Допрос соседей в безнадежных лабиринтах промозглых комнатушек и навечно запертых туалетов ничего не дал, равно как и посещение всех забегаловок означенного сектора. Матери умерших, вне себя от горя, заверили, что их сыночки были чудными мальчиками, одна продемонстрировала маникюрные щипчики, другая — шаль, подаренные месяц назад. Бригадир Ламар, съежившись от смущения, вышел оттуда сам не свой.
— Старушки мамы… — сказал Адамберг. — Если бы только мир мог соответствовать мечтам старушек мам.
Внезапно воцарилось ностальгическое молчание, словно каждый из присутствующих, вспомнив о розовых мечтах собственной старушки мамы, задумался, удалось ли ему или ей хоть как-то этой мечте соответствовать и сильно ли они отклонились от курса.
Ретанкур исполнила мамину мечту не в большей степени, чем все остальные. Мама воображала ее обворожительной блондинкой-стюардессой, успокаивающей пассажиров в салоне самолета. Но едва Виолетта достигла половой зрелости, как этот светлый образ сошел на нет под давлением 110-килограммового веса при росте 1,80. Остались от него лишь цвет волос и выдающиеся способности к утешению. Позавчера, например, ей удалось пробить брешь в глухой стене, выросшей на пути следствия.
Протоптавшись неделю на одном месте, Адамберг отчаялся и решил забрать у Ретанкур убийство на семейной почве в элегантном особняке в Реймсе, следствие по которому она уже заканчивала, и перебросил ее на Клиньянкур — словно волшебной палочкой взмахнул, сам не зная зачем. Он пристегнул к ней лейтенанта Ноэля — амбала с оттопыренными ушами, вечно закованного в кожаную куртку. У Адамберга не сложились с ним отношения, но Ноэль был способен защитить Ретанкур, если что. В итоге она встала на его защиту, чего и следовало ожидать. Допрос в кафе закончился потасовкой, которая выплеснулась потом на улицу. Массивное наступление Ретанкур утихомирило распалившихся драчунов, и ей удалось вырвать Ноэля из лап трех отморозков, которые явно собирались его замочить. Этот эпилог весьма впечатлил хозяина бистро, уставшего от вечных разборок. Забыв на время о законе молчания, царившем на блошином рынке, и впав, вероятно, в тот же экстаз, что и Эсталер, он догнал Ретанкур и переложил свое тяжкое бремя на ее плечи.
Прежде чем доложить, Ретанкур быстро развязала и снова завязала короткий хвостик — жалкие остатки детской робости, подумал Адамберг.
— Эмилио, хозяин кафе, говорит, что Диала и Пайка действительно не были раньше знакомы. Они промышляли в разных секторах огромного рынка и никогда не пересекались, хотя их и разделяли каких-нибудь пятьсот метров. Такое густое зонирование привело к возникновению целых племен, представители которых никогда не смешиваются между собой во избежание стычек и проблем. Эмилио уверяет, что Диала и Пайка просто вместе попали в одно дерьмо, и не по своей воле, а по вине чужака, незнакомого с законами рынка.
— Чужак, — сказал Ламар, выйдя из спячки.
Адамберг вспомнил, что застенчивый Ламар был родом из Гранвиля, то есть из Нижней Нормандии.
— Эмилио считает, что их выбрали за мускулатуру: для насильственных действий, запугивания или драки. В любом случае дело было сделано, потому что за два дня до убийства они зашли к нему выпить. Он впервые видел их вместе. Было около двух часов ночи, Эмилио собрался закрывать кафе, но побоялся их трогать, потому что оба парня были на взводе, выпивши и с полными карманами бабок.
— Денег не нашли — ни при них, ни дома.
— Убийца мог все забрать.
— Эмилио удалось что-то услышать?
— Да ему плевать было, он просто сновал туда-сюда, пока убирал. Но поскольку парни остались одни, они трепались без всяких предосторожностей. Трещали, как поддатые сороки. Эмилио понял, что им классно заплатили за работу, которая заняла всего один вечер. Никаких намеков на разборки, ничего такого. Дело было в Монруже, и заказчик бросил их там, как только они все закончили. В Монруже — в этом Эмилио уверен. Больше ничего особенного они не сказали. Эмилио сделал им сандвичи. Они все повторяли, что и тут плита сломалась. Почему-то их это очень веселило. Часов около трех они убрались восвояси.
— Наркотой тут и не пахнет, — упорствовал Адамберг.
Накануне вечером в Нормандии он получил кучу сообщений от Мортье, но так и не ответил ему. Конечно, он мог бы в качестве аргумента привести ему неколебимую уверенность матери, клявшейся, что Диала не притрагивался к наркотикам. Но для начальника Наркотдела уже сам факт, что у подозреваемого имеется чернокожая старушка мама, указывал на его вину. Адамберг добился от окружного комиссара отсрочки, которая истекала через два дня.
