— Что? О, простите… Где, вы сказали, вы жили? Я не понял…
Фабиан сел, но тут же вскочил с воплем:
— Черт, тут даже сиденья горячие!
— Ну… Собственно, за этим сюда и приходят…
— А здесь опасно долго оставаться, верно?
— Думаю, да.
— А вы здесь подолгу сидите?
— О, совсем нет. Обычно я ухожу в шесть.
Маленький человек встал и с беспокойным видом отправился в следующую комнату, небольшой продолговатый калидарий. Фабиан вспомнил, как когда-то давным-давно, в детстве, он поставил на горячую плиту жестянку с тараканом. Таракан начал извиваться, зашипел, а потом его разорвало на части. Сердце Фабиана бухало, как молот. По спине и груди ручьями лил пот. Полотенце намертво приклеилось к бедрам.
— Знаете, вам, наверное, не стоит долго здесь сидеть, если вы не привыкли, — посоветовал маленький человек.
— Кто, я? Не привык? Слушай: однажды я прошел в полдень по Долине Смерти.[8] Ха-ха! Это, по-вашему, жарко? Ха! — выкрикивал Фабиан, подпрыгивая на раскаленном полу с искаженным лицом. — По сравнению с теми местами, где я бывал раньше, здесь впору зимнее пальто надевать!
Казалось, что сухой горячий воздух вдохнул в истощенное тело маленького человека свежие силы. Он взглянул на Фабиана и улыбнулся слегка зловещей улыбкой:
— Хорошо, тогда пройдем в следующую комнату. Там вы сможете хорошенько пропотеть.
Он провел Фабиана в последнюю из бань под названием радиатус. В этой крошечной комнате царил настоящий ад: отчетливо слышалось мерное постукивание спрятанных труб. На полу было невозможно стоять. Невыносимый жар, ночной мрак и гробовая тишина отрезали это место от остального мира. Фабиану казалось, что его похоронили заживо, засыпали землей, замуровали в склеп. Ртутный столбик термометра на стене поднялся выше точки кипения. Сердце Фабиана колотилось, как пойманная птица.
— Боже! — выдохнул он.
— Теперь вам достаточно жарко?
Тщеславие порождает героизм; Фабиан ответил:
— Ну да… Но я бывал в местах и пожарче.
Прошло пять минут.
— Мне нравится пригород, — сказал Фабиан.
— И мне тоже, — отозвался маленький человек.
— Вся беда в том, что я — иностранец и не знаю, к кому обратиться за советом по поводу того, где искать жилье.
— Обратитесь к надежному агенту по торговле недвижимостью.
— А разве им можно доверять? Я в этом плане жутко старомодный. Знаю я этих ребят. Я доверяю только личным рекомендациям. А вы не…
— Простите, я, пожалуй, пойду в парильню.
— Что? А, конечно. Я как раз собирался сказать: «А не пора ли нам отправиться в парильню?» Идем.
Они прошли через вращающиеся стеклянные двери и поднялись в комнату, в которой было белым-бело от горячего пара. На мраморных скамьях сидели двое или трое мужчин. Влажный пар ударил Фабиану в легкие, он опустился на скамью и закашлялся:
— Кхе… Кхе-кхе! А как вы доберетесь до дома таким ранним утром?
— Ну… Поездом или автобусом.
— Линии «Эджвер», «Хайгейт» и «Морден», верно?
— Не совсем.
— Долго вам ехать?
— Минут двадцать — бывает по-разному.
— И это называется «удобно», черт побери! — воскликнул Фабиан и заиграл желваками. — Выходит, это где-то в районе Хендона?[9]
— Нет.
— Да, определенно надо выбираться из Лондона. Как можно писать музыку в этом адском шуме?
— Мм… Не имею не малейшего понятия.
— А не строятся ли по вашей дороге какие-нибудь дома?
— Знаете, сейчас повсюду строят новые дома.
Омерзительно голый пожилой господин, похожий на груду созданных воображением сюрреалиста кабачков и тыкв, с варикозными венами, повернул переключатель и, поддав еще пара, принялся шлепать себя по животу. Другой господин, молодой и пьяный как сапожник, стоял, дрожа всем телом, под холодным душем и что-то невнятно бормотал о том, что он оставил дома зонтик. Жара стала поистине невыносимой. Фабиан сломался.
— Черт, пора выбираться отсюда! — воскликнул он. Он прошел обратно во фригидарий и обессиленно опустился в кресло, едва не потеряв сознание. Его тошнило: он чувствовал, что с него достаточно. Вдруг рядом с ним скрипнуло кресло, и он увидел, как в него садится маленький человек. В его душе вновь затеплилась надежда.
— Послушайте! — с воодушевлением начал Фабиан. — Вы выглядите точь-в-точь как один человек, которого я знавал много лет назад, — парень по имени Эдвардс из Пондерз-Энд. Это не ваш родственник? Черт, было бы забавно…
— Нет, он мне не родственник.
