А маленький человек сидит в самой гуще событий, словно молчаливый призрак, само воплощение респектабельности, и потягивает соломенного цвета пиво из стакана, на котором написано: ЛАГЕР ЭНГЕЛА. Справа от него сидит какой-то головорез с ипподрома, слева — ссутулившаяся проститутка лет шестидесяти, использованная пятнадцатью тысячами отверженных, размалеванное вместилище порока, балансирующее на самом краю пропасти. А Баграг притаился за стойкой бара и наблюдает за всем происходящим, не говоря ни слова.
— Майк, кто этот парень? — спросил Фабиан.
— Без понятия.
— Он здесь раньше бывал?
— Один раз.
— Ладно. Дай мне «Гиннес» и пару яиц вкрутую.
Фабиан ждал. Пробило три. Маленький человек поднялся и застегнул пальто. Фабиан взбежал вверх по лестнице. На улице лило как из ведра, еще сильнее, чем прежде. Маленький человек, бледный, измученный, словно жизнь по капле вытекала из него, доплелся до площади Кембридж-серкус и остановил такси.
Фабиан был от него на расстоянии вытянутой руки. Он отчетливо слышал, как усталый голос произнес: «Турецкие бани Хасана». И такси исчезло за пеленой дождя.
— Такси! Такси! — заорал Фабиан. Он рванул через площадь и прыгнул в машину, которая не спеша тащилась мимо театра «Палас». — Турецкие бани Хассана! И давай-ка поживее!
Он подался вперед, тяжело дыша от волнения. В зеркале заднего вида отражалось его лицо, освещенное огнями города, мелькавшего за размытым дождем окном. Чем больше Фабиан себя разглядывал, тем больше себе нравился. Он ласково улыбнулся своему отражению, зажмурил левый глаз и сказал:
— Фабиан — гончий пес.
Такси остановилось под красной вывеской со звездой и полумесяцем. Фабиан вылез наружу. Счетчик звякнул, и поднялся флажок.
— Спасибо, сэр, — сказал водитель. Ш-ш-ш — прошуршали вращающиеся двери, когда Фабиан ворвался в турецкие бани. Он обратился к клерку, старательно имитируя американский акцент:
— Простите, не входил ли сюда только что пожилой господин в сером пальто?
— Да, сэр, он только что вошел.
— Дайте мне билет, — сказал Фабиан, — я тоже войду.
В турецких банях царила невозмутимая тишина. Знойная тропическая атмосфера нагоняла сон. В низенькой полутемной передней бесшумно двигался банщик, ступая по толстому ковру. Фабиан был слегка смущен: в таком месте он был в первый раз. Банщик снял с него ботинки и проводил в кабинку с занавешенными окнами.
— Слушай, что делать-то надо? — спросил Фабиан.
— Просто снимите с себя всю одежду и ступайте прямо в парную, сэр.
— Всю одежду?
— Да, сэр.
— Я просто так спросил — в Нью-Йорке все по-другому. Вот, держи, — проговорил Фабиан, протягивая ему шиллинг.
Он снял одежду и повесил ее в шкафчик. Он чувствовал себя неловко: здесь было слишком тихо, слишком чисто. Из соседней кабинки доносился размеренный храп. Фабиана беспокоило также то, что у него были грязные ноги, поскольку, несмотря не регулярное бритье, стрижки и пристрастие к модным вещицам, а также стойкое отвращение к грязным воротничкам, он довольно редко мылся. Стаскивая с себя одежду, он, мало-помалу теряя всю свою значительность, чувствовал, как внутри закипает злоба. Перед тем как снять свои тоненькие голубые трусы из чистого шелка, он плотно задернул занавески и разом почувствовал себя слабым и уязвимым, словно устрица, извлеченная из своей раковины. Обмотав вокруг пояса коротенькое голубое полотенце, он вышел из кабинки, потом, устыдившись своих немытых ступней и грязных лодыжек, метнулся назад и, поплевав на полотенце, кое-как их оттер. Потом он снова вышел и остановился, чтобы зажечь сигарету. В ту же минуту в соседней кабинке погас свет, и оттуда вышел маленький человек. Без одежды он представлял поистине жалкое зрелище. Обрушившиеся на него несчастья истощили его тело, как долгое голодание. От глаз Фабиана не ускользнули ни согнутая спина с позвоночником, выпирающим, словно цепочка бус; ни руки и ноги, тощенькие как спички; ни тонкая шейка, едва поддерживающая измученную голову, которую страдания сделали слишком тяжелой.
