Ознакомительная версия.
— Помогите моему ребенку! — крикнула Пэтси, когда миссис Паркер остановила свой старый «Студебеккер» и вышла. За спиной окровавленной женщины миссис Паркер видела «Бельведер», перевернутый вверх колесами и охваченный огнем. В нем застряла передняя часть пикапа Джорджа-Одиночки. Сам Джордж висел на руле. За его машиной перевернутая картофелекопалка перегораживала Девятое шоссе.
— Помогите моему малышу!
Пэтси протянула сверток, и когда Адель Паркер увидела, что это, — не младенец, а маленький мальчик с сорванным лицом, — она закрыла глаза руками и начала кричать. Когда она снова взглянула на Пэтси, та встала на колени, словно для молитвы.
Еще один пикап вывернул из-за Сируа и чуть не врезался в зад «Студебеккера» миссис Паркер. За рулем был Фернальд Девитт, который в тот день обещал помочь Джорджу копать картошку. Он выпрыгнул из кабины, подбежал к миссис Паркер и посмотрел на женщину, стоявшую на коленях посреди дороги. Потом он побежал к месту столкновения.
— Что вы делаете? — завопила миссис Паркер. — Помогите ей! Помогите этой женщине!
Фернальд, который служил в морской пехоте на Тихом океане и всякого там навидался, не останавливаясь, крикнул через плечо:
— Ей и малышу конец. А Джордж, может, и выживет.
И он не ошибся. Пэтси умерла задолго до того, как из Касл-Рока прибыла «скорая помощь», а Джордж-Одиночка Бартон дожил до восьмидесяти лет с гаком. И больше ни разу не садился за руль автомашины.
Вы спросите: «А откуда тебе все это знать, Джейми Мортон? Тебе было всего девять лет!»
Но я знаю.
В 1976-м у моей мамы, все еще относительно молодой женщины, диагностировали рак яичников. Я тогда учился в университете Мэна, но во втором семестре второго курса взял академический отпуск, чтобы оставаться с ней до конца. Хотя все дети Мортонов уже выросли (Кон так вообще улетел за горизонт на Гавайи, где он исследовал пульсары в обсерватории Мауна-Кеа), мы все приехали побыть с мамой и поддержать убитого горем отца, от которого в таком состоянии пользы было немного: он либо бесцельно бродил по дому, либо подолгу гулял в лесу.
Мама захотела провести свои последние дни дома, и мы по очереди кормили ее, давали лекарства или просто сидели с ней. К тому времени от мамы остались кожа да кости, а из-за болей она все время пребывала под действием морфия. Вообще морфий – забавная штука. Он обрушивает стену — ту знаменитую скрытность янки, — которая иначе оставалась бы непроницаемой. Однажды февральским днем, где-то за неделю до смерти мамы, я дежурил у ее постели. За окнами бушевала вьюга, и стоял жуткий холод. Северный ветер сотрясал дом и завывал под свесами крыши, но внутри было тепло. Даже жарко. Как вы помните, мой отец торговал топливом, и после того страшного года в середине шестидесятых, когда ему грозило разорение, он не просто преуспел, но даже, можно сказать, разбогател.
— Откинь одеяла, Терренс, — попросила мама. – Зачем мне так много? Я вся горю.
— Я Джейми, мам. Терри в гараже с папой. – Я откинул единственное одеяло, обнажив жутковато-веселенькую розовую ночнушку, в которой, казалось, никого не было. Волосы у мамы (поседевшие еще до рака) почти все выпали; губы отошли от зубов, от чего те казались слишком большими, чуть ли не лошадиными; только ее глаза оставались прежними. Молодые глаза, в которых стоял скорбный вопрос: «Что со мной происходит?»
— Джейми, Джейми, я так и сказала. Можно мне таблетку? Сегодня что-то совсем плохо. Мне никогда еще не было так больно.
— Через пятнадцать минут, мам. — Вообще-то до следующей дозы было еще два часа, но теперь-то какая уже разница? Клер как-то предложила дать ей все и сразу, чем потрясла Энди, который, в отличие от остальных, остался верным своему строгому религиозному воспитанию.
«Ты что, хочешь отправить ее в ад?» – спросил тогда он.
«Она не попадет в ад, если таблетки ей дадим мы, — резонно, на мой взгляд, ответила Клер. — Ведь она ни о чем не догадается». А потом Клер воспользовалась одной из любимых маминых присказок, чем едва не разбила мне сердце: «Она уже не знает, пешком она или верхом».
«Ты этого не сделаешь», — сказал Энди.
«Нет, — вздохнула Клер. Ей тогда было уже под тридцать, и она была красива как никогда. Может, потому, что наконец-то нашла свою любовь? Если да, то какая это горькая ирония. – У меня духу не хватит. У меня лишь хватает духу смотреть, как она страдает».
«На небесах ее страдания развеются, как туман», — сказал Энди, поставив точку. По крайней мере, для себя.
Выл ветер, старые стекла единственного окна в спальне ходили в раме ходуном, и мама сказала:
— Я стала такая тощая, просто ужас. Когда-то была красавицей-невестой, все так говорили, но теперь Лора Макензи такая тощая.
Уголки ее губ опустились в клоунской гримасе горя и боли.
Я должен был пробыть в комнате еще три часа, прежде чем Терри меня сменит. Рано или поздно мама должна была заснуть, но сейчас не спала. Ее организм сжирал себя, а я всячески пытался ее от этого отвлечь. И ведь мог заговорить о чем угодно — но так случилось, что речь зашла о Чарльзе Джейкобсе. Я спросил, знает ли она, куда Джейкобс отправился после того, как покинул Харлоу.
— Жуткое было время, — сказала она. – То, что случилось с его женой и сыном, ужасно.
— Да, — сказал я. — Знаю.
Умирающая мать взглянула на меня с холодным презрением.
— Нет, не знаешь. Тебе не понять. Никто не был виноват, вот в чем ужас. И уж точно не Джордж Бартон. С ним просто случился приступ.
И она рассказала мне то, что я уже рассказал вам. Сама она слышала это из уст Адели Паркер, которая говорила, что никогда не сможет выбросить из головы образ умирающей женщины.
— А чего никогда не забуду я, — сказала мама, — так это того, как он кричал у Пибоди. Я и понятия не имела, что мужчина может издавать такие звуки.
Мама узнала обо всем от Дорин Девитт, жены Фернальда. У той хватило ума сначала позвонить Лоре Мортон.
— Ты должна ему рассказать, — заявила она.
Эта перспектива привела маму в ужас.
— Нет! Я не могу!
— Придется, — терпеливо сказала Дорин. — Такие новости не сообщают по телефону, а ты — его ближайшая соседка, не считая этого старого пугала, Майры Харрингтон.
— Я набралась храбрости, но пришлось вернуться от дверей: у меня схватило живот, и я помчалась в сортир, — рассказывала моя мать, чью сдержанность от морфина как рукой сняло.
Она спустилась с нашего холма, перешла Девятое шоссе и направилась к пасторскому домику. Хоть она этого и не сказала, но думаю, это был самый долгий путь в ее жизни. Она постучала в дверь, но Джейкобс открыл не сразу, хотя слышно было, как в доме играет радио.
— Да и как бы он меня услышал? — спросила она у потолка. — В первый раз я едва коснулась двери костяшками.
Она постучала еще раз, сильнее. Он открыл дверь и взглянул на нее через сетчатый экран. В руке он держал большую книгу, и даже столько лет спустя она помнила, какую: «Протоны и нейтроны. Тайный мир электричества».
— Здравствуйте, Лора, — сказал он. — С вами все в порядке? Вы такая бледная. Заходите, заходите!
Она вошла. Он спросил, что случилось.
— Произошла страшная авария, — ответила она.
Он встревожился еще больше.
— Дик или кто-то из детей? Хотите, чтобы я поехал с вами? Присядьте, Лора, вы на грани обморока.
— С моими все в порядке, — сказала она. — Чарльз… Это Пэтси. И Морри.
Он аккуратно положил большую книгу на столик в коридоре. Наверное, тогда она и заметила заглавие, и меня не удивляет, что оно ей запомнилось. В такие моменты человек видит все и все запоминает. Я знаю это из собственного опыта. А лучше бы не знать.
— Они сильно пострадали? — И, не успела она ответить: — Их отвезли в Сент-Стиви? Конечно, это же ближайшая больница. Мы можем взять вашу машину?
Больница Сент-Стивен находилась в Касл-Роке, но, конечно, их отвезли не туда.
— Чарльз, приготовьтесь к страшному удару.
Он взял ее за плечи — мягко, сказала она. Не больно. Но когда наклонился, чтобы взглянуть ей в лицо, его глаза сверкали.
— Что случилось? Лора, они сильно пострадали?
Моя мать заплакала.
— Они погибли, Чарльз. Мне очень жаль.
Он отпустил ее и уронил руки.
— Да нет же, — сказал он тоном человека, говорящего об общеизвестном факте.
— Надо было мне приехать на машине, — сказала мама. — Я как-то не подумала. Просто пришла пешком.
— Да нет же, — повторил Джейкобс. Он отвернулся от нее и прижался лбом к стене. — Нет!
Он стукнулся головой о стену так сильно, что закачалась картина, изображавшая Иисуса с ягненком. Стукнулся снова, и картина сорвалась с крюка.
Она взяла его за руку — вялую и слабую.
Ознакомительная версия.