— А так — вылитый его брат-близнец. Можно узнать, как вас зовут?
— Что?.. Как меня зовут? Мм… Смит.
— Из Пондерз-Энд?
— Мм… Нет.
— Тогда откуда же? — спросил Фабиан вне себя от нетерпения.
— Гораздо западнее, — ответил маленький человек.
— Ну извините — проговорил Фабиан, кусая верхнюю губу и улыбаясь, как выкопанный из земли череп улыбается могильщику.
Маленький человек позвонил в колокольчик. На звон явился банщик, зевая во весь рот.
— Звонили, сэр?
— Не могли бы вы принести мне чашку чая и тост с маслом?
— Слушаюсь, сэр.
Служащий ушел; потом вернулся с заказом на подносе.
— Я запишу на вашу карточку, сэр. Ваш номер, пожалуйста?
— Одиннадцать.
— Это номер вашей кабинки, сэр. Я имел в виду номер карточки.
— Сорок девять.
— Спасибо, сэр.
«Одиннадцать!» — повторил Фабиан про себя.
Маленький человек быстро расправился с чаем и тостом.
— Извините, — сказал он, — я, пожалуй, зайду еще ненадолго в парильню.
— А я, — отозвался Фабиан, — схожу, пожалуй, за сигаретами и посижу немного здесь.
Он выжидал. Маленький человек вернулся в парильню. Фабиан вышел. Вокруг не было ни души. Кабинки были темны и пусты. Остановившись у кабинки номер одиннадцать, он проскользнул между занавесками. Там висели темный костюм, простая рубашка и круглый жесткий воротничок. Он ощупал пиджак, засунул руку в нагрудный карман, вытащил оттуда какие-то потрепанные бумажки и принялся изучать их в рассеянном свете, проникавшем между занавесками. Фабиан разглядел продолговатый конверт с официальным письмом и надписью «служебное» — это было требование об уплате подоходного налога. Сунув его за набедренную повязку, он бесшумно выскользнул наружу, громко бахнул дверью собственной кабинки, включил свет и зажег сигарету.
Письмо было адресовано Арнольду Симпсону, эсквайру, «Гнездышко», Тернерз-Грин.
— Смит, значит? — хмыкнул Фабиан. Он положил письмо в карман пальто, достал сигареты и вернулся во фригидарий. Настроение у него было отличное. Он даже начал напевать: «Мой друг с колыбели, ты мне нужен всегда…» Ему в ответ валявшийся на полу пьяный забулькал и захрипел:
— О Дэйзи, Дэйзи, Дэйзи, Дэйзи, о дай мне свой ответ, молю!
Вернулся маленький человек и, позвонив, вызвал массажиста.
— И мне тоже, — сказал Фабиан.
Он лег на мраморную скамью. Великан в красной рубашке сорвал с него полотенце.
— Только, ради бога, не щекочите меня! — сказал Фабиан.
Со скамьи маленького человека донеслись громкие шлепки, а затем его тихий вежливый голос проговорил:
— Правое плечо, пожалуйста.
— Хи-хи-хи, — засмеялся Фабиан, когда массажист принялся разминать ему межреберные мышцы, а потом, мысленно обращаясь к маленькому человеку, он проговорил: «Ладно-ладно, Симпсон, эта турецкая банька обойдется тебе в пятьдесят фунтов сверху — за все пытки, через которые мне пришлось пройти по твоей милости!»
Массажист завернул его в горячие полотенца:
— Так лучше, сэр?
Вялый, расслабленный, размятый, чуть не сваренный заживо, Фабиан обессиленно простонал:
— Конечно. Ничто не оживляет так, как массаж. Однажды я написал об этом песню…
Массажист уложил его на койку и накрыл сверху еще несколькими полотенцами. Фабиан дал ему полкроны.
— Скажи им, пусть принесут мне большую чашку крепкого черного кофе, два яйца вкрутую и тост — и поживее!
— Да, сэр. Спасибо, сэр.
— Жизнь у меня такая, что на сон просто не хватает времени. Последние три недели я почти не спал. А сегодня утром еще пришлось идти и получать полторы тысячи фунтов у одного парня…
Фабиан затаился как мышь. Его слух, натренированный за годы постоянного подслушивания, улавливал едва слышные звуки, доносившиеся из кабинки номер одиннадцать. В половине шестого маленький человек начал одеваться.
«Хочет, чтобы соседи увидели, как он возвращается с ночной смены, маленький мерзавец!» — подумал Фабиан. Он слышал, как маленький человек ушел. Потом он вышел в предбанник и присел на пуфик. Оставалось еще убить полчаса. Он снова посмотрел на конверт, который вытащил из кармана маленького человека. В конверте лежало письмо с требованием об уплате подоходного налога и другое письмо, вложенное в первое, а точнее, карандашная записка, нацарапанная на бланке частной лечебницы «Кавелл»:
