– Есть документы, подтверждающие эту историю, – кивнул мистер Фордрайнер.
Потом мы обсудили – в основном говорил мистер Фордрайнер – трудность определения возраста ископаемых артефактов, свидетельства Пейли и абсурдность его аргументов в защиту хронологии епископа Ашера, отодвинувшего дату сотворения мира к 4004 веку до Рождества Христова. Поговорили о бритве Оккама, которая не велит множить сущности без необходимости (это касается недавней работы мистера Дарвина).
Пока мы разговаривали, девушка слушала нас с таким умным выражением лица, что я был уверен: она готова внести свой вклад в нашу беседу. Я несколько раз посмотрел на нее, приглашая к разговору, но она скромно опускала глаза и не произносила ни слова.
Когда прошло около четверти часа, девушка вдруг тронула старика за руку. Он замолчал, извинился, что вынужден завершить беседу, и сообщил, что готов пообщаться со мной в любой день, когда я захочу.
Потом с улыбкой добавил:
– Как-нибудь приходите к нам на чай, и мы продолжим разговор.
– Было бы замечательно, – сказал я. – Где вы живете?
Он замялся, и мне показалось, что ему мой вопрос не понравился.
– Дня через два пришлю вам человека с адресом, – сказал он.
– Вы живете в старом особняке в Бикли Фарант? Слышал, что он выставлен на продажу.
У меня появилась идея – сумасшедшая, насколько я теперь понимаю – послать девушке стихотворение. Казалось, что я чем-то обидел старика. Но если мне придется пойти к ним, то надо знать, где это!
Он нехотя произнес:
– Нет, мы поселились в Хейшот Хауз. В деревне с таким же названием.
Я сказал девушке:
– Мисс Фордрайнер, с нетерпением буду ждать новой встречи с вами.
Она с улыбкой взглянула на старого джентльмена, но ничего не сказала.
К моему удивлению, он нахмурился и с внезапным раздражением сказал:
– Моя племянница очень застенчива.
Потом повернулся и ушел, а девушка засеменила вслед за ним.
Даже не знаю, что и думать.
* * *
Придя домой, я нашел маму и Евфимию в гостиной. Сильно пахло печным чадом.
– Мисс Биттлстоун уже закончила свой рассказ? – спросил я.
Мама улыбнулась:
– Язык у нее без костей, как говорила моя старая няня. Но ей бы лучше не сплетничать со всеми подряд.
– Догадываюсь, что это за семья, которая так сильно хотела выдать свою дочь за состоятельного пэра, – сказал я.
Эффи взглянула на меня.
– Ты ушел совсем не вовремя.
Мама объяснила, что труба начала дымить сразу после моего ухода, и требовалась мужская помощь.
– Возможно, виновата смена направления ветра, – предположил я. – Тогда тяга в трубе может измениться.
– Не знаю, нормально ли это, – сказала мама. – Но оттуда доносились странные звуки. Шорох и свист.
Я попытался заглянуть в огромную трубу.
– Странно, – сказал я, и тут какой-то чертенок заставил меня добавить: – Может быть, это неприкаянный дух. Интересно, сколько несчастных маленьких младенцев вылетели дымом из нее? Возможно, страдающий дух одного из них продолжает витать здесь.
Мама покачала головой, а я продолжил:
– Подобную историю я услышал недавно.
Я поведал им про встречу с мистером Фордрайнером и девушкой и заметил, что старик подтвердил историческую достоверность маминой легенды.
Потом я добавил:
– Матушка упустила важную деталь, связанную с камином, поскольку в легенде он играет значительную роль. Когда братья сюда пришли, убили нашего предка и забрали свою сестру домой, они бросили ее младенца прямо в огонь.
К моему изумлению, Евфимия издала протяжный стон и, резко поднявшись, побледнела, словно молоко. Потом сестра выбежала из комнаты.
Я недоуменно уставился на маму.
Она покачала головой.
– Ох, Ричард. Неужели ты не понимаешь, что такие вещи нельзя говорить? Особенно при молодой девушке.
Она поспешила за сестрой.
Неужели Евфимия боится привидений? Она, основательно стоящая на ногах и презирающая мои фантазии?
Эффи не спустилась к обеду, и мама послала Бетси отнести ей что-нибудь. Пока мы ели, я сказал матушке, что теперь совершенно не понимаю сестру (будто я ее вообще когда-нибудь понимал). Почему она так расстроилась?
Можно ли что-то разузнать у мамы? Вероятно, нет, потому что она ушла от темы, мастерски умея избегать нежелательных разговоров.
Задвигая занавески на окнах перед отходом ко сну, она подозвала меня взглянуть. С темно-серого неба тихо падали снежинки, порхая и сверкая, опускались на землю.
Одиннадцать часов
На самом деле мои долги гораздо больше, чем я сказал маме. Пытаюсь избавить ее от лишних переживаний. Деньги, какие я задолжал, мне дал приятель по имени Эдмунд Вебстер, чья семья теперь требует их, и я боюсь, что они могут до меня добраться.
* * *
Перед обедом я с мамой зашел на кухню и спросил кухарку:
– Что вы готовите, мисс Ясс?
– Ну, для вас, молодой господин, разносолов не будет, – ответила она.
Потом она захихикала, словно старая ведьма, и мама меня прогнала.
Половина двенадцатого
Несколько минут назад услышал за деревянной панелью мелкий топот. Крысы. Они живут здесь столько же, сколько Херриарды! И в последнее время питаются гораздо лучше хозяев.
Полночь
Несколько минут тому назад, раздвинув занавески, я смотрел, как падает снег, и обнаружил, что занавески на одном из окон у Евфимии сдвинуты не очень плотно. Поскольку у нее горела свеча, я смог увидеть движение силуэта, который, уверен, принадлежал моей сестре. Потом я заметил в комнате еще кого-то, но в тот момент свеча погасла. Это была мама?
* * *
До чего же милое личико у Фордрайнер. И такая красивая тонкая шейка. Как мне хочется провести по ней рукой, коснуться губами. На ощупь словно лепесток розы. Она в моих объятиях.
[Отрывок, записанный греческими буквами. Прим. ЧП.]
Мы в этой комнате, лежим с ней в кровати, и я обнимаю ее, губами легонько лаская ее шею и нежно поглаживая. Мой жезл упирается в ее плоть. Словно дитя, нашедшее новую игрушку, она спрашивает: «Что это?» И протягивает ручку и касается его, и ласкает его пальчиками, и кладет мою руку себе на…
Δ
[Конец отрывка, записанного греческими буквами. Прим. ЧП.]
Час ночи
Странно, что над заснеженной землей лай собак разносится гораздо громче.
Уверен, что все спят. Я ждал достаточно долго. Не терпится преодолеть границы нашего приземленного существования. Маленький ритуал, которому научил меня Эдмунд – он священник, я служитель. Перевоплощение, таинство воображения.
Я готов расплавить на пламени свечи маленький темный эластичный шарик, а потом капнуть в трубку. Он раскрепощает. Первая волна словно согревает все тело, вселяя в него ощущение покоя и бодрящего сознания безграничных возможностей. Я не просто чувствую реальность, но ощущаю ее с большей силой.
Два часа
Теперь не слышно ни звука, только шум волн у берега. Бесчисленные пузырьки.
Половина шестого
Только что вернулся с другого конца Страттон Херриард. Какое удовольствие тихонько сбежать из сонного дома и бродить по округе. Я шел сквозь безмолвные деревни. Окна везде темные. Ночь и тьма принадлежат мне. Пока мои соседи видят сны, я брожу вокруг их домов. Заглядываю в окна, если там все еще горят свечи.
Я бродил по сумрачным полям и болотам, пока не пришел на край земли, где беспокойно плещется море. Луна будто золотой шар, расколотый надвое, а океан покрылся рябью, словно морщинистая рука старухи. У берега я разглядел лодки с горящими в тумане фонарями и понял, что рыбаки заняты делом.
Я обошел вокруг и вдоль болотистого берега вернулся обратно.
Пятница, 18 декабря, полдень
Сегодня утром проснулся с головной болью и увидел, что после моего возвращения нападало еще несколько дюймов снега. Дом стоит под огромным пушистым одеялом. Из-под дверей тянет сибирским сквозняком, а расшатанные рамы сильно дребезжат. Дня два дороги будут непроходимы, поэтому о моем отъезде пока нет и речи. Не могу понять, доволен я или нет.
* * *
Мама вдруг спросила:
– Мне послышалось или ты вчера ночью пришел очень поздно?
Неожиданно даже для самого себя я начал все отрицать. Прошлой ночью я проявил слабость, а новому соблазну поддаваться так скоро нельзя.
Четыре часа пополудни
После ланча пошел посмотреть монумент. Это восьмигранная башня футов сорока в высоту, с нелепым куполом, охваченным кольцом классических колонн.
Когда я пересекал тропинку между деревней и берегом, то заметил девиц Куэнс в сопровождении их провожатой. Когда расстояние между нами сократилось, Гвиневер остановилась и что-то сказала. Ее сестра взглянула на меня и неприязненно нахмурилась. Мы шли в различных направлениях, но Гвиневер повела их ко мне.
Просто не знаю, как понять эту Энид. Неужели она насмехается надо мной своим молчанием? Неужели не догадывается, что я к ней чувствую?
