— Они меня обложили, зажгите свечу и будет выход.
Потом оказалось, меня приняли за одного из клиентов этого типа, пришедшего купить дозу, но когда ситуация прояснилась, хоть и с видимым сожалением, но отпустили. Понятно, никаких извинений я не услышал, получив в напутствие только трудновыполнимое пожелание:
— Постарайся, чтобы мы тебя там больше не видели!
Понятно, что после этого неприятного происшествия особой симпатии к такому соседу, при всей лояльности, у меня не появилось, а неприязнь напротив — стала гораздо острее. Но высказывать это каким-то образом было бы попросту бессмысленно, точно так же, как призывать зайцев образумиться и покупать билеты. Хотелось лишь поскорее обо всём забыть и стараться быстрее подниматься на площадку второго этажа.
— О, кого я вижу! Пораньше сегодня? — приветствовал меня спускающийся по лестнице сосед по квартире. — Отлично. У меня есть как раз что показать!
Этого худощавого, с непропорционально большой головой человека все звали Петровичем, и он был единственным, кроме пожилой бабушки, обитателем квартиры, который практически всегда был дома или возле него. Насколько я знал, Петрович проектно работал с фирмами по дизайну и составлял нечто вроде объёмистого руководства о том, как правильно оформлять Интернет-сайты. По квартире, в общем, он никогда ничего не делал, игнорируя установленные графики дежурств и прочие низменные вещи, но почему-то всегда охотно соглашался вынести мусорное ведро. Хотя контейнеры находились от дома на весьма внушительном расстоянии, Петрович неизменно посмеивался и приговаривал: прогулка мозгам, пустые мысли — на свалку.
— Да, вот так освободился. Чувствую себя что-то не очень, поэтому давайте как-нибудь до следующего раза, — сказал я, для убедительности, кашлянув.
— Всё понятно. Такая уж погода нынче. Ладно, поправляйся. Кстати, я на плите только что вскипятил чайник, поэтому если заварить там чего или ноги попарить, не стесняйся воспользоваться горяченькой водичкой!
— Спасибо.
Я кивнул и пошёл дальше, смутно слыша с улицы неразборчивый визг, несомненно, принадлежащий Клаве, по-прежнему избиваемой своим сожителем.
Да, похоже, с соседями мне вообще перманентно не везло — до покупки здесь комнаты на деньги, которые мне прислали родители, продав квартиру в далёком северном городе, я снимал жильё в Москве возле метро «Перово». В «трёшке» кроме меня жила очень полная женщина, которая всё время жаловалась на сердце и могла буквально свести с ума бесконечными рассуждениями о тяжести сущего. Кроме того, Анна Геннадьевна была глубоко верующим человеком и умудрилась расставить по всей квартире иконы, какие-то книжки и прочие атрибуты веры. Даже в туалете висел большой календарь на прошлый год с изображением каких-то святых. Однажды я случайно облил его, справляя малую нужду и, чтобы избежать праведного гнева, вынужден был купить целых два новых плаката с мрачными ликами на фоне горящих свечей и куполов церквей, на чём инцидент был благополучно исчерпан. Соседка постоянно призывала к созиданию, добру и посещению храма, а так же могла очень донимать вопросами о том, почему я до сих пор не ношу нательный крестик. Особенно остро эта проблема почему-то вставала, когда я выходил из ванной — возможно, обнажённое по пояс мужское тело в её видении смотрелось изначально греховно без увесистой цепи и массивного креста. А в другой комнате жил некто Егор с бабушкой — принципиально безработный и обозлённый на весь мир тип, который постоянно клянчил у старушки деньги на воду, но в результате неизменно возвращался домой пьяным и устраивал настоящий погром. И только совместными усилиями Анны Геннадьевны с бабушкой его удавалось более-менее успокоить и уложить спать. Переезжая сюда, в собственную комнату, я был почему-то уверен, что точно не столкнусь ни с чем подобным и просто душа в душу заживу с новыми соседями, однако подобного не случилось. Во всяком случае, наиболее ярко это проявилось на примере соседа с первого этажа.