— Ретанкур, — продолжил комиссар, — Эмилио ничего не заметил у них на руках, на одежде? Грязь, землю?
— Понятия не имею.
— Позвоните ему.
Данглар объявил перерыв, Эсталер вскочил. Бригадир питал страсть к вещам, которые решительно никого не интересовали, — он запоминал, например, мелкие детали, касающиеся каждого из присутствующих. Сейчас он поспешил принести двадцать восемь пластиковых стаканчиков на трех подносах, поставив перед каждым его любимый напиток — кофе, какао, чай — слабый, крепкий, с молоком и черный, с сахаром и без, один, два кусочка, ни разу при этом не сбившись. Он знал, например, что Ретанкур пьет крепкий кофе без сахара, но тем не менее ей нужна ложечка, чтобы помешивать просто так. Он бы не забыл это ни за что на свете. Неизвестно, какое такое особое удовольствие доставляло бригадиру это упражнение, превращавшее его в юного услужливого пажа.
Ретанкур вернулась с телефоном, и Эсталер подвинул ей кофе без сахара с ложечкой. Она поблагодарила его улыбкой, и счастливый молодой человек сел рядом с ней. Судя по всему, Эсталер так и не осознал, что работает в уголовном розыске, и существовал тут с беззаботностью подростка, попавшего в компанию своих ребят. Еще немного, и он ночевал бы тут.
— У них были грязные руки, все в земле, — сказала Ретанкур. — И ботинки тоже. Когда они ушли, Эмилио вымел из-под их столика засохшую грязь и гравий.
— И что нам это дает? — спросил Мордан, вытянув голову прямо из сгорбленного туловища, — он напоминал большого пузатого аиста, опустившегося на край стола. — Они, что ли, в саду работали?
— В земле копались, в любом случае.
— Проверим скверы и пустыри Монружа?
— Что они забыли в сквере? И при чем тут тяжелый груз?
— Подумайте, — сказал Адамберг, внезапно ослабив хватку и потеряв всякий интерес к коллоквиуму.
— Сейф перевозили? — предположил Меркаде.
— Что ты будешь делать с сейфом в саду?
— Ну придумай что-нибудь такое же тяжелое, — ответил Жюстен. — Настолько тяжелое, что понадобились два амбала, не чурающиеся никакой работы.
— Щекотливая, должно быть, работенка, если им пришлось потом пасть заткнуть, — сказал Ноэль.
— Они рыли яму, чтобы закопать тело, — предположил Керноркян.
— Подумаешь, — отмахнулся Мордан, — тут можно и самому справиться.
— Тяжелое тело, — уточнил Ламар. — Из бронзы или камня — типа статуи.
— Зачем тебе хоронить статую?
— Я не сказал, что мне надо похоронить статую.
— А что ты будешь с ней делать?
— Я ее своровал из общественного места, — заявил, подумав, Ламар, — и собираюсь увезти и продать. Спекуляция произведениями искусства. Знаешь, сколько стоит статуя с фасада Нотр-Дам?
— Там сплошь подделки, — вмешался Данглар. — Давай лучше из Шартра.
— Знаешь, сколько стоит статуя с фасада Шартрского собора?
— Откуда я знаю? Немереные бабки.
До Адамберга доносились уже только бессвязные обрывки фраз — сад, статуя, бабки. Данглар тронул его за руку.
— Зайдем с другого бока, — сказал он, глотнув кофе. — Ретанкур вернется к Эмилио. Взяв с собой Эсталера, у него глаз — алмаз, и Новичка — пусть учится.
— Новичок сидит в чулане.
— Мы его оттуда вынем.
— Он уже одиннадцать лет в полиции, разве нет? — сказал Ноэль. — Чего его учить, тоже мне мальчика нашли.
— Если вы все вместе возьметесь за его обучение, это ему пойдет на пользу.
— Чего нам надо от Эмилио? — спросила Ретанкур.
— Остатки гравия.
— Парни заходили к нему две недели назад, комиссар.
— Там на полу плитка?
— Да, черно-белая.
— А то, — усмехнулся Ноэль.
— Вы когда-нибудь гравий выметали? Так, чтобы ни одно зернышко никуда не закатилось? У Эмилио бистро, а не хоромы. Если нам повезет, какой-нибудь камешек лежит себе в углу и только нас и ждет.
— Если я правильно поняла, — уточнила Ретанкур, — мы идем туда искать камешек?
Порой былая неприязнь Ретанкур к Адамбергу давала о себе знать, хотя они раз и навсегда выяснили отношения в Квебеке, выиграв сражение, сплотившее их на всю жизнь.[6] Ретанкур, приверженка позитивистов, полагала, что расплывчатые указания Адамберга вынуждали членов его команды действовать вслепую. Она упрекала комиссара в наплевательском отношении к умственным способностям коллег и в нежелании сделать усилие, чтобы хоть что-то прояснить и перекинуть им мостик через болото. Ретанкур прекрасно все понимала. Это было выше его сил. Комиссар улыбнулся ей:
