Но она знала и другое: они не равны. Ей нет равных. Она знала, что никогда не полюбит никого, как любит Того.
И знала, что наступит день, когда она убьет эту любовь, продемонстрировав свое превосходство. Она убьет свою половинку и докажет, что она сама и есть целое.
Лин увидела, как Того скосил глаза — едва заметное движение, никто другой вообще бы ничего не почувствовал, — и вот он снова исчез. Она уже готова была поверить, что все это ей почудилось, что он не приходил, и только едва уловимый аромат, задержавшийся в воздухе, свидетельствовал, что он не призрак. Он настоящий.
Улыбка улетучилась, и она снова неподвижной невидимкой застыла в темноте. Застыло и время.
И тут наконец настал момент двигаться.
Дверь в дом приоткрылась, как им и обещали. До рассвета было еще долго, улицу освещали только звезды. На миг темноту прорезала полоска света, и в нее из дома шагнул человек. Она успела разглядеть его лицо, бледную кожу щек, ржавую рыжину в каштановых волосах. Страх в глазах и слабость, за которой он прятался.
Он вышел с небольшой спортивной сумкой через плечо и, застыв у края проезжей части, посмотрел сначала налево, затем направо — как будто это могло спасти ему жизнь. Теперь уже можно было беззвучно улыбнуться, что Ли Лин и сделала, зная: что он ничего не заметит. Жизнь его как была в опасности, так и осталась.
Он перешел дорогу и остановился от Лин в нескольких шагах. Как будто почуял что-то. Но нет, куда ему! Она велела себе слиться с пейзажем и преуспела, потому что мужчина посмотрел на нее в упор, пожал плечами, видимо обругав себя за мнительность, и сделал шаг вперед…
Перед глазами у него поплыло.
Она знала, так бывает, когда умираешь от боли, хотя ту боль, которая внезапно накрыла его, она и представить себе не могла.
Неслышно возникнув у жертвы за спиной, ее напарник выбросил правую ногу в отточенном броске «Шипящей кошки». Удар его пятки пришелся точно над лодыжкой, раздробив кость и разорвав в клочья сухожилия. У мужчины хватило сил закричать, но тут Лин сделала свой ход — тонкий изящный палец вонзился в сонную артерию. Вышло очень элегантно, и Лин позволила себе порадоваться идеальному исполнению. Наступившая тишина ее тоже порадовала. Крик, рвущийся с губ жертвы, застыл в горле. Глаза выпучились — и Лин чуть не рассмеялась, уж очень он напоминал надутую жабу. В стремительном развороте Лин ударила его ногой — точеной, гладкой маленькой ножкой, не уступавшей в изяществе ее идеально вылепленным рукам. Столь же смертоносной. Удар поразил мужчину в позвоночник. Чуть сильнее, и он оказался бы обездвижен навеки. Пока хватит и жгучей боли, пронзившей его насквозь. Мужчин всегда покоряла ее красота, однако боль казалась ей надежнее. Глядя на его страдания, она гордилась собой.
Того тем временем подогнал машину прямо к распростертому телу, и Лин без усилий закинула его на заднее сиденье. Того спросил одними глазами: «Он жив?»
Вопрос задел ее. И рассердил. «Разумеется, жив, — так же глазами ответила она. — Я не совершаю ошибок».
Им велено было взять его живым.
Чтобы он ответил на интересующие их вопросы.
Так что она позаботится о том, чтобы он прожил столько, сколько нужно.
О дальнейшем распоряжений не поступало. Потом она вольна делать с ним что хочет.
Потом она сможет улыбаться, хихикать, смеяться и даст своему телу насладиться всем, чем она позволит.
Она повеселится, как только с вопросами будет покончено.
Больше, чем своего бессменного товарища Того, Лин Ли обожала момент, когда больше не нужно будет стоять неподвижно и можно будет уйти в отрыв.
В телефонной трубке Джастин, к своему удивлению, услышал голос отца. Посмотрел на часы, но, не успев со сна разлепить глаза, ничего не разглядел. Потер пальцами — не помогло. Сплошная мутная пелена. И голос спросонок хриплый, как будто голосовые связки заржавели.
— Ты там что, перебрал? — спросил Джонатан Уэствуд.
— Нет! — К Джастину возвращалось зрение. Он уже мог различить цифры на телефоне. Бросив взгляд на часы, он простонал от досады — и получаса поспать не удалось. — Я всю ночь работал.
Он почувствовал, что отец в нерешительности. Поинтересуешься работой сына, значит, смирился с ее существованием, а это ни в коем случае не так. Но раз уж сейчас все более-менее наладилось — после нескольких лет натянутых отношений и взаимного недовольства, — не спросить, как дела на работе, было бы не по-людски. В итоге Джонатан решил уступить.
— Надеюсь, у тебя все в порядке? В смысле, на работе.
Джастин не сдержал улыбки. Перемены налицо.
— Вчера вечером тут произошло убийство. Утром нужно начинать расследование.
— И чем же ты всю ночь занимался?
— Думал. С этим у меня плохо, сам знаешь.
На это Джонатан Уэствуд не ответил. Видимо, не возражал.
— Что, грядет семейное сборище? — спросил Джастин. — Вылазка Уэствудов в Диснейуорлд?
— Ты о чем?
— Пытаюсь понять, зачем ты позвонил, пап.
На том конце провода помолчали. На секунду Джастину даже показалось, что отец звонит с плохими новостями, которые не решается сообщить. Хотя нет, вряд ли… Если в дом пришла беда, отец не колеблясь дал бы ему знать. Тогда он был бы скорее расстроен, чем смущен. В чем же тогда причина нерешительности? И тут Джастин сообразил. Отец хочет попросить его о помощи.
— Ты не мог бы приехать? — Джонатан Уэствуд преодолел колебания. — Сюда, в Провиденс.
— А что, что-то случилось?
— Может быть…
Снова пауза. Потом голос Джонатана.
— Виктории нужна твоя помощь.
В голове у Джастина наконец прояснилось. А вот грудь, наоборот, сдавило так, что не вздохнуть.
— Она просила меня помочь?
— Нет. Она вообще не знает, что я тебе звоню.
— А если узнает, что скажет?
— Сам как думаешь, Джей?
Джастин решил, что разумнее будет промолчать, тем более что ответ он знал и так. Она не скажет ничего. Только смерит его презрительным взглядом. Испепелит.
— И зачем я ей понадобился?
— Рональд пропал.
— В смысле?
— В смысле пропал. Виктория проснулась утром, а его нет.
— Может, он на работу пошел.
— Она в шесть встала.
— А он вообще дома ночевал?
— Да.
Джастин усмехнулся.
— Значит, вышел пораньше. Мог в спортзал пойти. С чего ты взял, что он исчез?
— Потому что Виктория так говорит.
Теперь настала очередь Джастина помолчать.
— А-а. Понятно, — выдавил он наконец. Пауза. — Слушай, я сейчас все равно ничего не смогу сделать. Суток не прошло. Если человека нет дома с шести до семи утра, это пока ничего не значит. Нельзя поднимать людей из-за часового отсутствия.
— Он исчез еще до шести.
— Ладно, из-за двух часов. Ну, трех. Это глупо.
Уэствуд-старший ничего не сказал, но молчание его было достаточно красноречивым. Джастин вздохнул.
— Пап, что ты от меня хочешь?
— Тебе лучше знать, это твоя работа.
— Нет. Моя работа начинается, когда совершено преступление. А тут преступления нет. Вообще ничего нет.
Молчание. Джастин никогда не отличался красноречием, но только теперь начал понимать, что это наследственное.
— Ты к Билли обращался? — спросил он.
Билли Ди Пецио был начальником полиции Провиденса. Он учил Джастина уму-разуму, когда тот только начинал службу. Из-за него Джастин и решил стать полицейским. Он видел Билли в работе — у Джастина погиб друг, и Билли выследил убийцу, не сдавался до тех пор, пока не отдал преступника в руки правосудия. Потрясающе было наблюдать за ним, смотреть, как он, ни на шаг не отступая от намеченного курса, движется к цели. Впоследствии, узнав его получше, Джастин понял, что Билли всегда движется к цели именно так. Однако возникали сложности, возможно потому, что цели у Ди Пецио были несколько туманны. Нет, «туманны» это еще мягко сказано. Джастин не знал, кем считать своего наставника — самым честным в мире пройдохой или самым пройдошистым в мире честным человеком. Билли был великим полицейским. Просто ему всегда было невдомек, почему на блестящем расследовании нельзя заодно погреть руки. И грел, почти всегда.
— Нет, — раздался из трубки голос Джонатана Уэствуда. — Тебе позвонил первому.
— Ладно, сделаем вот что. Если Билли позвонишь ты, он просто поднимет тебя на смех. А вот если я позвоню, он выслушает. Хотя тебе он тоже в лицо смеяться не будет, ты как-никак важная птица. Но и делать тоже ничего не станет — повесит трубку и забудет. А на меня просто так не забьешь.
— И что же он сделает?
— Что сможет. Хотя бы с Вики поговорит.
— Не думаю, что Виктории есть что ему сообщить.
— Ну знаешь, если даже тот, кто поднял тревогу, отказывается сотрудничать, как прикажете разбираться?
