— Положение это мне, вообще говоря, знакомо, — вздохнул он, потирая больную руку. — Впрочем, признаюсь, я надеялся, что, взявшись за сие дело, в кои-то веки окажусь в наступлении. Видимо, этому никогда не суждено случиться.
— Но это должно случиться! — выкрикнул мистер Пиктон, хватая трубку и размахивая ею в воздухе. — Это именно то, что я имел в виду, говоря о вашем «ответном ударе». Я не хочу, чтобы вы защищались за умственной баррикадой — я хочу увидеть вас в контрнаступлении, на открытом поле идей, где присяжные смогут разглядеть вас во всей красе! Растравите этого человека — до первой крови, если сможете! А чтобы поддержать вас, я изучу все те крупицы личной информации о Дэрроу, что удалось собрать Маркусу, — и без колебания ими воспользуюсь. Мы не собираемся позволить увести у нас этот процесс. — Мистер Пиктон что было сил ударил кулаком по столу. — Может, Дэрроу и из новой породы юристов, но, черт побери, мы ответим ему хитростью на хитрость!
— Сеньор Доктор. — Эль Ниньо, сидевший, скрестив ноги, на полу, поднялся и приблизился к доктору с осторожным уважением. — Этот человек — он опасный для вас? Хотите, Эль Ниньо его убьет?
Сентенция сия, будучи объявлена в несколько сложный момент, превосходно помогла разбить сгущающуюся скованность: в изумлении уставившись на аборигена, через несколько секунд все громко расхохотались, а доктор обнял своего маленького защитника правой рукой за плечи.
— Нет, Эль Ниньо, — объяснил он, — этот человек не опасен так, как ты думаешь. Он не собирается причинить мне вред — физически.
— Но если он хочет помешай найти маленькую Ану, — покачал головой Эль Ниньо, улыбаясь нашему смеху и не понимая на самом деле, чем он был вызван, — нам надо убить его, да?
— Думаю, — провозгласила мисс Говард, встав и подойдя к доктору с аборигеном, — самое время объявить перерыв на ужин. Пойдем, Эль Ниньо. По дороге домой я постараюсь объяснить тебе, почему убийство этого человека — не лучший выход из положения. — И, ведя Эль Ниньо к двери, она вздернула нос. — Разумеется, если допустить, что он и в самом деле не лучший.
Айзексоны проследовали за этой парочкой из конторы, а мы с мистером Муром и Сайрусом подошли к доктору.
— Думаете, с вами все будет в порядке, Ласло? — обратился к нему мистер Мур.
— Я беспокоюсь не о себе, — ответил доктор. — О Кларе. Этот процесс и так должен был стать для нее мучительным — но теперь, оказавшись мишенью для адвоката, использующего такие методы, о которых поведал нам Маркус… Впрочем, — продолжил он, со вздохом воздев руки, — полагаю, мне просто придется тщательнее удостовериться в адекватности ее подготовки. Если девочка не столкнется с матерью до дачи показаний, думаю, у нее будет шанс при должных усилиях нормально пройти через это — по крайней мере, целой и невредимой.
— Что скажешь, Руперт? — осведомился мистер Мур у мистера Пиктона, который запихивал пачку документов в мягкий кожаный портфель, чтобы взять с собой. — Судья Браун из тех, на кого можно положиться относительно приемлемо высокого залога — в таком деле, как наше?
— Терпеть не могу гадать о чем-нибудь относительно судьи Брауна, — ответил мистер Пиктон. — Но выдающегося мистера Дэрроу пока здесь нет, однако кто-то, очевидно, нанял Ирвинга У. Максона быть местным адвокатом Либби. Максон неплох, и располагает массой связей здесь, в городе, но сомневаюсь, что он сможет в одиночку добиться умеренного залога. Но помните: если Вандербилт все-таки тайно финансирует это дело, нам даже не стоит надеяться, что от любого залога, сколь угодно высокого, вообще будет толк. Мне придется пойти на полный его запрет, но на это никогда нельзя положиться. Кроме того, остается вопрос завтрашнего предъявления обвинения и оснований иска.
— А что с ними, сэр? — озадаченно спросил Сайрус.
— Ну, Сайрус, — отозвался мистер Пиктон, застегнув портфель и подняв взгляд. — Если Дэрроу собирается прибыть сюда до предъявления обвинения, есть возможность, что он попытается уравновесить личные счета, предъявив суду еще одно заявление о невменяемости — исправит ошибку дела Прендергаста, освободив Либби Хатч на основании умственной несостоятельности, как-то вроде того. Юристы таят свою злобу как и все остальные — а может, и больше. Меня до поры не волнует моя часть дела — у меня достаточно мотивов и планов Либби, чтобы продемонстрировать ее холодный расчет. Но здесь иная область, и он может приняться за вас, доктор. Сумеете успешно доказать, что женщина, убившая собственных детей, была тем не менее здорова психически?
Доктор глубоко вздохнул:
— Я бы, конечно, чувствовал себя поувереннее, раскопай мы больше подробностей ее молодости — на гипотетической же основе все намного труднее. Однако существуют прецеденты — и, как вы и сказали, мистер Пиктон, наличие холодного, даже хитроумного расчета снижает возможность какой бы то ни было явно доказуемой умственной патологии, наподобие dementia praecox или любого достаточно серьезного повреждения мозга. Чтобы доказать ее сумасшествие, Дэрроу придется вернуться к понятию «нравственного помешательства» — идее о том, что человек может быть невменяем морально, но не интеллектуально. От этой концепции отказались почти повсеместно. К тому же по-прежнему остается шанс, что наши усердные трудяги, — тут он взъерошил мои волосы, — смогут выяснить побольше о прошлом этой женщины еще до начала процесса.
— Ну вот и славно! — объявил мистер Пиктон, подхватывая портфель. — Есть основания для осмотрительного оптимизма. В особенности, скажу я, учитывая наше теперешнее положение: женщина — под стражей, направляется сюда, и собирается предстать перед судом. Признаюсь, я не до конца был уверен, что мы вообще зайдем так далеко! Так что не будем впадать в пессимизм — это дурно влияет на аппетит, а миссис Гастингс готовила весь божий день. Ее нельзя разочаровывать!
И, подбадриваемые нашим хозяином, мы вышли в коридор, где пристроились к остальным и спустились по мраморным ступеням на первый этаж здания суда. Мистер Пиктон отвлекся, дабы убедиться, что охранник Генри подготовил одну из камер в подвале: Либби Хатч предстояло провести по меньшей мере одну ночь в заключении, поскольку предъявление ей обвинения было назначено лишь на следующий день. Охранник подтвердил: да, одна из камер готова, — после чего мы по очереди начали выходить на Хай-стрит.
Перед тем как пройти через парадную дверь, я остановился и оглядел большой каменный зал, озаренный мягким, соломенным светом июльского вечера.
— Что такое, Стиви? — удивился мистер Пиктон, заметив мое замешательство.
Я пожал плечами:
— Думается, мы в последний раз видим этот зал таким тихим. Послезавтра беготни тут будет — мало не покажется.
— А если нам удастся отклонить освобождение под залог, — кивнул в ответ мистер Пиктон, — то здесь появится и новый жилец — на грядущую пару недель, как бы там ни было. Генри это не понравится. Да и ни одному из охранников, а, Генри? — Мистер Пиктон улыбнулся, поддразнивая его. — Вы, ребята, уж точно найдете, чем заняться взамен этого!
Хихикая про себя, мистер Пиктон зажал трубку в зубах и вышел на улицу — а я, последовав за ним, заметил негодующий блеск в глазах охранника.
За ужином мы много болтали и смеялись, хотя о деле говорилось не особенно много. Все было так, будто, зная, что случится позже, мы не желали сглазить это, и вели себя так, словно Либби Хатч уже благополучно доставили и заперли в камере. Мистер Мур на середине ужина вдруг впал в легкую истерику, вспомнив, какое нынче число — 27 июля: сие означало, что он пропустил день открытия сезона Ассоциации бегов Саратоги. Пытаясь подбодрить его, мисс Говард предложила после ужина сыграть в покер. Это, похоже, не только способствовало прекращению нытья мистера Мура, но и помогло отвлечь наши мысли от более тягостных забот.
После разорения одного из восхитительных пирогов миссис Гастингс мы направились в приемную, и все, кроме Сайруса и Люциуса, собрались за карточным столом. Младший Айзексон слишком нервничал, чтобы спокойно усидеть за картами, а Сайрус предпочел провести время, играя на пианино мистера Пиктона. Остальные же с подлинным энтузиазмом принялись за игру с маленькими ставками. Борьба к исходу вечера стала довольно жаркой, и только с приходом миссис Гастингс из своей комнаты и напоминанием о том, что уже пора идти, если точно хотим успеть к прибытию полуночного поезда, мы поняли, как уже поздно. Когда же мы наконец вышли из дому, я думаю, сердце каждого из нас колотилось, точно в джиге, — по крайней мере, нашему окончательному выходу предшествовала масса бестолковой беготни туда-сюда, той самой активности, что обычно отличает людей, добившихся некоего давно желанного, но все же несколько неожиданного результата.