Я долго бренчал связкой ключей и только со второй попытки смог открыть дверь. Поразительно, но замок здесь меняли уже не менее семи раз в этом году, и по-прежнему не было никакой уверенности в его работоспособности. Как водится, все соседи валили вину друг на друга, в конце концов, сойдясь в удобном для всех мнении, что это происки бабушки лет восьмидесяти, которая жила в самой последней по коридору комнате и выходила на улицу всего раз в день. Она обычно очень долго попадала в замочную скважину, отчаянно крутила там ключ, который частенько оказывался не тем, а потом ещё бесконечно дёргала во все стороны дверь, убеждаясь, что всё закрыто. Обычно бабушка не отходила далеко от подъезда, а сидела на покачивающейся лавочке, смотрела перед собой, пожёвывала губами и улыбалась чему-то своему. Память старушки часто играла с ней злые шутки и однажды, пойдя за продуктами, она вернулась домой только через три дня в сопровождении милиции. Её принято было считать выжившей из ума, но мне представлялось, что речь здесь идёт лишь о простом, но одиноком, старом и больном человеке. Каждый раз, глядя на неё, я почему-то задумывался о том, что надо поскорее создать семью, нарожать побольше детишек и быть хоть в какой-то мере уверенным в том, что моя старость не пройдёт так, как у этой бабушки. Правда, стоило мне перестать думать о ней, как в голову приходили совершенно другие мысли — что я молод, перспективен, ещё ищу себя в жизни и успею всё, что только захочу, в том числе и жениться. В любом случае никого постоянно у меня сейчас не было, поэтому вопрос с созданием семьи был, по большей части, риторическим.
Наконец войдя в прихожую, я торопливо сбросил начавшие натирать ноги ботинки, повесил куртку на старую, жалобно поскрипывающую вешалку и устремился по коридору в сторону своей двери.
— А, это ты! — неожиданно раздался недовольный голос ещё одной моей соседки — дамы средних лет, вечно за всеми шпионящей и выговаривающей каждому за малейшее отступление от правил, выдуманных по большому счёту ею самой. Например, ставить обувь строго в один ряд, не оставлять ничего на тумбочке возле телефона или не занимать уборную больше, чем на пять минут. Особенно она увлекалась звонками в милицию, если кто-то позволял себе после 9 часов вечера громко включать музыку или телевизор. У нас так никогда никто не делал, но во второй квартире, тоже шестикомнатой, расположенной с другой стороны нашей площадки, периодически подобные люди находились. В общем-то, полезное увлечение, но в плохом настроении Любовь Игоревна своими придирками могла довести любого прямо до белого каления.
— Да, спасибо, что отметили это, — улыбнулся я.
— А почему так рано?
Сама она то ли мыла полы, то ли дежурила через день в каком-то государственном учреждении и любила неизменно подчёркивать, что к работе относится очень ответственно, трепетно, уходя и приходя минуту на минутку. Наверное, именно по этой причине, она весьма болезненно реагировала на то, что кто-то может придти пораньше или, Боже упаси, взять отпуск. В последнем случае, было точно не избежать длинных лекций и воспоминаний о том, что она никогда в жизни не отдыхала и, даже когда приходилось взять отпуск, проводила это время с пользой, а не просто торчала дома и надоедала добрым людям.
— Так получилось. Приятно было увидеться! — крикнул я и, подойдя к своей двери, невольно обратил внимание, что перед ней стоит полка для обуви, которая всегда размещалась справа от двери.
— А это я, хоть и больная, но отодвинула и проклеила линолеум, заодно вымыла и вот забыла поставить на место, — видимо, предвосхищая мои вопросы, которых бы точно не было, сказала Любовь Игоревна и насупилась. — А ты как будто и не видишь ничего. Мог бы давно взять и сделать — вот вечно всем и по каждому поводу приходится тыкать носом!
Я молча вернул полку на место и, игнорируя призывной жест соседки, явно желающей обратить моё внимание на что-то в кухне, быстро открыл замок и хлопнул дверью своей комнаты.
Здесь наконец-то я смог расслабиться и замедлить темп. Аккуратно сняв пиджак и рубашку, я повесил всё это на вешалку и убрал в шкаф, оставшись в спортивных трусах и носках. Потом задумчиво снял с шеи капсулу, уселся за качающийся стол поближе к окну и, распаковав лупу-линейку, начал внимательно рассматривать кулон. Да, всё точно так же, как и при первом впечатлении — какие-то замысловатые бороздки, окружности и ничего больше. Судя по всему, капсула была сделана из чего-то наподобие силикона, и выглядела она сейчас ядовито-жёлтой. Никаких щелей или спаек заметно не было — создавалось ощущение, что она была вылита в какой-то форме и не подразумевала информации о компании-производителе, стране изготовления или каком-нибудь серийном номере. Жалко, в противном случае, воспользовавшись Интернетом, возможно, я мог бы не ломать голову и пребывать в беспредметных догадках, а узнать что-то намного более конкретное и осязаемое.
