доктор и мистер Пиктон.
И это предположение было одной из самых тяжких ошибок, что мы допустили за все дело.
Мистер Мур прибыл тем вечером, и виду него был потрепанный: казалось, что за ним гнались, что, в общем, было вполне понятно — неделька в городе ему выдалась просто адская, и он едва унес оттуда ноги невредимым. И даже когда они с Маркусом не находились в ситуациях, непосредственно угрожавших их жизни, — как, например, когда отправились побеседовать с преподобным Клэйтоном Паркером, — насилие было обычным предметом для разговоров: похоже, на преподобного где-то полгода назад напали несколько человек, которых мы вполне резонно могли счесть Гудзонскими Пыльниками, и раздробили ему бейсбольными битами обе коленные чашечки, да в придачу отрезали одно ухо. Даже пересказывая нам эту историю, мистер Мур так разнервничался, что для успокоения ему потребовалась пара приличных стаканчиков лучшего виски мистера Пиктона. Но новость о том, что мы уже готовы наутро предстать перед большим жюри, существенно его подбодрила — как и остатки ужина, которыми он допоздна объедался на кухне. А когда настало время отправляться в спальню, он уже принял внутрь достаточно обнадеживающей информации — а заодно и виски, — чтобы спать столь же спокойно, как и все остальные.
Впрочем, прежде чем позволить ему отправиться ко сну, целиком и полностью заслуженному, мне нужно было выяснить, вправду ли он общался с Кэт, а если да, то чем все кончилось. Он нетвердо чистил зубы у себя в ванной, высыпав полкоробки порошка «Созодонт» на щетку и в раковину, и тут я шмыгнул внутрь и начал задавать вопросы. Мистер Мур, чей рот исходил пеной, словно у бешеного пса, рассказал мне, что действительно встречался с Кэт за пределами территории Пыльников и сообщил ей о нашем затруднительном положении, а потом спросил, не согласится ли она присматривать за Аной Линарес. Кэт потребовала за свои услуги денег, отчего я было уверенно решил: все, что мы дали ей, включая, вероятно, и билет на поезд, попало к Динь-Дону; но мистер Мур сообщил, что это не так, — Кэт показала ему билет и заявила, что просто дожидается ответа от тетки, прежде чем отправляться в Калифорнию. Когда я спросил мистера Мура, как, на его взгляд, — Кэт до сих пор нюхает марафет или нет, он ответил, что ему трудно было судить; ответил тем нервным тоном, из которого ясно следовало — он лжет; но я решил, что времени и энергии у меня хватит максимум на то, чтобы воодушевиться тем фактом, что у Кэт до сих пор остался билет и она по-прежнему готова поработать на нас. С прочим же мне предстояло справиться, когда вернемся в Нью-Йорк.
Мистер Пиктон подготовил нас к тому, что некоторые жители Боллстон-Спа могут заинтересоваться деятельностью совещательного органа, который намеревался собраться в пятницу утром, в одиннадцать, в маленькой комнате в крыле здания окружного суда; но мы совсем не были готовы (как, думаю, и он сам) к тому зрелищу, что встретило нас, когда мы подкатили к зданию. На ступенях и лужайке перед судом было, пожалуй, человек сто — всех возрастов, размеров и внешнего вида; они теснились там, словно кучка голодных цыплят. Охранник Генри на самом верху лестницы загораживал вход, поскольку заседания больших жюри всегда закрыты для публики (о чем, видимо, не были осведомлены многие из этих потенциальных зрителей). Но массивный охранник с лошадиным лицом, похоже, благожелательно болтал с толпой, несмотря на то, что вынужден был ее сдерживать. А чем ближе мы подъезжали, тем яснее становилось, что в целом настрой у них всех — включая Генри — отнюдь не радушный.
— Прекрасно, — проговорил мистер Пиктон, останавливая лошадь. Потом раздраженно запыхтел трубкой, которая начала выбрасывать искры. — Просто спал и видел, что мои собратья-горожане заинтересуются процессом, — нет ничего лучше публики, участвующей в делах штата, особенно когда эта самая публика слишком невежественна, чтобы понять, с какого момента им участвовать уже не дозволено! — Он затормозил экипаж и, подхватив одну из больших стопок книг и папок, составленных на полу под кучерским сиденьем, соскочил на мостовую. — Я бы посоветовал вам не забирать Клару одному, доктор Крайцлер, — добавил он, когда доктор пересел с заднего сиденья вперед. — Одному богу известно, сколько еще этих людей в других частях города вышло поделиться своим драгоценным мнением.
— Со мной будут Стиви и Сайрус, — заверил доктор, пока я перебирался, чтобы взять вожжи.
— И Эль Ниньо тоже! — сообщил абориген, свесившись к нам со своей подножки снаружи экипажа. — Если вас охранять Эль Ниньо, сеньору доктору нечего беспокоиться! — И сверкнул широкой улыбкой, на которую доктор даже в такой сомнительной ситуации просто не мог не ответить.
— Очень хорошо, Эль Ниньо, — сказал он. — Ты тоже пойдешь с нами. Только не хватайся так резво за орудия своего ремесла. — Доктор покосился на толпу перед судом. — Таких людей, как эти, следует бояться не столько из-за их храбрости, сколько из-за невежества.
— Да, сеньор доктор! — кивнул Эль Ниньо, прыгая на заднее сиденье рядом с Сайрусом, когда освободилось место мистера Мура. — Правильно!