Он направился во фригидарий. Фабиан последовал за ним. Там, остывая в тепловатом воздухе, в огромных полотняных креслах дремали два пожилых господина. У одного из них сползла на пол набедренная повязка; не замечая этого, он продолжал храпеть. Он был отвратителен в своей наготе — огромный бесформенный бочонок со следами старческого увядания на разжиревшем теле. Между толстыми ногами, вытянутыми во всю длину, покоилось пухлое белое брюхо, содрогавшееся от дыхания и испускавшее обильный пот. Можно было подумать, что он просто таял на жаре, как масло, и что еще немного — и от него не останется ничего, кроме лужицы теплого жира и пары вставных челюстей. Другой пожилой господин был пьян в стельку. Не столь тучный, как его сосед, он казался просто бесформенным: обрубок мягкой плоти с невероятно длинными тонкими конечностями. Его полотенце было обмотано вокруг шеи. Во сне он повернулся так, что ноги свисали со спинки кресла, тогда как руки и голова, частично спрятанная за голубой тряпкой, болтались спереди. Можно было подумать, что через некоторое время он встанет и пойдет на руках, зажав сигарету между пальцев ног и пьяно выводя через анус песню «Прекрасная Аделина». Маленький человек подошел к питьевому фонтанчику и набрал воды в стаканчик. Фабиан, решив, что так положено, последовал его примеру. Потом оба сели.
— Тепло, — сказал Фабиан.
— Да, вполне, — согласился маленький человек.
— Я здесь никогда раньше не бывал. А вы сюда часто приходите?
— О да, достаточно часто.
— Зачем? Чтобы вес сгонять?
— Нет.
— Ну-ну, — проговорил Фабиан. — Так это и есть турецкие бани… Ну-ну…
Маленький человек обернулся и пристально посмотрел на него.
— А знаете, — начал он, — кажется, я вас раньше где-то видел.
— Очень может быть, — легко согласился Фабиан. — Вы читаете американские газеты?
— Нет, а что?
— А то, что именно там вы могли видеть мою фотографию. Я — Гарри Фабиан, автор песен. Слышали обо мне?
— Мм… Да… Да-да, думаю, слышал…
— Я написал одну или две популярные песни. Слышали «Горячие полотенца»? А «Я буду ждать тебя в ночи»? Ну, там такие слова: «Во мраке ночи… Я буду ждать тебя…» — пропел Фабиан на мотив, отдаленно напоминающий «Когда ночная синева встречает золото рассвета».
— Неужели? Кажется, я когда-то слышал эту мелодию.
— Конечно слышали. Так вот я ее написал.
— О… Так вы американец?
— Угу.
— Из Нью-Йорка?
— Из Голливуда.
— О… Так вы, наверное, встречались со всеми голливудскими звездами?
— Э, да что там! — вскричал Фабиан, скрещивая средний и указательный пальцы на правой руке. — Мы с Гретой Гарбо были словно эти пальцы!
— Это очень интересно, надо полагать.
Новизна ситуации в сочетании с горячим воздухом ударила в голову Фабиану. Убедительность собственных россказней пьянила, как вино. Он ответил:
— Вовсе нет, черт побери. В конечном счете от них одна головная боль. Они какие-то ненастоящие. Мне больше нравится Лондон. А вы здесь по делу?
— Ну… Не совсем.
— Живете в пригороде?
— Ну… В общем да.
— Далеко?
— Не очень.
— А я вот собираюсь осесть в Англии. Ищу небольшой домик в пригороде. А где вы живете? Может, у них там есть что-нибудь подходящее?
— Ну… Сомневаюсь, что вам бы что-нибудь там подошло…
— Черт, никогда не знаешь…
— Мм… Простите… Я, пожалуй, перейду в комнату потеплее…
— Я тоже, — сказал Фабиан. Они проследовали в тепидарий. Фабиана прошиб пот. — О черт, а здесь жарковато!
— Да, вы правы.
— В Штатах есть несколько потрясающих турецких бань. Вы обязательно должны как-нибудь туда съездить. Это вам не Хэмпстед.[7]
— Что? О, простите… Где, вы сказали, вы жили? Я не понял…
Фабиан сел, но тут же вскочил с воплем:
— Черт, тут даже сиденья горячие!
— Ну… Собственно, за этим сюда и приходят…
— А здесь опасно долго оставаться, верно?
— Думаю, да.
— А вы здесь подолгу сидите?
— О, совсем нет. Обычно я ухожу в шесть.
Маленький человек встал и с беспокойным видом отправился в следующую комнату, небольшой продолговатый калидарий. Фабиан вспомнил, как когда-то давным-давно, в детстве, он поставил на горячую плиту жестянку с тараканом. Таракан начал извиваться, зашипел, а потом его разорвало на части. Сердце Фабиана бухало, как молот. По спине и груди ручьями лил пот. Полотенце намертво приклеилось к бедрам.
— Знаете, вам, наверное, не стоит долго здесь сидеть, если вы не привыкли, — посоветовал маленький человек.
— Кто, я? Не привык? Слушай: однажды я прошел в полдень по Долине Смерти.[8] Ха-ха! Это, по-вашему, жарко? Ха! — выкрикивал Фабиан, подпрыгивая на раскаленном полу с искаженным лицом. — По сравнению с теми местами, где я бывал раньше, здесь впору зимнее пальто надевать!
